Об авторе
Юрьев Сергей Станиславович родился 6 октября 1959 года в г. Уржум Кировской области. С 1962 года проживает в Ульяновске. Служил в Советской армии, работал слесарем-сборщиком, сторожем, дворником, художником-дизайнером, строителем, директором сельского дома культуры, пастухом, воспитателем в школе-интернате, преподавателем истории и обществоведения в сельской школе, педагогом дополнительного образования в Ульяновском Областном центре детско-юношеского туризма. В течение семнадцати лет проводил детские экологические экспедиции с участием воспитанников детских домов.
С 1994 по 1999 год работал литературным редактором детских журналов «Сережка» и «Арбуз», с 2003 по 2006 – редактором детского журнала «Симбик». Работал в различных печатных СМИ, в настоящее время – обозреватель газеты «АиФ в Ульяновске. Автор нескольких романов, опубликованных в московских издательствах: «Нашествие с севера» и «Хрустальная колыбель» (Центрполиграф-2001), «Жемчуг богов» (Махаон-2003), «Вечность сумерек» (АСТ-Пресс-2007). Лауреат нескольких областных фотовыставок. С 2009 года ежегодно открывает персональные выставки своих работ в Ульяновске.
В 2012 году на ежегодном Международном Форуме «Популярная литература и современное общество» награжден медалью «Н.В. Гоголь – за сказочную литературу».

Глава 10

Товарищ майор некоторое время молча следовал за ним, но, видя, что Антон не обращает ни малейшего внимания на своего «экскурсовода в мире духов», исчез, сославшись на какие-то неотложные дела… Мог бы и не ссылаться. Мог бы просто уйти, и чтоб больше на глаза не попадался. Видеть вообще никого не хотелось. В сравнении с последим визитом, даже Хохенкройцергеликоптер казался невинной забавой слегка расстроенного разума…Чем глубже он погружался в мир остановившихся мгновений, тем нелепей и страшнее эти мгновения становились. Может быть, прадед просто решил устроить ему какое-то испытание, чтоб потом передать какой-нибудь бесценный дар? Может быть… Только никой дар не стоит таких «приключений»… Неужели нет здесь ни одного места, где люди просто живут – не в бреду и не в тоске, где никто не пытается перестроить мир, не «кормит своих монстров»… На мгновение Антону стало жаль, что он не сорвался в полет вслед за улетающими в безбрежные небеса суровыми ликами с Доски почета…
И вдруг от грубой каменной стены, едва заметной в лунном полумраке, тень отделилась. Одинокий стражник, закованный в доспехи боевые, направил свой бердыш пришельцу в грудь.
– Кто здесь?
– Сначала сам скажи, кто ты таков, – отозвался Антон, ежась от внезапно накатившего ночного холода. – Из чьих покоев караулишь выход?
– Да вы милорд, похоже, чужестранец! Будь вы из местных, знали бы, что здесь нет выхода, а есть один лишь вход…
– Вход… Но – куда?
– Да я и сам не знаю! Смешалось все – начало и финал… Воистину распалась связь времен, как говорил наш принц, теперь покойный…
– Кто?
– Гамлет. Принц! Его сразил клинок, намазанный каким-то цианидом. И вскоре после этого несчастья всем остальным пора бы передохнуть, почить на лаврах, посетить буфет.
– И что – никто не хочет умирать?
– Нет! Каждый хочет… Хочет, но не может! К тому же ходят слухи, что и принц совсем не мертв, а тот, кто мертв – не Гамлет. А троном в суматохе овладел какой-то Йорик, старый проходимец. И он-то точно не совсем живой…
– Так я пройду?
– Конечно, дело ваше… Но я бы не советовал…
– Опасно?
– О нет, нисколько… За минувший век убийства всем изрядно надоели, интриги потеряли остроту, и даже Тень уже не жаждет мщенья, хотя для виду бродит в темноте.
– Так я пройду?
– Да что вы там забыли? Уж вы поверьте на слово, милорд, что поединок с целым морем бед уже закончен – нет ни бед, ни моря. Спросите у могильщика – он скажет примерно то же самое, что я…
– Но где же он, и как его найти?
– Он сам придет, когда пора настанет ложиться в гроб … Шучу! Шучу, конечно… У нас тут смерти не было и нет. Бронхит, подагра, язва, геморрой, мигрень, артрит, экзема, близорукость, радикулит и заворот кишок – все это есть, и нет одной лишь смерти.
