Скульптура ульяновского автора Дмитрия Потапова почти не выходит из стен наших музеев – и это понятно. У нее есть удивительная способность вписываться, дополнять, оттенять самые разные темы многочисленных выставок. Эти фигуры людей, не имеющие ничего общего с кем-то конкретным, связанные сразу со всем человечеством, его мыслями и чувствами, пребывают одновременно и особняком, и вместе со всеми произведениями искусства. Впервые за последние годы они в выставочных залах одни – Музей современного искусства XX-XXI веков (улица Льва Толстого, 51) предоставил свое пространство в связи с 50-летием скульптора.

Сила гравитации
Юбиляр сам обозначил название персональной выставки – «Гравитация». В музее название одобрили – вся многогранность смыслов этого слова так или иначе подходит и практически ко всем работам, и к личности самого Потапова. Дмитрий – интереснейший собеседник, начитанный, «насмотренный», какой темы ни коснись – литература, кино, живопись, музыка, яркие неординарные личности, – он ее тут же подхватит, повернет в такое русло, о котором раньше не приходилось задумываться. Постоянный гость практически всех вернисажей в Ульяновске и своеобразный их «протоколист», оставляющий на память сотни фотокадров о каждом из них, он почти незаметен в толпе со своим фотоаппаратом, но подмечает каждый интересный наклон головы, любопытные диалоги и связи между людьми, их реакцию – как в знаменитом стихотворении Блока «Есть игра: осторожно войти…». Эти многолетние наблюдения сквозь призму фотокамеры сделали его тонким психологом.

Притягательность личности Потапова сродни притягательности его работ. В них нет ни намека на политику, в них не найти реакции на события современности. Они одновременно обращаются к прошлому, будущему и – не настоящему, но вечному – к образу самого искусства как такового, к человечности, к ценностям истинным и ложным. Скульптура его проста и необыкновенно сложна одновременно: Дмитрий постоянно обращается к образу человека, и потому близка и понятна любому. Но что это за человек? То парящий, то замерший в неудобной, казалось бы, позе, то напоминающий изображения египетских фараонов или средневековых монахов. Его герой – человек не конкретный, а человек вообще, оставшийся наедине со своим внутренним миром, в гармонии с самим собой. Не всегда это человек идеальный – цельный, духовно богатый. Один из любопытных персонажей Потапова водрузил на себя шляпу-поднос со склянками и бутылками – в его мире есть место только ценностям материальным, и, сидя в кресле, он вполне ощущает себя царем мира сего. Но на выставке больше других работ – с людьми, обращенными внутрь себя, сосредоточенными, балансирующими на грани невозможного…

– Дмитрий, давайте порассуждаем о слове «гравитация» в прямом смысле. Некоторые ваши работы, кажется, не должны стоять. В чем секрет, почему они не падают? Вы как-то просчитывали центр тяжести?

– Мальчик на открытии выставки спросил: «Как вам удалось так приклеить шарики?». Иллюзия такая. Есть выражение «художник – лжец, но искусство – правда». Конечно, я думаю про равновесие, про подвешивание в воздухе предметов и объемов, и хочется сделать это как можно иллюзорнее, изящнее и убедительнее. И когда это цепляет внимание – вот высшая задача воплощения мысли. Потом это где-то стало и моим характером: сам испытываешь подобные трансформации – в воображении, конечно, в самом занятии подобными опытами в искусстве.

– На выставке вы сказали, что слово «гравитация» используете в смысле «притяжение». А что для вас обладает притягательностью в искусстве, в людях?

– Его медитативность, скрытое действие. Необычное, нестандартное – все, что ни на что не похоже. Оригинальное, загадочное, убедительное – то, что умнее меня самого.

Прикосновение слепца к слону
– Глядя на ваши работы, так и хочется сказать: «египетский», «готический» периоды. Чувствуется, что сама идея культа религиозного вам интересна. Это интерес только как художника или более широкий?

– Я не уверен, что надо говорить о периодах – будто я чем-то позанимался и забросил. Для меня пока ничто не завершено, скорее есть то же самое, только в ином прочтении. А культы как магические воздействия меня волновали и волнуют, и искусство – это всегда продолжение культа.

– В чем это продолжение?
– В том, что на вопросы приходят ответы. Начинаешь замечать то, что прежде не было для тебя видно. Для меня искусство – как еда, я им как будто питаюсь, в этом есть постоянная необходимость. Мне интересна загадка творения. Я транжирю время, прихожу в мастерскую, чтобы исчезнуть вовеки, не думать ни о чем. Я не всегда могу понять, что там получается, и все, что я говорю и пытаюсь объяснить, – все приблизительно похоже на прикосновения слепца к слону.

