Из цикла «Древо жизни».
Деревушка Налейкино на карте помечена тремя буковками: «нжл». То есть, нежилая, людьми покинутая. Однако, карта врет дважды. Во-первых, люди тут еще проживают: шесть семей коренных, местных – и пятеро дачников купили старые крестьянские избы
– А во-вторых, – уточняет старожилка Елена Дмитриевна, – название села указано на карте неправильно. Оно испокон веку именуется Алейкино. А тут букву добавили – из озорства, наверное.
Тишина здесь по ночам такая, что слышно, как за околицей верещит птица козодой… Эта тишина время от времени взрывается. Тогда Алейкино мигом превращается в Налейкино. Деревню заполняет визг девиц, клаксоны «жигулей», крепкий мат и музыка типа «дзын-дзын-дзын». Эта какофония означает, что деревню прибыла Алевтинка Сомова, известная в округе как «Тена-гулена »… А к ней и ее подружкам, на лето приехавшим к бабушкам-дедушкам, слетелись все окрестные «пацаны».
И налейкинцам остается лишь гадать: надолго ли Тёночка посетила родную деревню? И обойдется ли на сей раз ее появление в отеческих пенатах без чрезвычайных происшествий?
– А в прошлый-то раз, помнишь? – судачат соседи. – Это надо же: хахаля в шифоньер запрятала, да еще и в милицию сдала: мол, грабитель в дом забрался…
С человеком в шкафу дело было так. Настёна, когда наезжает, квартирует у матери. Там же постоянно живут два ее ребенка (о которых речь ниже).
При материнском доме у нее есть своя пристройка. Там «гуляют», туда являются Тенины «гости»…
На сей раз вышла осечка. К огда очередной «гость» через тайный лаз в огороде «прибыл на точку», парочку ожидал сюрприз. Почуяв в доме чужого, собачка залилась неистовым лаем. В пристройку примчалась мать с отчимом и обнаружили постороннего. Он, в традициях жанра, сидел в шифоньере.
– Как он сюда попал? – взревел Настёнин отчим, ненавидевший сельское мелкопоместное ворье.
«Гулёна» пожала плечами: «А мне откуда знать?»
– Вызываю ментов!
«Тёна-гулёна» хладнокровно взирала как ее хахаля запихнули в «воронок»… Парень проявил благородство, женского коварства не выдал. По крайней мере при народе…
Любовь-разлука.
Когда Настеньке было неполных шестнадцать, мать повсюду ее сопровождала. И не зря. Было что оберегать. Та ранняя женская прелесть, которая сводит мужской пол с ума, в Настёне была очевидна лет с десяти. Ноги, походка, плечи — все, все. Но главное — взгляд темных цыганисто-влекущих глаз…
Ну что ты меня пасешь! – огрызалась Тёна. – Съедят меня что ли?
Ты еще ребенок. Дите.
Но вскоре «дите» обзавелось своим ребенком. Роды состоялись за месяц до семнадцатилетия Настёны. «Автор» прибыл вскоре после родов. Справился: «Претензии ко мне есть?» Претензий не было
Тена вскоре благополучно родила еще одного мальчика. Раннее материнство не только не убавило ее женской притягательности, но даже как бы сделало ее еще моложе и сексапильней. Детишки
были «сданы» маме; чем занималась «гулёна» во время частых отлучек из деревни – бог весть. Но появлялась модно одетой, ухоженной и самоуверенной. И тотчас ,словно мухи на мед, подтягивалась вся мужская округа… И начиналось повальное веселье…
Как растут ее детишки – Тёну не волновало. Время от времени брала малышей на руки, тетешкала – и все. Остальное – бабушкина забота.
… Третьего ребенка гулёны в больнице положили на сохранение. Медсестра, глянув на карточку роженицы, ахнула: люис с пятнадцати лет… Ай да Тёна! Ай да «дитё»!
Ребенка, увы – спасти не удалось. Казалось бы, для слишком беспечной юной мамы – облегчение. Но Тёна впала в истерику:
– Убили! Мою кровиночку убили! Я им покажу!
И подала на врачей в суд. И долго судилась.
Наказать «бездушных» врачей Тёне не удалось. Но в Олейкино она явилась победительницей: «Потрепала лечилкам нервы!» Ей было плевать, что эти «лечилки» дежурили по ночам, изо дня в день работали за мизерную зарплату… И пытались спасти ее заведомо обреченного ребенка…
– Да разве только она одна такая? – сокрушаются в деревне. – Тён-гулён ныне по всей округе развелось немерено… Беда!
Пей-гуляй! Однова живем?
Нравы, обычаи, образ жизни молодого поколения? Какие отмирают, или, наоборот,утверждаются?
Отвлекусь. Понятно, что Россия – инерционная страна. Мы очень медленно расстаемся с прошлым во многих сферах – в экономике, системе политических пристрастий, в быту. Мы до сих пор считаем, что окучивать картошку прадедовской тяпкой и косить траву косой – это нормально. Дощатые сортиры и ветхозаветные погреба тоже нас не смущают. Сельский учитель у нас проводит отпуск в огороде – и это тоже никого не коробит.
Расхристанные деревенские улицы, заплеванный пятачок у сельмага, помои под окнами избы – все это у нас сплошь и рядом. Живет по сию пору сельский человек как-то непритязательно. И в вечной своей телогрейке и кирзе вкалывает, тащит-мыкает свое посконно-патриархальное бытие, обихаживает скотину…
Короче, в целом и быт, и психология, и образ жизни меняются гораздо медленнее, чем хотелось бы. Во всяком случае, старшего поколения. Но наряду с этим, как бы совсем не в ногу с традиционной неспешной замшелостью идет иной, стремительный процесс. Он захватывает в первую очередь молодых, и своим направлением отнюдь не радует старых.