– И как здесь люди с жизнью расстаются?
– Была бы жизнь, расстаться – не вопрос! За короля! За Родину! За веру! Вы лучше у могильщика спросите, а мне, представьте, не до размышлений. Я очень занят, я прилежно жду, когда придет Бернардо, чтоб сказать: «Двенадцать бьёт, иди ложись, Франциско…» И я пойду, и я, конечно, лягу.
– Удачи!
– Вам счастливого пути! А кладбище – налево – за оврагом. Отсюда слышно – лязгает лопата, и льется песня труженика тыла, довольного и жизнью, и судьбой.
И впрямь, из-за придорожных кустов доносилось негромкое хриплое пение:
Закопаю хоть кого я –
Хоть шута, хоть короля.
Примет труса и героя
Наша мать – сыра земля…
Антон двинулся на голос, мгновенно забыв о существовании стражника. Зачем ему беседовать с могильщиком, он тоже толком не знал, лишь ощущал слабую надежду, что тот – человек сведущий и здравомыслящий. Нужен был хоть какой-то перерыв в бесконечной веренице нелепостей и ужасов, с которыми пришлось столкнуться за последние часы.
– Кого ещё там несёт?! – Могильщик глянул из ямы на незнакомца, не переставая орудовать лопатой, и тут же в глазах его проснулся неподдельный интерес. – Ха! Новенький! Никак решил заранее позаботиться о погребении? Или тёща умерла?
– Нет, спасибо. Здравствует… – Антон присел на корточки рядом с кучей вынутого грунта.
– Тогда не мешай. Видишь – я делом занят.
– Но мне сказал один почтенный стражник, что смерти нет. Зачем тогда могилы?
– Да, парень, это заразно, – прервал его могильщик. – Ты можешь нормально говорить?
– Да, конечно… – Антон только сейчас поймал себя на «высоком шекспировском слоге». – Я только хотел спросить…
– Хотел – так спрашивай!
– Спросил уже.
– Спросил? Ну, ты спросил…. – Могильщик воткнул лопату в землю, наклонился и поднял со дна свежевырытой могилы череп. – Если смерти нет, то останкам откуда взяться?
Череп щёлкнул полуразрушенными зубами, норовя ухватить могильщика за палец, и тот отшвырнул свою находку подальше.
– Значит, Франциско или заблуждается, или просто обманул меня… – сделал вывод Антон.
– Не так всё просто, парень… – Могильщик оперся на черен лопаты, как будто приготовился к долгой философской беседе. – Здесь никто не способен лгать, поскольку любая ложь тут же становится правдой, и никто не в силах заблуждаться, поскольку любое ошибочное мнение тут же превращается в абсолютную истину.
– И, значит, не важно, что вы мне скажите – все будет правдой… Так? – Антон почти физически почувствовал, что его затягивает в очередной водоворот абсурда, бессмыслицы, бреда.
– Нет! Не так, – охотно ответил могильщик. – Они все таланты – эти господа актеры! Некоторые даже гении провинциального масштаба. Стоило любому из них ступить на подмостки, и прошлая жизнь переставала для них существовать. А я нормальный бездарь! Только глазки могу закатывать, изображать гнев, отчаянье, веселость. Речь у меня хорошо поставлена – долго над этим работал, славы и денег хотел. И всё. Поэтому только мне одному из всей труппы удалось не забыть, кто я такой на самом деле. Они все там – в Эльсиноре. Каждый очень переживает, что действие себя исчерпало, и больше ничего не происходит. Ещё вопросы есть?
– Да. Есть. Один: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос…»
– А вот это не ко мне! – Могильщик даже усмехнулся, демонстрируя голливудскую улыбку, которая сверкнула особенно ярко на фоне его заляпанного чернозёмом лица. – Я-то для себя всё решил, и дело себе нашёл – и полезное, и прибыльное, и перспективное.
– Могилы копать?
– Ты не понимаешь! Это могилы не для покойников, а для миров. Их тут тысячи. И они мрут, как мухи, вместе со своими создателями – как только те с предельной ясностью осознают, что исчерпали себя, что впереди ничего нет, а то, что есть – бессмысленно и никчемно… А мне достается материальная часть – дворцы и хижины, храмы и бордели, библиотеки и банки, пахотные земли, промышленные предприятия и, конечно, народонаселение – лица второй очереди…
– А зачем вам это всё?
