Автор: Геннадий СЮНЬКОВ (г. Самара)
ОТ ДМИТРИЯ МИНАЕВА ДО ДЕРЕВА ПОЗНАНИЯ
Ровно полтора века прошло со времени полемики между журналами «Современник» и «Русское слово», в которой активно участвовал наш земляк-волгарь Дмитрий Дмитриевич Минаев, чьей светлой памяти мы посвящаем свой обзор литературных нравов.
Офис писательской организации. Группами и поодиночке создатели «нетленок» продвигаются непосредственно к месту раздачи грантов, премий и других воспомоществований, стимулирующих творческий в некоторой степени труд гениев пера.
Явление первое и единственное
У кассы оживлённо беседуют Репетилов и Загорецкий.
Загорецкий
О чём шумят народные витии?
Я чаю, что всё это неспроста.
Должно быть, лизоблюды захватили
В литературе хлебные места.
Репетилов
Ну, это-то, приятель мой не ново.
Стяжательство – есть творчества основа.
Читал ты, как намедни поэтесса
Изгваздала основы литпроцесса?
Мол, текстов нет, есть просто баловство,
Которое рождает кумовство,
И только тот, кто входит в ближний круг,
Делителю доходов лучший друг.
И это вот писательское братство
Она пришибла словом «премиатство»,
Как будто бы в знак явного протеста
Нехватки нужных ныне качеств текста.
Она там в позе ментора сначала
Писателей российских поучала,
Потом с нравоученьем завязала
И о себе попутно рассказала,
Как с папой в присно памятные миги
Они читали праведные книги,
Конечно, не про шашни, не про секс.
Она любила Качественный Текст.
Её пример – писателям наука,
У коих писанина косорука,
Которым не пришлось так образцово
Прослыть учениками Кузнецова,
Кого в числе виновных за развал
«Метафизичным» Ганичев назвал.
Загорецкий
Не ново это! Вот я вспоминаю,
Развал предвосхитил ещё Минаев,
Который знал в деталях злые нравы
Нахлебников писательской оравы.
Ведь с той поры, скажу тебе на милость,
И я могу сказать довольно точно –
Прислуживаться вовсе им не тошно.
И к власти многоводною рекой
Они идут с протянутой рукой.
И «членства-секретарства-премиатства»
Ещё не раз в грядущем повторятся.
А о борцах, таких как ваш Минаев,
Сегодня уж никто не вспоминает.
Никто его в примеры не берёт,
Чтоб Родина продвинулась вперёд.
Вот, помнится, в начале февраля
Писатели толпились у Кремля,
Мол, трудная писателя стезя,
Без помощи ему никак нельзя,
Поэтому и гениев у нас
Нигде не наблюдается сейчас.
А в чём тут заключается секрет:
У мэтров на шедевры денег нет,
А, значит, им приходится опять
На площади Болотной выступать,
Иль, что ещё и этого лютей,
Писать про педофилов для детей,
Чтоб Лондон иль какой-нибудь Прованс
Им выдал «некоммерческий» аванс.
Вот в том и заключается секрет:
Минаева на них сегодня нет.
Репетилов
Да помню я один его стишок,
Меня он повергает просто в шок,
Он, кажется, его и посвятил
Бездельникам из нынешних светил,
Ведь ныне тунеядцев средь писак
Поболее, чем в «бродский», скажем так,
Период расплодилось по стране,
Пригодных к заключению вполне.
Я многих из писателей знавал,
Каким полезен был лесоповал.
Лишь выйдет он из лагеря на свет,
И тут же, смотришь, песенник-поэт.
Не хочешь ли послушать под запал,
Чего про них Минаев накропал?
Зарецкий
Я, каюсь, подзабыл его почти.
А ну-ка, наизусть его прочти.
Репетилов
«О боже, помоги
В конце концов прозреть им:
Толстой шьёт сапоги,
А ты заняться этим,
Как, видно, пренебрёг,
Стал корчить беллетриста,
Избрав ту из дорог,
Которая терниста.
Тщеславием пустым
Опасно увлекаться,
Тебе бы с Львом Толстым,
Мой милый, поменяться,
Что было бы остро
И, право, очень мило,
Ему отдай перо,
А сам возьмись за шило».
Загорецкий
Весьма строка Минаева остра.
А, главное, сегодня, как вчера.
Посмотришь современную печать,
В ней лишь литературщики строчат.
Улицкие. Донцовы. Целый рой.
Везде тома их высятся горой,
Но я тебе советую учесть,
Не каждый их отважится прочесть.
Минаев же и яростно, и смело
Клеймил бы графоманов то и дело,
Кто на Парнасах нынешних сидит
И толпами «творцов» руководит.