Что я имею в виду? Постараюсь объяснить внятнее.
Сельская молодежь, особенно подростки, которая традиционно считалась более скромной, склонной тяготеть к традиционной морали и нравам отцов-матерей, ныне «словно с цепи сорвалась». Днем еще под нажимом родителей в огородах копаются, родителям помогают. По ночам беда: у всех теперь мобильники, мотоциклы, «тачки». Созвонились – понеслись веселиться. «Паленый спирт разливают по всей округе; общаться «по трезвому» молодежь уже разучилась…»
В любом селе по ночам, когда милиция, естественно, обозначает свое присутствие лишь в райцентре, сельский народ фактически терроризован моторизованными, мобильными и нетрезвыми «пацанами». Такой «отдых» сопровождается дракам, дебильной музыкой, разносом садов, огородов, заборов и всего того, что «мешает» вполне «осовремененным» недорослям реализовать свои представления о свободе, образе жизни и «правах человека»…
Наглухо заперты на ночь подворья. Бесконечный рев мотоциклов, «дзын-дзына», мат – такова сегодня «тишина наших русских полей»… «Одинокая гармонь» уже не бродит грустно у околицы. А «девушкам спать не дают» совершенно иные позывы и соблазны… Все это сопровождается мелким
воровством, драками, избиением малосильных сверстников, подломанными киосками, и так далее..
Почему разнузданная вседозволенность, бытие по принципу «пей-гуляй, однова живем!» утверждается в селе все более и более? Почему мерзкие типы, вроде героев кинофильма «Заводной апельсин» становятся образцом для подражания?. Почему телевизионная картинка с участием «крутых парней и девчат» становится жутковатой реальностью?И смогут ли усилия местных властей или-как принято говорить в последнее время-«внятная молодежная политика государства» изменить вышеописанную ситуацию?
Конечно, все дурное воспринимается и усваивается быстрее и легче чем доброе. Первичные инстинкты – вещь физиологически серьезная.
Однако, думаю, есть и еще много причин «растекания» традиционных российских нравственных ценностей и обычаев. Причин вроде бы элементарных-но весьма и весьма существенных.
Начну с самой очевидной. Ясно, что во все времена молодым надо «кучковаться» и «тусоваться». Еще не так давно такими местами для деревенских парней и девчат были сельские клубы. Но наши «мудрые власти» их почти повсеместно позакрывали. Так, например, в Ульяновском районе этих «очагов культуры» поубавилось почти вдвое. И куда юнцам податься? А куда угодно! Вот и колобродят ночами деревенские «леди и джентльмены» юного возраста..
Еще одна проблема:безработица. Если в крупных городах есть возможность молодым людям, скажу так, «поискать себя в профессии», побывать на «биржах труда», поучиться на разных курсах по переквалификации-то для сельского парня или девушки такие возможности – лишь заоблачная мечта. Стандартный путь к примитивному и бесперспективному бытию таков: ребята закончили школу. Те, кому удалось поступить в вуз или техникум,вольно или невольно начнут меняться не в худшую сторону. А те, кому выпала судьба остаться в селе (сейчас таковых не более 10-15 прцентов) естественно, начнут искать работу,А ее практически сегодня в деревне нет, все места-даже самые непрестижные-заняты. Остается родное подворье и отнюдь не богатые родители. А чаще лишь один родитель. А ведь молодым хо-чет-ся и погулять «с пивком», и приодеться, и поношенную «тачку»завести… Соблазнов много, взгляды на собственную жизнь туманны,пределы нравственности почерпнуты из телепередач типа «Дом-2» или подобных. Все! Далее начинается бестолковщина с запахом паленого спирта,коего по сегодняшней деревне и искать не надо шинкарки сами принесут и в долг дадут! Ради этой выпивки вышибают в прямом смысле палками из престарелых бабушек или родителей пенсии.
Я думаю,власть-наряду с утверждением порядка и законности- должна оберегать и приумножать – скажу так – молодежную инфраструктуру. То есть: не закрывать клубы и дома культуры – а наоборот, открывать библиотеки, строить спортзалы и спортплощадки, лыжные базы, волейбольные площадки – и так далее. Чтобы было куда молодому человеку пойти, чем заняться. А сейчас он болтается в треугольнике « изба-улица-шинкарка». И «балдеет»…
По большому счету именно власть должна способствовать возрождению здорового образа жизни,очень сильно подзабытого в России.Добавлю:в союзе со школой и семьей.О последней хочу порассуждать поподробнее.
Пусть меня простят многие отцы и мамы-но я вижу,как год от года уменьшается положительная роль семьи-и нарастает отрицательная.Уже каждый второй брак распадается,многие молодые мамы-папы не считают зазорными пьянки и застолья в присутствии детей, жестокое обращение с животными… Таким образом,пороки родителей «переходят по наследству» к их чадам. И при этом все сетуют на очень тяжкую материальную жизнь. Но мне кажется,что ныне семья беднеет не столько материально-сколько духовно. Такие фундаментальные категории как трудолюбие, честность, порядочность, уважение к старшим может и должна утверждать именно семья. Но много ли теперь в России таких?
Социально-нравственная роль семьи понижается-а социальная ответственность государства за судьбы молодых не растет…
Завтра может быть уже слишком поздно!
Жан Миндубаев