– А затем, что я нашел способ сделать так, чтобы всё это работало! Нормально… Хочешь знать, как?
– Если, конечно, не секрет…
– А всё просто. Все элементарно… Не надо туда соваться без крайней нужды, и всё будет хорошо. И всё будет почти по-настоящему. Это единственный способ превратить иллюзию в реальность.
– И много уже накопили всего? – поинтересовался Антон.
– Достаточно, чтобы жить долго и счастливо…
– Тогда зачем продолжаете могилы копать?
– Не поверишь! Нравится мне эта работа…
– А если серьёзно?
– Не поверишь…
– Я постараюсь.
– Хочу спасти родной театр. Такую труппу ещё поискать надо. А для этого надо всего ничего – заставить их вспомнить, что тот же Франциско – вовсе не стражник у ворот, а Заслуженный артист Республики Иван Семашко-Дальний. Проблема в том, что этим миром правит не один создатель, а коллективный разум, зациклившийся на сверхзадаче – по Станиславскому. Я к ним Йорика подослал для разрушения иллюзии, но тот пока не справляется, шут гороховый…
– Что ж, мне, пожалуй, пора… – Антон решил откланяться, уже не надеясь, что дальнейший разговор может добавить ясности в происходящее.
– Куда? Я уже почти закончил, и можно заглянуть ко мне в гости, – неожиданно предложил могильщик. – Лёгкий завтрак в семейном кругу, мартини со льдом, горячая ванна. Как?
– Нет, мне надо как-то пробиться к Самому… У меня невеста потерялась. Сам не знаю, как отсюда выбираться. В общем, нет у меня времени… – Антон поднялся с корточек, и уже приготовился шагнуть за горизонт, но могильщик неожиданно легко выскочил из ямы и схватил его за руку.
– К Самому?! Никаких проблем. Я могу устроить!
– Как? Даже универсальный пропуск не помогает. – Антон продемонстрировал собеседнику почти всемогущий документ.
– Я же сказал – могу помочь. Майор, конечно, мужик толковый, но буквоед и чинуша. И умом большим его природа не наградила. Так что, бумажка твоя, по большому счёту, – филькина грамота. И нечего себе самому придумывать препятствия.
– Если поможете, буду признателен. – Антом не очень-то верил в искренность намерений нежданного благодетеля, но надо было цепляться за любую соломинку.
– Из твоей признательности каши не сваришь… – Могильщик хищно усмехнулся. – Предлагаю сделку: ты помогаешь мне вывести из транса господ актеров, а я устраиваю тебе аудиенцию. Годится?
– Почему вы думаете, что я на это способен?
– А я не думаю. Я надеюсь. Новый человек, свежий взгляд, оригинальные идеи… Почему бы и нет? Попробуй.
И тут Антону явилась спасительная мысль, простая и ясная. Но, прежде чем изложить ее, он решил подстраховаться:
– А почему я должен вам верить?
– А по кочану! Во-первых, терять тебе всё равно нечего, а во-вторых, пойми ты, чудак-человек, простую вещь: мне тебя обманывать невыгодно. Да, я циник! Да, я посредственность… Но ты вспомни хоть один случай, когда гений, склонный к романтическим порывам, дорвавшийся до власти, приводил мир, страну, общество к благоденствию и процветанию. Нигде и никогда. А сколько народу полегло за идею! А сколько людей было принесено в жертву романтическим бредням! А вот такой, как я – не бог, не царь и не герой – способен создать что-то действительно жизнеспособное. А мне многого не надо – чтоб монета с моим изображением имела хождение в масштабах галактики, а еще – безоговорочное почтение жителей сотен миров. Заметь – не подчинение, а почтение… Понимаешь? И я вполне здраво рассуждаю: лучший способ от тебя избавиться – отправить туда, куда ты сам желаешь. Так что давай, придумай что-нибудь. Удиви меня, серого, бестолкового…
– Хорошо… – Антон не то, чтобы согласился со всеми аргументами собеседника, но с тем, что терять ему действительно нечего, спорит действительно было бессмысленно. – Знаете, чего не хватает сейчас этому славному театру, этому милому балагану?