– Чем так притягателен для вас подвал (Потапов много лет работает в подвале Детской художественной школы на улице Ленина. – Ред.), почему вы в нем работаете, а не в светлой мастерской в Доме художника?

– В Доме художника я храню свои наработки – продукты мышления. А в подвале – место намоленное. Там я могу выполнять всю черновую, грязную работу.

– Про скульптуры из дерева часто говорят, что они несут тепло рук художника, что они энергетикой какой-то обладают. Но на выставке вы сказали, что работаете с деревом, потому что оно доступнее других материалов. Все действительно так прозаично?

– И так, и так. Я из этого культа не делаю. Об этом обычно заказчики спрашивают, когда цену сбивают или вообще деньги тратить не собираются, но поговорить про искусство им хочется. Им же про него все понятно.

– И как вам работается, когда такой заказчик приходит, «все понимающий»?

– Хочется сказать, как Гауди: «Мой заказчик меня не торопит». Пока я не встречал таких, как Медичи: чуть что – и памятники искусства оставляют, на которые человечество пялится во все свои очи. В основном от меня ждут прогиба. Либо характер у меня плохой, величия их не угадывает.

Цена сопротивления
– Какое слово уместно для работы художника с деревом? Как вы это называете – пилить, строгать?

– Точить, как древоточец (смеется. – Ред.). Серьезно, как жук-древоточец, по пылинке в секунду. Можно еще грызть, как бобер, строгать, как столяр, сверлить, стучать, рубить, манипулировать щепками.

– А что вам в дереве нравится? Податливость или, наоборот, сопротивление?

– Дерево податливо, на первый взгляд, но сопротивление замыслу оказывает просто невероятное. Оно все переиначивает под себя. Может получиться шедевр, а может и что попроще.

– А что именно мешает? Сучки или другие фактурные особенности? Или вы не о физическом сопротивлении говорите?

– Естественно, не о нем: с физикой как раз все просто. Дерево мешает воплощать пластические решения и содержание начального замысла. Много работаю с тонировкой, цветом. Вообще переделываю, переклеиваю, перекрашиваю по многу раз. Бывает, делаешь – все нравится, просто здорово. И – только закончил… бац! – и нравиться перестает. Лежит такая вещь, бывает, несколько месяцев или лет, а потом ты смотришь – и она стала хорошей. Когда есть сопротивление – это золотая жила для меня. Такой азарт и масса интерпретаций появляются, и все в искусство просится. Если в этот момент кто-нибудь встревает в этот процесс со стороны с банальным человеческим бытом – как ему не повезет тогда! Поэтому частенько ходишь с опущенной головой, чтобы не видеть лишний раз штампов и памятников последнего времени, чтобы не ранить свою нежную душу невзначай.

Восторг души
Вы много раз участвовали в конкурсах, но выигрывали всего пару раз. Почему не бросите это неблагодарное занятие?

Это довольно сильно напрягает и истощает силы, которые я могу потратить на то, что мне нравится – на восторг души. Наши памятники – это история страданий и самоистязаний, конъюнктура на злобу дня. Ты жаждешь этих подарков судьбы ради выживания, а в итоге видишь фэйк: памятник есть – искусства в нем нет. Мало того, что какие-то странные люди отбор совершают титаническим усилием своей учености, они еще и проекты наши на помойку интернетную выставляют – мнение анонимов поузнавать. Меня это стало утомлять, вижу, что дело дрянь. Искусство – это последнее, чем займется передовой человек с сенсорным мышлением. Был в андеграунде – не знал об этом, и это было хорошо.

– Вам не одиноко среди нас, таких земных?

– Шиза – она присутствует не только в искусстве. Но, как известно, игры разума допускают такие моменты – многие об этом даже не догадываются. Могу точно сказать, что скучно не бывает, а одиночество всегда относительно, и лучше быть слабым среди сильных, чем наоборот. Каждый художник умеет то, что не умеет другой, и пусть каждый займется своим делом, отпустит себя в прекрасное. Я не человеконенавистник. Люди прекрасны, пока не борются за место под солнцем, за кусок хлеба, за должность, за власть, за что угодно… Я индивидуалист-одиночка. Шемякин выразился как-то, что ему не бывает скучно в обществе великих разных эпох, в обществе великих произведений искусства. Это золото правды, огонь красноречия. А книжек хороших сколько – читай, мечтай, и это все твое.

– А какие люди вас притягивают, с кем случается эта ваша гравитация?

– У кого больше масса тела, тот и притягивает – так говорит физика. У меня, наверное по Шемякину: переместился в абстракцию, прошел точку возврата в реальность, дальше – только волшебство.

Анна Школьная