Всей пишущею братией. До сих
Поэта вспоминаю дерзкий стих
О том, как некий пастырь неких муз
Считал за глупость творческий союз,
И, не взирая даже, кто таков,
Зачислил всех их оптом в дураков.
И этот текст не худо будет здесь
Болванам в назидание прочесть.
«Имея пломбу от Европы,
Нетрудно гением прослыть;
Всегда найдутся остолопы,
Чтоб приговор такой скрепить.
«Он человек великий!» — часто
Мы слышим их табунный крик,
Глупцы решили так и — баста!
Он потому для них велик,
Что, на колени ставши, снизу
Вверх на него они глядят,
Но если рабскому капризу
Они служить не захотят,
То, вставши на ноги и просто
Взглянув, узнают в миг один,
Что незначительного роста
Их изумлённый господин.
Теперь же обратили в идол
Они его, плетут венки, –
Но аттестат единый выдал
Им, верно, сам он: «Дураки!»
Репетилов
Но, может быть, не всё так плохо,
И либеральная эпоха
Ещё подарит нам певца,
Не лишь для красного словца
Какой возьмётся за бумагу,
Продемонстрировав отвагу
Отобразить во всех чертах
Тех, кто сегодня на постах
В литературном руководстве
Лишь, как медведь на воеводстве.
Мне что-то помнится, что прежде
И сам Минаев был в надежде,
Что есть ещё потенциал
У тех, кого поцеловал
Всевышний в лысую макушку,
Чтоб музу разбудить, старушку,
Чтоб в ней какой-то добродей
Глаголом жёг сердца людей.
Загорецкий
Напрасно ждал того поэт.
Таких людей на свете нет,
И я его свободный глас
Продемонстрирую сейчас.
«Либерал от ног до темени,
Возвещал он иногда:
«До поры лишь и до времени
Я молчу, но, господа,
Будет случай, и могучее
Слово я скажу, клянусь!»
И – того дождался случая:
«Говорите, сударь, ну-с!»
И, прищурив глазки карие,
На свой фрак роняя пот,
Из времён Гистаспа Дария
Рассказал он анекдот».
Репетилов
Да, может ль что-то быть нелепей,
Что средь витий один Прилепин
Эпохой выдвинут вперёд
И правду-матушку орёт?
Загорецкий
Но вот в газете Бондаренко
Обосновал надежду крепко,
Что только Юрий Поляков
Освободит нас от оков
Литературных пошлых стай.
Статью его перелистай,
И ты вполне увидишь там:
В литературе есть титан,
Пусть одинокий и строптивый,
Но одарённый мощной силой,
Способный, бог меня прости,
Порядок в прозе навести.
Репетилов
А я прочёл у Куклина,
Что он не стоит ни хрена,
Что поднимал он, как из плена,
Второстепенные проблемы.
От книг его побольше ждали,
Но стало ясно всем сейчас,
Что интерес не возбуждали
Они в среде народных масс,
А вот Минаева стихи
Давали новому ростки.
Вещали строк горячих друзы
О блудных детях нашей музы,
Где все они, как некий сброд,
Забывший напрочь про народ.
И я, покамест ты притих,
Тебе прочту вот этот стих.
«Когда пред нами в образах поэта
Под серым небом бедных деревень
Встаёт народ, несущий ночь и день
Тяжёлый крест, — до слёз картина эта
Нас трогает… Дивит нас сельский люд,
Порою доводя до умиленья,
Твоё неистощимое терпенье,
Безропотность и бесконечный труд,
И сердце в нас становится моложе
От грустных нот певца, и наконец,
Отзывчивые нервы растревожа,
Мы сами плачем так же, как певец,
И чувствуем, что связаны судьбою
С тобой, народ, что кровна эта связь…
Потом, вполне довольные собою,
Чувствительностью собственной гордясь,
Как практики сухие по природе,
Среди забот и наших личных нужд
Позабываем скоро о народе,
Который нам на самом деле чужд.
Так блудный сын, усталый от разврата,
В минуту светлую, чтоб успокоить мать,
Клянётся всем, что дорого и свято
Ещё ему, иную жизнь начать;
Клянётся на коленях он, с рыданьем –
Загладить прошлое бесславие и стыд…
Потом, очистив совесть покаяньем,
Опять на оргию полночную бежит».
Загорецкий
Да, в этом слове слышен клич,
Что нужен ювеналов бич,
Коль близкий людям правды груз
Не тянет творческий союз.
Смешались в нём лихие люди –
Льстецы, дельцы и лизоблюды.