– Продолжай.
– Публики и аплодисментов! Что вам стоит согнать сюда всех рабочих и крестьян, всю интеллигенцию и предпринимателей, всех, как говорит товарищ майор, лиц второй очереди… И пусть устроят овацию. Грандиозную. Наверняка господа актеры выйдут на поклон, и спектакль будет окончен.
– А что… – Могильщик сначала задумчиво почесал подбородок, а потом одобрительно похлопал Антона по плечу. – Стоит попробовать. Молодец! А теперь иди. – Он поднял с земли череп, что прошептал туда, где у мертвеца когда-то было ухо, и вновь швырнул его на землю. – Куда череп покатится, туда и двигай. Не обещаю, что дойдёшь скоро, но, главное, не отставай…

Глава 11

Череп то медленно перекатывался через кочки и булыжники, то стремительно улетал к горизонту, но никогда не терялся из виду. Когда он оторвался слишком далеко, в пустых глазницах вспыхивало яркое синее пламя, которое, словно огни маяка, указывали Антону, куда двигаться дальше.
Больше всего пугала перспектива вновь встретить местное воплощение Алёнки – острое желание увидеть её, ту, настоящую, могло заставить их пути пересечься…
Временами Антону казалось, что череп смотрит на него с укоризной своими пустыми глазницами: мол, а туда ли ты на самом деле хочешь, куда мне приказано тебя вести… Может быть, именно поэтому путь оказался не слишком скор и довольно извилист.
Ни за одной из дверей, сквозь которые лежал путь, Алёнки не было. Порой попадались влюбленные парочки, настолько поглощённые друг другом, что остальная вселенная для них просто не существовала. Задерживаться в таких местах было смерти подобно – пару раз Антон буквально физически ощутил: ещё мгновение, и его просто не станет. Однажды он столкнулся с безликим романтиком-ипохондриком, который творил идеал своей возлюбленной из плоти и крови, но идеала никак не получалось, и вся его «мастерская» была завалена ошмётками полти и залита кровью.
Дальше он бежал не оглядываясь, торопясь за своим проводником, который почему-то вдруг развил сумасшедшую скорость, а потом внезапно исчез, растворившись в густой вязкой темноте. Вроде бы, и надо было куда-то двигаться, но казалось, что даже этот призрачная вселенная, населенная остановившимися мгновениями, куда-то исчезла. Антон был бы рад любому блику, шороху, сквозняку…
– Кто здесь? – Голос был слабый, хриплый и до боли знакомый. Но сейчас казалось, что тому, кто скрывается в темноте, просто лень открывать рот…
– Я…
– Иди – куда шёл. Здесь не подают.
– Куда?
– Куда хочешь… – Голос из мрака замолк, но послышался негромкий скрип – как будто кто-то попытался поудобней устроиться на ветхом стуле, опасаясь, что от малейшего движения конструкция развалится…
Надо было идти на звук, хотя бы потому, что двигаться было больше некуда…
– Стой… Наступишь. – Полное равнодушие в голосе сменилось лёгким беспокойством.
– На что?
– Не на что, а на кого…
Вспыхнула свеча, потом еще несколько, осветив стены с растрескавшейся штукатуркой, потолок, с которого свисали куски обоев, и человека, сидящего с шатком кресле, укрытого почти по подбородок клетчатым пледом.
– Как ты нашёл меня? – Прадед пытался улыбнуться, но получилось как-то неестественно и горько.
– А ты разве этого не хотел? – Антон присел на корточки у его ног. Хотелось положить голову ему на колени, чтобы тот, как в детстве, погладил его волосы стариковской рукой.
– Нет, Антошка… Если честно, то нет. Не хотел я, чтобы ты увидел меня таким – дряхлым и растерянным… Я теперь даже жалею, что вообще допустил тебя сюда, в своё чистилище. Прости. Это была слабость. Но я сейчас настолько немощен, что готов простить себе даже это.
– Ты расскажешь мне? Всё…
– Ты уже и сам почти всё понял – разве не так?
– И всё-таки…
– Просто за всё надо платить. И за жизнь, долгую и счастливую. И за дар…
– Дар?
