Онлайн-собрание дневников «Прожито» включает в себя несколько десятков тысяч дневников, которые вели простые и знаменитые россияне. Проект основан в 2015 году и постоянно пополняется новыми корпусами дневников. Мы просмотрели все записи, где упоминается Ульяновск и отобрали сами интересные, отбросив те, где город упоминается лишь проездом.

Сергей Есин – писатель, преподаватель, с 1999 года секретарь Союза писателей России.
2008 год, 20 марта

Читать или что-либо делать уже нет сил. Как всегда, засыпаю под воркование телевидения. По НТВ — дуэль между В.И. Ампиловым < видимо говорится про Виктора Анпилова — общественного и политического деятеля> и мэром Ульяновска: стоит ли переименовывать Ульяновск. Доблестный Соловьев аккуратно пытается выставить Ампилова недодумком. Судьи, естественно, и как всегда на телевидении, склоняются к либеральной точке зрения. Ленин, это, естественно, плохо. Народное голосование, как всегда, когда народу дают подумать, идет ровно наоборот: Ампилов выигрывает с перевесом чуть ли не в четыре раза. Это один из наглядных примеров, почему наша власть никогда не идет на телевизионные дебаты при выборах.

Марк Харитонов — писатель, поэт, переводчик
1990 год, 23 декабря

Картинки времени. На одесской толкучке торгуют перегоревшими лампочками по 4 коп. штука. Я не мог понять зачем. Оказывается, чтобы на службе подменить ими хорошие, а те брать себе. Купить-то негде.

В Ульяновске предложили выдать символическую визитную карточку покупателя № 1 В. И. Ленину. Как и символический партийный билет № 1.

Иван Лосев — участник Великой Отечественной войны
1942 год, 3 февраля

В Ульяновске в аптеках невозможно достать лекарств. Мне выписали три рецепта, а лекарств нет, ведь так можно умереть! Настоящая оказия. Я, как выехал из Москвы, не чистил зубы. Нет порошка и щетки. Из Москвы не захватил, а в Ульяновске до сих пор нет. Заказывал в аптеках, ничего не выходит. Мыслил послать просьбу своей Дусени, чтобы она выслала щетки и тройку коробочек порошка, но как-то неудобно ее обременять, ей, моей голубке, и так достается с лихвой. Подожду, быть может, найду на рынке. Говорят, это барахло иногда

Алексей Орешников — сотрудник Исторического музея, специалист по российской и античной нумизматике.
1929 год, 30 июля

В г. Ульяновске, бывшем Симбирске, устраивают дом, где жил Ленин; по поводу этого сюда приехал какой-то тип, привез несколько фотографий с мебели, считающейся принадлежавшей «Ильичу», и просил дать отзыв: «Могла ли мебель по стилю принадлежать Ленину?». Мы (Протасов, Сухов, Шапошников и я) дали утвердительный ответ.

Городцов Василий – российский и советский археолог, многолетний сотрудник Императорского Российского (затем Государственного) Исторического музея, преподаватель.
1925 год, 10 июля

Я отправил одного студента и школьника вперед в Симбирск, чтобы они к приезду экспедиции похлопотали о помещении и разведали относительно районов наших работ. Экспедиция со мною выехала 12 июля. Когда мы прибыли в Симбирск, то я выяснил два грустных факта: 1) что мои квартирьеры в двое суток истратили весь аванс в 70 рублей; 2) они произвели разведки не в Симбирской губ [ернии], а в Самарской. Между тем открытий лист у меня имелся на Симбирскую губернию. Вместе с тем мне стало ясно, что взятый по просьбе студентов школьник — очень испорченный и вредный малый, нахал и лентяй. Это он был виновником чрезмерных расходов. Но делать было нечего.

Я просил директора Ульяновского музея П.Я. Гречкина созвать заседание из лучших знатоков края, чтоб посоветоваться с ними. На этом плачевном заседании только выяснилось, что в Ульяновске не было ни одного гражданина, который бы знал сколько-нибудь раскопочное дело и земляные древние памятники. При обсуждении плана предстоящей работы присутствующие на заседании говорили такую чушь, что мои студенты хихикали и после заседания долго смеялись. Не полагаясь на преподанные советы искать несметные клады Стеньки Разина и Пугачева, я решил начать дело от села Ундоры и следовать правым симбирским берегом на юг, пока хватит средств.

