26 августа будет год с момента назначения на Симбирскую кафедру митрополита Лонгина. Имея за плечами богатый опыт развития церковной жизни на Подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве и в Саратовской епархии, владыка продолжает служение на новой для себя ульяновской земле. Симбирская епархия подготовила интервью с  митрополитом, в котором Лонгин рассказал о том, почему у него не получилось стать биологом, о планах по строительству мужского монастыря в Сурском, четвертом освящении места под строительство храма во имя княза Александра Невского и почему считает “несколько запущенной” церковную жизнь Симбирской епархии.

— Владыка, какие основные векторы работы для вас сейчас первостепенные? Какой новый опыт вы получили за это время? Были ли моменты, с которыми столкнулись впервые? К чему сложнее всего было привыкнуть после переезда?

— Церковная жизнь Симбирской епархии отличается от той, к которой я привык, которую старался выстроить в Саратовской епархии. Поэтому мне было непросто. Не хотел бы подробно описывать то, что для меня ново, непривычно и, может быть, даже неприемлемо, потому что никто не виноват в том, что у меня одни представления о церковной жизни, а у других людей — другие. Я принял то, что есть, стараюсь «не ломать», не навредить, а развивать то, что считаю важным. Буду стремиться продолжать делать то доброе, что делалось до меня, и начинать что-то новое. Я постепенно привыкаю к епархии. Надеюсь, и епархия привыкает ко мне.

На мой взгляд, церковная жизнь в Симбирской епархии, по ряду причин — и субъективных, и объективных — несколько запущена. Прежде всего, здесь очень мало храмов. Их должно быть больше, иначе церковная жизнь не сможет принять должные формы. Там, где приходов недостаточно, храм рискует превратиться в проходной двор, где не будет подлинной богослужебной и общинной жизни, а получится в лучшем случае, говоря словами советских уполномоченных по делам религий, «удовлетворять культовые потребности населения».

Совершенно непривычная для меня ситуация — отсутствие семинарии в областном центре, да и в принципе единой цепи духовного образования. Нет настоящей православной гимназии. Та гимназия, которая неофициально носит название «православной», — это просто хорошее частное учебное заведение. Но она не выполняет задач именно православной гимназии.

Конечно, можно посылать желающих учиться в семинарии в другие города. Но не всегда люди готовы куда-то ехать, а заочное обучение гораздо ниже по своему качеству. Поэтому кадровый вопрос стоит в епархии очень остро. Со мной приехало несколько человек из Саратовской епархии, но духовенства все равно не хватает. Кроме того, я очень хочу выявить именно местные кадры, которые могли бы полноценно трудиться.

Не обсуждая и не осуждая то, что было раньше, я не понимаю, почему позволили приватизировать здание Симбирской духовной семинарии, и мне очень больно видеть, что до сегодняшнего дня не возвращено Церкви здание духовного училища с домовым храмом. Если это будет сделано, там вполне смогут расположиться и епархиальное управление, и духовное учебное заведение. Не хочу далеко загадывать, но надеюсь, что филиал одной из московских семинарий в Ульяновске вполне можно будет открыть. Иначе с кадрами и дальше все будет сложно.

— В своем первом интервью в Ульяновске Вы сказали, что будете стремиться «продолжать, не ломая, то, что делалось до меня». Какие начинания ваших предшественников вы решили продолжить? Например, много говорилось об открытии музея епархии, монастыря в Сурском?

— Создание музея епархии — дело хорошее. Я сторонник того, чтобы в епархии был музей. Но здесь сразу встает насущный вопрос: где его разместить? В Ульяновске у епархии есть лишь одно здание в ограде Спасо-Вознесенского кафедрального собора, в котором, еле умещаясь, располагается епархиальное управление. Пока для меня загадка, где можно найти подходящее помещение. Я озвучил этот вопрос перед разными людьми, пока все думают.