– «Люди, глядя на фотопортреты, сделанные им, узнавали себя! Узнавали себя лучше, чем позволял весь опыт предыдущей жизни. Снимки говорили о человеке гораздо больше, чем знали о нем знакомые, друзья, коллеги, родственники, даже самые близкие люди, даже он сам. И это проявлялось настолько ярко, что даже те, кто был бесконечно далёк от искусства, в полной мере осознавали всю глубину его таланта…» – процитировал прадед выдержку из собственного некролога. – Но ничто не даётся даром. И я не мог умереть просто так. Прежде чем отправиться в Кущи или в Пекло, как все нормальные люди, мне приходится как-то разобраться с тем миром призраков, который сам и породил…
– Но это же «Ѳ. IОХИМ»! Это всё он…
– Это просто деревяшка. Ящик с глазом. Ничего в нём нет такого… Аномального.
– А как же… Ведь я сам видел. У меня и снимок остался. Там…
– И всё же, «ящик» здесь не при чём. Просто дар перешёл к тебе, когда меня не стало. Так что зря какие-то там «серьёзные люди» охотится за твоим домом, за моим чердаком, за проклятой деревяшкой… Зря. Ничего у них не получится. Когда вернёшься – отдай им всё. Я скоро исчезну. Совсем.
– Но…
– Не перебивай! Дослушай. То, что ты видел, – ничтожная часть того, что здесь осталось. А то, что осталось – ничтожная часть того, что было… Я многих успел отпустить, многих отправил в небытие, пока ещё оставались хоть какие-то силы. Я слишком долго жил. Я устал. Знаешь… То, что природа придумала старость – это очень милосердно. Старику легче умирать – жизнь теряет вкус, цвет и запах, и с ней не так жалко расставаться. Как будто всё сгорает все, что когда-то было дорого – и мысли, и чувства, и привязанности. – Прадед поднял с пола серебряный колокольчик и позвонил.
– Чего изволите? – почтительно спросил немедленно появившийся лакей с лицом Привратника, явное лицо второй очереди.
– Чайку принеси .
– И гостю вашему?
– Да! И поторапливайся.
– Сию минуту. – Лакей растворился в воздухе, и на его месте возник изящный столик с двумя дымящимися чашками, а по комнате мгновенно распространился терпкий чайный аромат, изгоняющий запах затхлости.
– Я даже надеялся, что там, за гранью жизни, – тьма и небытие… Зря надеялся. Когда меня встретил здесь следователь, который допрашивал меня лет шестьдесят назад, не поверишь – мне стало даже смешно. Но смешно мне было ровно до того момента, когда я понял, куда попал, и что должен сделать.
– Помочь им освободиться?!
– Или помочь им исчезнуть. Знаешь, честно признаюсь: я иногда халтурил. Получалось красиво, грамотно, вроде бы, естественно… А на самом деле – не люди, не образы, а слепки получались. Таким проще исчезнуть, чем открыть свою вселенную.
– Да, могильщика я видел. И он подсказал мне простой выход…
– Оставить их в покое? Нет. Это не всегда… правильно. Кто-то слишком прочно застрял в том мгновении, которое я остановил. Ты некоторым помог… Ты и мне помог. А теперь уходи. Домой. К своей Алёнке уходи. Она у тебя – чудо. Дай сюда пропуск.
– Зачем?
– Наш дорогой товарищ майор развел тут бюрократию. – Прадед усмехнулся, одним движение смел со стола сервиз и выхватил из воздуха простую деревянную перьевую ручку. – Я подпишу, и всё – ты дома! И я тебя больше не побеспокою. Никогда.
– Подожди… – Антон выхватил пропуск из-под занесенного пера. – Я не могу… Пока.
– Тебя что-то здесь держит?
– Да. Есть тут одно чудовище…
– Премьер?
– Да, его так называли…
– Пока я с ним ничего не могу сделать.
– Но почему?
– Прихлопнуть его нетрудно. Хоть сейчас. Но ты понимаешь – оригинал ещё жив. Там, в твоём мире. И если он почувствует, что его здешний двойник исчезнет, знаешь, что будет…
– Ничего мне не будет.
– Антошка… Ты ведь не один. Не боишься, что они доберутся не только до тебя, но и до тех, кто тебе дорог.
– Я думаю… Нет, я уверен. Почти уверен. Если здешний монстр сдохнет, то и тот переживет его ненадолго. Ему просто незачем будет жить. Там он не может делать… то, что здесь. Стоит ему уснуть и не увидеть своих кровавых снов, и он уже не проснется.