Приспособленцев – полный зал,
Но нет такого, кто б сказал,
Как тот Минаева герой,
Кто вспоминается порой,
Как светоч мнений и идей,
Какие жгут сердца людей,
И надо б каждому поэту
Запомнить заповедь вот эту:
«Мир – это шайка мародёров,
Где что ни шаг, то лжец иль тать:
Мне одному такой дан норов,
Чтоб эту сволчь усмирять.
Не буду петь я: mia cara!
«Ночной зефир струит эфир»,
Но как гроза, как божья кара,
Заставлю дрогнуть целый мир.
Во все трактиры, рестораны,
Как зоркий страж, начну ходить,
Для вас, общественные раны,
Я буду пластырем служить.
Во всех приказных, бравших взятки
(Подогревая в сердце злость),
Во всех, кто грубы, грязны, гадки,
Мой стих вопьётся, словно гвоздь.
Рысак ли бешеный промчится,
Спадёт ли с здания кирпич,
Хожалый вздумает напиться –
Я буду всех разить, как бич,
И стану сам себе дивиться.
Людей сдержу я, как уздой,
И буду в жизненном потоке
Для них живой сковородой,
Где станут жариться пороки».
ЭПИЛОГ
Позвольте автору вмешаться.
Моя фамилия – Сюньков,
И я раздумываю часто:
Ну отчего наш мир таков,
Не как во времена Шекспира,
Где был талантов апогей,
Когда была в почёте лира
И был писатель не лакей.
Вот этот экскурс мой нехитрый
Я предъявил, чтоб помнил всяк,
Что завещал Минаев Дмитрий,
Кристально честный мой земляк.
_________________
Минаев Дмитрий Дмитриевич [1835-1889] – известный русский поэт и переводчик. Родился 21 октября (2. ноября)1835 в Симбирске, в небогатой семье строевого офицера (позднее — военного чиновника) и литератора Д.И. Минаева. Его отец писал стихи, о которых сохранился отзыв В.Г.Белинского (1839), и опубликовал свою обработку «Слова о полку Игореве» (1846). Мать Минаева — симбирская дворянка Е. В. Зимнинская, получившая хорошее образование, владевшая иностранными языками. По свидетельству домашнего учителя Минаева (в будущем заметного беллетриста Г. Н. Потанина), он еще ребенком знал много стихов, «чутко их понимал и временами силился так же торжественно читать их, как читал его отец». В 1847 г. родители Минаева на время переселились из Симбирска в Петербург, где его отдали в военно-учебное заведение – «Дворянский полк». В эти годы на него оказали значительное влияние преподаватель словесности, известный переводчик И. И. Введенский, будущий поэт В.С.Курочкин(учившийся тогда же в Дворянском полку).
В 1852 году закончив обучение и вернувшись в Симбирск, Минаев определился на службу в губернскую казенную палату, затем недолго служил в земском отделе министерства внутренних дел. В 1857 оставил службу и занялся только литературной работой. Курочкин пригласил его сотрудничать в журнал «Искра», где развернулось дарование Минаева как поэта-сатирика. С 1859 г. Минаев пишет свои многочисленные и грубоватые пародии, хлесткие сатиры, не всегда справедливые эпиграммы и ряд стихотворений юмористического характера. В 1859 году вышел сборник пародий Минаева «Перепевы» (под псевдонимом Обличительный поэт), получивший суровую оценку Н.А. Добролюбова.
Минаев сотрудничал также в других демократических журналах, в том числе в «Современнике», «Русском слове». С начала 60-х годов в «Современнике» появляются его переводы из французской и английской поэзии; в «Русском слове» он ведет литературно-сатирический фельетон в прозе под названием «Дневник Темного человека» (1861-1864).
В 1862 г. он делается редактором «Гудка», в объявлении о котором он указывал, что программой нового журнала будет «преследование грубого и узкого обскурантизма, произвола и неправды в нашей русской жизни», но вскоре он снимает свою подпись, не переставая сотрудничать с журналом. С 1865 года Минаев сотрудничал в сатирическом журнале «Будильник», позднее был близок к «Отечественным запискам».
Примыкая к некрасовской школе, в своих стихах занимал левые радикально-демократические позиции, выражал сочувствие угнетённой деревне, «обличал» (применительно к поэтам-сатирикам его круга «обличительство» и «обличительная литература» стали в критике того времени почти терминологическими) либералов, бюрократов, консервативную печать и цензуру; высмеивал и пародировал поэтов-сторонников «чистого искусства» (Фета, Майкова, Щербину, Крестовского и других). Минаев славился как «король рифмы», мастер эпиграммы, пародии, каламбура фельетона в стихах – жанра, именно им утвержденного в русской поэзии. Приобрёл репутацию поэта-гражданина, умеющего откликаться на злобу дня.