Что касается предполагаемого мужского монастыря в Сурском — это сложная тема. Владыка Феофан при поддержке губернатора С.И. Морозова получил для епархии большое здание в Сурском. Оно было практически полностью разрушенным. Епархия начала его ремонтировать: сделали кровлю, вставили окна. Владыку Феофана перевели в Казань. И все остановилось почти на четыре года… Владыка Иосиф поддержал это начинание, но продолжить реставрацию помешала пандемия. Я несколько раз приезжал в Сурское, осматривал это здание. Как можно обустроить монастырь просто в большом доме — не очень понятно. Все-таки монастырь должен располагать какой-то территорией. Здесь ее нет вообще. У епархии еще есть земля на Николиной горе, где расположена часовня и источники. Но там оползневая территория, и строить что-то новое нельзя — это заключение экспертов. Поэтому в решении этого вопроса мы находимся на распутье. В любом случае, будь то строительство монастыря на пустом месте с нуля, будь то дальнейшее восстановление переданного здания, — это большие деньги: миллионы, десятки миллионов. Таких денег в настоящий момент у епархии нет.

Не могу не сказать и о строительстве храма во имя святого благоверного князя Александра Невского, которое «начиналось» последние лет 15. В прошлом году в декабре на сильном морозе я в очередной раз освящал место под строительство. Потом мне по секрету сказали, что я был уже четвертым архиереем, который это делал. Слава Богу, две недели назад строительные работы все-таки начались. Уже выкопали котлован, ведем переговоры с теми, кто сможет финансово поддержать нас в этом вопросе. Я назначил настоятелем и строителем Александро-Невского храма протоиерея Сергия Ефремова, настоятеля Иоанно-Предтеченского прихода Ульяновска. Надеюсь, по милости Божией, нам удастся совершить это дело.

Строительство — всегда долгий процесс. Но думаю, за те 15 лет, которые здесь существует временная деревянная церковь, давно можно было бы построить храм своими силами, даже если бы вручную копали землю и клали кирпич. Приведу такой пример. В советское время в городе Энгельсе (Покровске) Саратовской области в 1960-е годы был построен Покровский храм — точнее, перестроен из обычного домика. Власти не разрешали строительство, никаких стройматериалов не было в свободной продаже. Поэтому верующие старушки ходили и выписывали себе кирпич, доски — кому поправить печку, кому забор. А потом эти кирпичи в авоськах по пять-десять штук несли в церковь. Молились в домике, а вокруг него потихоньку рос храм. Работали по ночам. Одну стену поставили, вторую, крышу настелили — и постепенно вокруг дома выросла большая церковь. Шум поднялся страшный! Настоятеля сняли, архиерея чуть не перевели в другую епархию, храм пытались закрыть. Но народ отстоял его! И до сих пор церковь стоит — это памятник не столько архитектуры, сколько человеческого усердия к Церкви.

— Наверное, любой новый руководитель сталкивается с непониманием, а иногда даже и с неприятием подчиненных. Что для вас самое главное в такой период? Нуждается ли архиерей в поддержке? И в чем она заключается для вас?

— Это естественно. Все мы люди разные. Начальник хочет, чтобы подчиненные разделяли его представления о работе (в нашем случае — о служении, о церковной жизни), а подчиненные хотят, чтобы их не трогали и ничего от них не требовали. Это трудносовместимые желания, но приходится искать компромиссы…

Конечно, я нуждаюсь в поддержке. И для меня лучшая поддержка — это когда человек выполняет вверенное ему дело добросовестно и ответственно.

Главное в любой непростой период — молиться Богу, служить. И понимать, что человек своими силами мало что может сделать. Только тогда, когда он становится руками Божиими, у него что-то получается. Господь рассудит! Я очень люблю болгарскую поговорку: «Господ Се знае работа» — Бог знает Свое дело. Часто ее себе напоминаю.  Когда человеку кажется, что все плохо, что ничего не получается, нужно вспоминать об этом.

— У апостола Павла есть такие слова: «Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает». Служение архиерея предполагает ежедневное принятие далеко не одного решения. Не все из них бывают «популярными». Наверняка, вам приходится сталкиваться с разной человеческой реакцией. Что вам помогает «не осуждать себя» в таких случаях? Есть ли решения, о которых вы жалели?