– Значит, ты уверен…
– Уверен? Почти… Честно говоря, не знаю. Но готов рискнуть. Если всё оставить как есть, он точно от нас не отстанет.
– Прости, но я слишком слаб, чтобы с тобой спорить. – Прадед щелкнул пальцами, и с потолка свалились Привратник, на этот раз, настоящий, и Могильщик, почему-то закованный в наручники.
– По факту прямого нарушения пункта третьего раздела шестого главы первой Положения о запрещённой деятельности для лиц первой очереди… – с ходу начал докладывать товарищ майор, но вскоре замолк, поймав на себе суровый взгляд Самого.
– Освободи его. – Прадед кивнул на Могильщика, и Привратник торопливо достал ключи из нагрудного кармана френча.
– Я так – на всякий случай. В соответствии… – пытался оправдаться товарищ майор.
– Нужна могила… – На этот раз прадед обращался к Могильщику, который уже поглаживал натертые «браслетами» запястья. – Такая, чтобы на века – глубокая и надёжная.
– Сделаем. Я ж разве когда халтурил… – пообещал Могильщик. – А потом я уйду? Со всем добром. Да?
– А вы, дражайший Виталий Ефремович, доставьте мне немедленно дело № 998.
– В нём 126 томов. Все прикажете нести? – поинтересовался Привратник.
– Нет. Хватит и одного – самого первого.
Немедленно появился лакей и положил на освободившийся стол потрепанную папку.
Прадед неторопливо распутал завязки, вытряхнул на залитую остатками чая столешницу документы, протоколы, справки, бланки, заполненные ровным почерком Привратника. Потом выловил из вороха бумаг пожелтевшую фотографию и, глядя Антону в глаза, опустил уголок снимка в пламя свечи. Изображение, казалось, ожило: сначала на лице человека, сидящего за столом на летней веранде, читалось умиротворение и довольство, но по мере того, как пламя подбиралось к нему, это выражение постепенно сменялось беспокойством, страхом, отчаяньем. Рот его раскрылся в беззвучном крике, но последний сполох огня превратил снимок в невесомый клочок пепла, который, рассыпая последние искры, повис в воздухе и распался в пыль.
– Ну, вот и всё… – Прадед с трудом поднялся, опираясь обеими руками на подлокотники кресла, перешагнул через упавший плед, попытался обнять гостя на прощание, но и без того тусклый свет начал стремительно меркнуть. Антон лишь успел заметить боковым зрением, как Привратник ставит дату-подпись на его универсальный пропуск и заносит над ним печать. Через мгновение все исчезло, и он ощутил себя парящим в темной пустоте, где нет ни боли, и забот, ни тягостных воспоминаний.

Глава 12

«…пока не было никаких официальных сообщений и, вероятно, точных данных ни о причинах пожара в Загородной резиденции, ни о числе жертв в ближайшее время не ожидается. Вокруг места бедствия выставлено тройное оцепление, жители окрестных населенных пунктов эвакуированы, представители прессы к месту событий не допускается. Официальные лица, от которых ждут хоть какой-то информации, находятся в полной растерянности… » Торопливая речь доносилась откуда-то издалека, и Антон не сразу осознал, что это в гостиной болтает телевизор. Прошло несколько минут, прежде чем вслед за слухом к нему вернулось зрение, и он понял, что сидит на веранде собственного дома, откинувшись на спинку облезлого диванчика, и Аленка держит его за руку, смотрит на него, а по ее щеке медленно стекает слезинка.
Сквозь растрескавшееся запотелое стекло можно было рассмотреть, как несколько рабочих в синей униформе оттаскивали какие-то контейнеры к грузовику, стоящему «под парами» прямо за калиткой. Врач скорой помощи заткнул резиновой пробкой флакон с нашатырем.
– Если нас будут на каждый обморок вызывать, да ещё в такую даль… – недовольно проворчал он, захлопывая чемоданчик, и, не оглядываясь, направился к престарелому УАЗику и красным крестом на борту.