Все темы передовой журналистики 60-х годов представлены в его поэтическом творчестве. Об угнетенных мужиках, о нищете русской деревни говорит «Сказка о восточных послах» (1862) с ее известным рефреном: «Это ли русский прогресс?» — «Это, родимые, это!…». Либеральные болтуны, на словах пекущиеся о «бедном брате» («Насущный вопрос», 1868), поклонники «полупрогресса, полусвободы, полумер» («Ренегат», 1868), реакционные поэты, защитники «чистого искусства» («Лирические песни без гражданского отлива», 1863), деятели рептильной печати, бюрократы и чиновные мошенники, царская цензура, преследующая сатириков («В кабинете цензора», «Юмористам», 1862-1863), — таковы объекты сатирических разоблачений Минаева. Он язвительно критиковал славянофилов, воспевающих долготерпение народа, и, подобно Н.А. Некрасову, выражал скорбь по поводу пассивности крестьянской массы («Старые сказки на новый лад», 1871; «Сон великана», 1873).
Расцвета литературной деятельности Минаев достигает в конце 60-х и начале 70-х годов. Постоянно меняя свои псевдонимы («Словарь псевдонимов» Карцева и Мазаева насчитывает их более 29), Минаев был особенно популярен как «Д. Свияжский», «Обличительный поэт», «Темный человек» и «Майор Бурбонов». Из комедий Минаева – «Либерал» («Отечественные Записки», 1870, № 12, и в сборнике «На перепутье», Санкт-Петербург, 1871), «Кассир» (написал вместе с С.Н. Худяковым, Санкт-Петербург, 1883) и «Спетая песня» («Вестник Европы», 1874, № 5) или «Разоренное гнездо» (Санкт-Петербург, 1875), — ни одна не пользовалась успехом на сцене, хотя за последнюю Минаев получил от Академии Наук Уваровскую премию. Он выступал также в качестве полемиста в «Русском Слове», «Деле», обнаруживая и здесь присущую ему бойкость пера.
Легкость, с какой Минаеву давалось стихотворство, порой приводила к излишней плодовитости, ослабляла требовательность поэта к себе. Так, например, совершенно неудачны были его сказки в стихах для детей, как, например, «Дедушкины вечера» (Санкт-Петербург, 1880), «Новые новинки, песни да картинки» (Санкт-Петербург, 1882), «Теплое гнездышко» (Санкт-Петербург, 1882).
Тем не менее, лучшая часть его наследия, в том числе переводы, и теперь интересна для читателя. Минаевские каламбуры давно стали крылатыми («…Даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром»). Исследователи считают, что в области каламбурной рифмы («Гимназии» — «гимн Азии» и т.п.) Минаев был одним из предшественников Маяковского.
Минаев много выступал и с переводами, как из европейских поэтов-сатириков, так и из серьёзной поэзии. Хорошо зная только по-французски, немного по-немецки и пользуясь подстрочными переводами других лиц с английского и итальянского, Минаев переделывал такие переводы (из Байрона, Шелли, Мольера, Гюго, Гейне, Данте) в гладкую стихотворную форму, но часто далекую от подлинника.
В литературно-артистических кругах его знали как автора колких эпиграмм на вся и все, человека, способного написать, без помарок, сатиру в несколько десятков строк. Изучительное версификаторство, природный, хотя не глубокий юмор ввели Минаева в сферу злободневности и выработали из него находчивого полемиста, автора бесчисленных рифм. Настоящий поэт растворился в море острословия; талант его дал ему имя, но вскоре поблек. Минаев пережил свою славу и умер у себя дома в Симбирске забытым и одиноким 10 (22) июля 1889.
Сборники его стихотворений:
«Перепевы» (Санкт-Петербург, 1859)
«Думы и песни», 2 части (Санкт-Петербург, 1863 — 1864)
«Здравия желаю» (Санкт-Петербург, 1867)
«В сумерках» (Санкт-Петербург, 1868)
«Песни и поэмы» (Санкт-Петербург, 1870)
«Чем хата богата» (Санкт-Петербург, 1880)
«Всем сестрам по серьгам» (Санкт-Петербург, 1881)
«Не в бровь, а в глаз» (Санкт-Петербург, 1882; 2-е изд., 1898)
Отдельно вышли:
«Проказы черта на железной дороге» (Санкт-Петербург, 1862)
«Евгений Онегин» (Санкт-Петербург, 3-е изд. 1877)
«Людоеды, или Люди шестидесятых годов» (Санкт-Петербург, 1881)
и мн. др.
Библиотека поэзии
Сайт «Литературная Губерния»