— Конечно, я же человек. И сознаю, что далеко не все мои решения «популярны». Мы живем в такое время, когда люди не очень хотят слушать, слушаться и подчиняться. В Церкви это почему-то особенно ярко проявляется. Хотя, казалось бы, мы постоянно говорим о том, что послушание — это главная добродетель, но сами слушаться не любим. К примеру, священник привык служить в городском храме только в воскресенье, а вечером вместо всенощной читать акафист за 20 минут. Я ему говорю: «Батюшка, надо служить чаще, надо служить всенощные». Что тут «популярного»?..

Приходится себя все время спрашивать: какое из твоих решений действительно необходимо? Ты пытаешься заставить человека исполнять твой каприз или то, что он должен делать, говоря мирским языком, в рамках исполнения своих функциональных обязанностей? Если отвечать себе честно, тогда и осуждать себя будет не за что.

Конечно, бывают ошибки, о которых я жалею. Но я всегда стараюсь исправлять их, в том числе, и в отношениях с людьми.

— За этот год в епархии появилось много нового. К примеру, начал свою работу архитектурно-реставрационный отдел епархии, коллегии по разным направлениям епархиальной деятельности, организуется епархиальная библиотечная сеть. Какие новшества запланированы еще на ближайшее время?

— Я специально не планирую новшества ради новшеств. Наблюдаю за тем, в чем есть необходимость, что вырастает естественным путем. Есть ли люди, которые могут это сделать. В любом деле надо искать или воспитывать человека, который будет готов заниматься этим по-настоящему. Не ради галочки, не ради фотографии на сайте. Если такие люди есть, вокруг них формируется и некая структура. Думаю, будем и дальше так работать.

— Вы много общались и общаетесь с семинаристами. Как Вы понимаете, готов ли человек к священству или нет?

— Это достаточно тяжело дающееся решение — рукополагать человека или нет. Я всегда старался познакомиться с кандидатом в священство поближе, узнать его: насколько он готов учиться, меняться? Насколько готов не то что к самоотверженности — по нашим временам это запредельное качество, — а хотя бы к ответственности? Как он относится к людям? Насколько он способен сопереживать, понять, выслушать? И, конечно, какие знания у него есть?

Страшное дело, когда в Церкви присутствуют священники, способные только махать кадилом и организовывать лавочную торговлю. Это могильщики Церкви, они уничтожают в народе все святое. Люди, приходящие в Церковь с открытыми сердцами, которые хотели бы что-то услышать о Христе, при таких священниках становятся, в лучшем случае, завсегдатаями церковной лавки. Их учат подавать записки, покупать свечки и говорят, к какой иконе какую ставить. Это неправильно, не может церковная жизнь этим исчерпываться. И здесь полностью зона ответственности священника.

С другой стороны, ошибаются все рукополагающие. Просто потому, что до конца узнать человека и понять его невозможно. Это первое. А второе — люди меняются. Сегодня человек один, а через десять лет вы его не узнаете. И тот, кто был искренним, глубоким, с горящими глазами, через некоторое время может стать циником, которому ничего не нужно и который думает только о деньгах. Это человеческий фактор.

— При выборе жизненного пути вы рассматривали какие-то другие варианты, кроме священства?

— Сначала я собирался стать биологом, после школы поступал на биологический факультет МГУ, но провалил первый же экзамен — математику. Вернулся домой в Сухуми и успел поступить на филологический факультет. Я всегда любил то, что связано с природой, животными. В Саратов я приехал с ручным сурком, здесь завел кошку. Люблю собирать грибы.

Но когда я заканчивал университет, у меня уже созрело решение стать священником. И для того, чтобы попасть в семинарию, я пошел в армию, потому что тогда в семинарию без армии не брали.

— Какие качества вы цените в людях?

— Веру в Бога, честность, искренность, готовность к самоотверженности.