– Вот и славно… – Старый знакомый, ночной велосипедист, змей-искуситель, ставленник «серьёзных людей», казалось, и впрямь был доволен тем, как всё разрешилось. – Должен перед вами извиниться Антон Борисович за доставленное беспокойство. Честно говоря, мне и самому было не по душе такое упорство, такая настойчивость со стороны нашего руководства. Но теперь, к сожалению, всё в порядке – нет ни упорства, ни руководства.
– Вы точно от нас отвяжетесь? – переспросила его Алёнка, похоже, далеко не в первый раз.
– Если не будете чрезмерно афишировать, то, что здесь случилось, – безусловно. Конечно, не могу гарантировать, что этим феноменом не заинтересуется какое-нибудь иное ведомство или частное лицо, но это тоже вряд ли. Опыт показал, что это слишком опасно.
– Что? Что случилось? – Антон, наконец, нашел в себе силы говорить.
– А это вам лучше знать. – «Товарищ из органов» задумчиво почесал подбородок. – Мне известно лишь то, что получилось в результате вашей экскурсии. И, честно говоря, после этого мне совершенно не хочется связываться ни с вами, ни с вашим уважаемым предком.
– Мне интересно, что случилось здесь…
– Это вам Алёна Игоревна расскажет во всех подробностях, а нам, знаете ли, некогда. Работа. Пора. Кстати, я действительно ваш сосед, так что на досуге, когда время будет, я не прочь поделиться с вами впечатлениями. Но не сейчас. Всё кончилось, и слава Богу…
Грузовик с ревом стронулся с места, увозя и «грузчиков», и контейнеры, а незваный гость, не попрощавшись, двинулся к своему велосипеду, прислоненному к забору возле калитки.
– Да, я завтра загляну! – Он как будто случайно вспомнил о чем-то важном и оглянулся. – Подписку о неразглашении, я надеюсь, дадите.
– Нет…
– Не важно. Думаю, трепаться всё равно не будете, а то ведь сочтут за душевнобольного, а зачем вам это… Хороший дом, милая девушка, вся жизнь впереди. – Дружески подмигнув Антону, он шагнул за калитку, оседлал своего железного коня и вскоре скрылся из виду, подняв за собой густую пыльную завесу.
Антон ощутил, как мягкая Аленкина ладонь скользит по его волосам.
– Пойдем в дом. Приляжешь? – В ее голосе не было ни страха, ни напряжения, как будто недавнее приключение навсегда осталось позади и превратилось в далекое смутное воспоминание.
Но дом-то – вот он! И там, на чердаке, по-прежнему стоит «Ѳ. IОХИМ», пытливо сверля стеклянным глазом темноту, явно поджидая новых жертв… «Это просто деревяшка. Ящик с глазом. Ничего в нём нет такого…» – вспомнил Антон слова прадеда, но верилось в них с трудом.
– Ты как? – невпопад спросил он. – Как эти-то все здесь оказались?
– Я сама позвала. Страшно было. Ты медленно так на пол лег, а потом разговаривать начал – как будто не со мной. А потом я поняла: и точно не со мной. Еле-еле тебя вниз стащила, а потом побежала к соседу, потому что все телефоны отключились. Расскажи, что там было!
– Конечно. Потом… Позже. Давай просто поваляемся. – Антон с трудом поднялся с крыльца. Ощущение было такое, будто он встал на ноги после долгого паралича, и теперь заново придется учиться ходить. Да что там ходить! Жить в этом мире придется учиться заново – почти всё, что раньше казалось важным, правильным, естественным, бесспорным, теперь было отравлено сомнениями и страхами: что каждый встречный – совсем не тот, кем кажется, и каждое отдельное мгновение жизни – совсем не то, что жизнь вообще. А что такое жизнь? Кто сказал, что эта реальность менее иллюзорна, чем те игрушечные миры, созданные воображением? Кто сказал, люди, которые населяют Землю, не являются для кого-то «лицами второй очереди»? И, может быть, этот Кто-то столь же ущербен и недалёк, как и тот мальчишка, погруженный в вечную игру, как та томная барышня, превратившая свой мир в элитный бордель, как тот философ, социолог, общественный деятель, филантроп, воздухоплаватель, как все прочие, с кем пришлось столкнуться в потустороннем бреду… Но говорить об этом не стоит. Никому. Даже Алёнке. Ей – в первую очередь.