На другой день на пароходе мы прибыли в Ундоры. Тотчас же сделали рекогносцировку и отыскали два городища и засечный вал. На следующий день приступили к раскопкам ближайшего к Ундорам городища и скоро убедились, что городища относятся к очень позднему времени, почти не имеют культурного слоя и содержат очень мало вещей [Городцов, 1926].

На другой день мы переехали в другое селение на 12 верст ближе к Симбирску. Обрекогносцировали местность и нашли одно городище, поросшее лесом. Для раскопок не годное. Вечером я решил переехать в Самарскую губернию, так как по собранным сведениям, на симбирском берегу р. Волги хотя и есть курганы, но очень немного, тогда как на самарской стороне их пруд пруди. Мы наняли лодку и переплыли к селу Кайбелы….
….
Рано утром на следующий день шесть человек моих студентов выбыло из Кайбел. Мне сразу стало легче. Я только жалел, что оставил трех, а не двух. Один из трех (армянин) мне очень не нравился, но он ехал на счет Армянской республики и заявлял о своем желании поучиться. Через несколько дней я всё же его отправил в Москву. Работа наладилась и пошла очень хорошо. Как жалко было потраченных денег и время, но уже сделать ничего было нельзя. Я стал нанимать по 16 человек рабочих, деля их на три группы под наблюдением моим и двух студентов, ставших помощниками. Находки ежедневно увеличивались, и научный материал становился все солиднее и солиднее. Моя измученная душа отдыхала и явилась надежда на успех экспедиции. Нам удалось сделать великолепную вырезку скорченного костяка очень хорошей сохранности с двумя горшками. Эта вырезка, прекрасно доставленная в Исторический музей, одна на международном археологическом аукционе могла окупить все расходы экспедиции….
…..В Ундорах и в Кайбелах мы жили в школах. Казалось бы, в таких нежилых помещениях не место гнусным насекомым, но на деле было иначе. Все углы, все щели изобиловали этими кровопийцами. Бой с ними продолжался до рассвета. Я запасался спичками и жег злодеев на подушке и простынях, где им некуда было спрятаться. С рассветом клопы исчезали. Место этих мучителей занимали мухи. Эти бичи божьи были гнуснее всех. Они неуязвимо кружились над лежащим в постели человеком, и стоило обнажиться хоть какой-нибудь части тела, как они атаковали её. Укутаешься с головой в простыню, становится нестерпимо жарко и душно, откроешь нос или рот, мухи ползут по носу, заглядывают в его отверстия или шныряют по губам. Мучение! Я исстрадался и измучился. И вот после удачных раскопок мне пришла мысль поселиться в темном классе, где стояли убранные на лето парты, скамейки, и всякий хлам, и классная доска. Я положил доску на парты и стал на ней спать. И что вы думаете: клопы не тревожили меня. Оказалось, на доску они почему-то не взбирались, тогда как на скамейках парт от них не было житья. Я стал отсыпаться. Меня не тревожили комары, не кусали клопы и ни мучили мухи. Я посоветовал последовать моему примеру и моим помощникам, но они уверяли, что их клопы не кусают. Только позже я узнал причину этого явления. Помощники устраивали свои постели на сене. Клопы же, как и на классную доску, на сено не идут…..
…….В Кайбелах мы работали недели две. Затем сделали переезд в деревню Андреевку и закончили работу в Красном хуторе [Городцов, 1926 г.]. В Андреевке мы поместились в школе. Две сестры-учительницы уверяли, что у них клопов нет, но первую ночь я не мог уснуть от этих мерзких паразитов. На другую ночь я устроил постель на классной доске и спал покойно.
В Андреевке в голодные годы люди почти все питались мертвыми трупами людей. У меня работало человек 16 крестьян. Особенно понравился мне один из них, и он мне рассказал о жизни в страшные годы. Одна мать съела двух сыновей.
— Где же она теперь? — спросил я.
— Вышла замуж в Кайбелы.
— Вот тебе и бабушка Юрьев день! — изумился я.
— Знаете! — сказал мой рабочий в оправдание людоедке, — она была в то время, как безумная. Дети её (два мальчика) умирали с голоду и набрасывались друг на друга, чтобы съесть. Она привязывала их на веревку; а потом зарезала одного и питалась с другим его мясом, а когда настал опять голод, зарезала и другого.
— Что было, Вы и представить не можете. Люди мёрли, как мухи осенью. Недоставало сил копать могилы. Тогда я, — говорил рассказчик, — посоветовал собраться всем и вырыть одну общую могилу и складывать туда трупы. Так и сделали. Я всегда отличался большой силою и в это время был сильнее других. На мою долю выпала обязанность носить покойников к общей яме. Носить приходилось почти каждый день. Принесем без гроба, без покрышек, а как попало. Положим рядом с другими. Я подсчитаю: вчера оставили 20, а сегодня осталось 18, двух мертвяков украли.
— Кто же воровал?
— Да свои же, наши деревенские. И так шло до нового урожая в полях.
Когда мы переезжали из Андреевки в хутор Красная звезда, то вещи перевозил мой любимый рабочий. По дороге он указал мне ту большую яму на кладбище, где схоронены умершие в голодный год. Крестьянин снял шапку и раза три перекрестился, вспоминая усопших. …..