С трудом переставляя непослушные ноги, он вошёл в гостиную, плюхнулся на диван и вдруг услышал испуганный вскрик. Алёнка, шедшая за ним, словно тень, стояла посреди комнаты, зажав себе рот ладошками, а с лестницы, ведущей на чердак, спускался лакей, тот самый, двойник Привратника. Обеими руками он трепетно держал поднос, с дымящимся кофейником, двумя чашечками и тарелкой только что поджаренных гренок.
– Это свои… – постарался успокоить ее Антон, но голос прозвучал слабо и неубедительно. За этим явлением могло крыться всё, что угодно – от продолжения контакта с параллельными мирами до начала настоящего сумасшествия. Но Алёнка тоже вполне отчетливо видела лакея, а с ума, как правило, сходят поодиночке…
Лакей спустился вниз, поставил поднос на журнальный столик, взял с него конверт, украшенный массивной сургучной печатью и протянул его Антону:
– Извольте получить…
– Что это?
– Это вам.
И никаких объяснений. Лакей растворился в воздухе, а конверт остался.
Аленка уже переборола внезапный испуг и присела рядом, с нескрываемым любопытством глядя, как Антон ломает непослушными пальцами печать, достает пожелтевший тетрадный лист в косую линейку.
«Я забыл… То есть, я не успел сказать тебе одну важную вещь, так что, извини, пришлось побеспокоить ещё раз, теперь уже точно – в последний. Честно говоря, я и сам не вполне понимаю, что именно случилось со мной, в чем ты сам невольно оказался замешан. Я и не слишком старался это понять, но одно для меня теперь совершенно очевидно: ничто в этом мире не исчезает без следа – и доброе, и дурное лишь меняет форму существования, пытается пробить себе путь сквозь иные сферы, или бесконечную вереницу пространств. Вряд ли можно назвать их параллельными – они не просто пересекаются друг с другом, они сплетаются в немыслимые узлы, они проникают друг в друга, они, возможно, не могут друг без друга существовать. Я сотворил свой мир, я делал это всю свою жизнь, и после собственной смерти должен был принять всю меру ответственности за него. Честно говоря, до сих пор не знаю, по силам ли мне оказалась эта ноша, но теперь это уже не важно. Миры (или анклавы, как их называет Привратник) отрываются друг от друга, разлетаются, пропадают из виду. Как ни дели бесконечность, она так и останется бесконечностью, а значит, одна только шальная мысль, одно только минутное чувство в состоянии породить целую вселенную – с планетными системами, звездами и галактиками. И какой бы жалкой, ничтожной и примитивной она ни была на заре своего существования, рано или поздно она взрослеет, наполняется жизнью, событиями, судьбами, обрастает историей, памятью, рождает тайны и парадоксы… Возможно, скоро я останусь здесь один, и мне будет позволено отправиться куда-то дальше… А вот, собственно, и то, что я хотел тебе сказать напоследок: не бойся жизни – она не так хрупка, как кажется, и не бойся смерти – ее просто не существует. Есть только странствие по бесчисленным мирам. И однажды наши пути снова пересекутся – впереди вечность, а значит, все когда-нибудь случится…»
Аленка легла рядом, взяла из его рук письмо и бросила его на пол.
– Потом приберусь, – шепнула она ему на ухо. – Я так боялась, что ты не вернешься…
– Я тоже, – невпопад ответил он и обнял ее.
– Ты меня больше так не пугай.
– Я постараюсь. – Он горько усмехнулся. Как ни старайся, а от себя самого не скрыться – все страхи и сомнения останутся где-то – на самом дне души, они будут терпеливо ждать своего часа.
Но теперь хотелось только одного: чтобы этот дом оказался на острове посреди безбрежного океана, чтобы во всей вселенной они остались вдвоём, и никто, даже призраки сопредельных пространств, не могли вторгнуться в этот мир радости и покоя, который существует только для двоих. И было совсем не удивительно, что шелест волн вдруг стал близким и теперь доносился со всех сторон, убаюкивая, лаская слух, даря спасительное забвение. Как будто память этого мира уже не хранит отпечатков подков, что оставили лошади диких кочевников, давным-давно владевших этим краем, вмятины от капель дождя, упавших с неба тысячелетия назад, и неторопливый ветерок уносит куда-то вдаль величественные глыбы песчинок, в каждой из которых заключена вечность…

КОНЕЦ