…..Мужик подсел на корточки, видимо, желая повести длинный разговор; в руках его были грабли и вилы, он шел на какую-то работу. К моему счастью починку я окончил, и пришелец мне не мешал.
— Посмотрю я на вас, продолжал оратор, целый день вы на работе, а житье ваше не лучше собачьего.
— Верно! — поддакивал я.
— Сколько вы, к примеру, заработаете на этих курганах? Что они вам дали?
Я молчал.
— Мы думали, когда вы приступили к работе, что в кургане лежит золото, а как присмотрелись: пустое это дело.
— Всякому свое дело!
— Это верно.
— Не всем можно так устроиться, как у вас в Красной звезде!
—Что говорить: у нас благодать … Одно плохо, — добавил мужик, — боимся осени: как бы не спалили наш хутор! Уж очень злятся на нас соседи. Нынешний год кругом неурожай, а у нас поглядите — какая благодать … Вот и завидуют. А мы каждую ночь дрожим: страсть как боимся. На осень хотим очередь поставить сторожить. Да разве укараулишь. Ты вот тут стоишь, а он там запалит, — мужик показал на хутор.
— А Вы бы обмолотили скорее пшеницу, да на базар её.
—Это верно! Да с нашим народом разве сговоришься. Всяк по-своему. Староста- вор из воров и можно сказать сукин сын. Ты ему слово, он тебе десять. Речист очень и материщиной здорово отбивает. Хотим прогнать и набить ему морду. Беда!
Помолчав немного, мужик вдруг задал мне, по-видимому, мучавший его вопрос.
— Скажите мне, барин, есть ли Бог на свете?
— Для кого как: для одних есть, а для других нет!
— Это-то так. Да всё-таки. Нас учили, что Бог сила: всё может сделать, а теперь учат, что Бога и совсем нет. Вот тут и пойми. С год тому назад у нас на хуторе умерла жена вашего теперешнего хозяина дома. Долго мы толковали, как её хоронить. Ну, и решили хоронить по-божески, с попом. Вон и крест над её могилой стоит! — мужик показал на береговой мыс, что недалеко был от наших скирд, и на крест, сиротливо и одиноко стоявший в сторонке.

— …..Мы знаем этих хуторян: были все они пьяницы и воры. Их в Кайбелах и за людей-то не считали. Да и теперь они, как чуть какой праздник, пьянствуют и дерутся смертным боем. Вот говорил Вам мужик, что у них умерла баба, а не говорил он Вам, от какой болезни умерла она?
— Нет, не говорил!
— У них на хуторе была драка: били мужики её мужа, у которого Вы квартируете. Правда сказать, били за дело: он был у них старостой и проворовался сильно. Ну вот, когда его колотили, выбежала жена и стала отымать его. А была она беременна. Кто-то и ударил её, а другой прибавил, а третий — сапогами в живот. Деньков через пяток она и умерла.
— Так!
— Эти хуторяне плохой народ, и если бы им не помогали, они уж и теперь разорились бы… Тут, где теперь хутор, была богатая водяная мельница, её содержал купец из Симбирска. Эту мельницу они разворовали дочиста и спалили, а она сколько бы им зарабатывала.