Глава 2.
Полеты «Большой птицы».
Столица Казахстана была полна сплетен и слухов. Толковали о сотнях погибших молодых бунтарей; о воинских частях, срочно переброшенных из разных регионов СССР в окрестности Алма-Аты; о крайней жесткости при усмирении протестующих, о десятках без вести пропавших… Но главным был слух о том, что Геннадий Голбин, призадумавшись о произошедшем, самм решил подать в отставку и покидает республику.
Увы! – сплетники ошиблись. Они не знали, какой могучий стальной стержень сидит в натуре Геннадия Голбина; они и предполагать не могли, как прочно и не зыблемо закаменел в нем большевистский постулат, гласящий “Кто не с нами – тот против нас!». Они не ведали знаменитой французской поговорки “Если желаю – значит могу!”
А Голбин желал. Желал! После Урала, Грузии, Симборска, где он всегда был победителем, он не мог чувствовать себя побежденным! Как это так – взять и уйти с такого высокого поста, на который его назначили решением ЦК Партии? “Они”, то есть, эти молодые сопляки демонстративно собравшиеся на площади и требующие его отставки, чувствуют и понимают ситуацию и задачи партии лучше чем он, Голбин? Они знают, что нужно делать в Казахстане? Нет, они не читали трудов Вождя, они не имеют представления ни об идеологии и принципах Партии коммунистов; ни о способах устройства политико- хозяйственной жизни в стране и обществе! Они заражены вирусом мелкобуржуазных и националистических устремлений, который должен быть истреблен.
И будет истреблен!
Как это делать Голбин хорошо знал. Прежде всего, в первую очередь надо было “подчистить кадры”. И происходить это должно было не по воле самого Геннадия Васильевича – а как бы «по просьбе, по желанию “рядовых” партийцев. И начинаться этому процессу следовало не в Алма-Ате – а в других, менее значимых городах республики…
Геннадий Васильевич размышлял здраво – ибо наличие человеческих слабостей знал хорошо и по себе. А методы расправы с неугодными – и способы их наказания и приручения были им давно отработаны. Вскоре после декабрьских событий в своих выступлениях на бесконечных совещаниях он ясно и непреклонно выражался так:
– Мы обязаны учитывать одно очень важное обстоятельство: – партийный руководитель не должен быть, так сказать, лишь благодетелем в деле воспитания людей. Он обязан всегда помнить, что политический организатор является представителем руководящих органов партии – и своей позицией, комплексом своих личных социально-политических качеств, своими действиями, отношением к успехам и недостаткам людей олицетворяет сущность партийных органов, на вооружении которых правда и справедливость во всем! Социальная справедливость! Надо поставить задачи перед всеми – школьниками, учителями, милиционерами, рабочими, крестьянами, инженерами, сориентировать на такие меры как гласное признание ошибок, личных недоработок, обновление характеристик на номенклатурных работников всех органов, отчеты коммунистов в первичных партийных организациях, руководителей – перед подчиненными как по месту работы, так и по месту жительства. Сильным средством будет и такая мера, как выражение партийного недоверия: вывод из состава партийных комитетов, исключение ряда лиц из резерва, выдвижение с последующим использованием таковых на рядовой работе. Карательная машина не должна бездействовать…
В этой страстной декларации концентрировалось все: его многолетний опыт партийного функционирования; особенностиего натуры, включающий в себя такие человеческие пороки как тщеславие, властолюбие, горделивость, корыстная хитрость – и все прочее из того набора своих ущербностей, которые человек всегда замечает в других людях – но упорно не видит (или делает вид) что таковых у него самого нет вообще. Казахстанцы приметили : сии наставления торжественно произнесились не где-нибудь в отдаленном казахском ауле – и на пленарных заседаниях всего казахстанского партийного бомонда. И всем стало понятно: Голбин будет править и “исправлять” республику очень долго, тщательно и усердно.
Он торжествовал.
– Ну, как мы этим недоумкам мозги вправили? Больше бузить не посмеют?
Это произносилось уже в “узких” кругах, за “чашкой чая”. Участники многозначительных чаепитий дружно поддерживали Геннадия Васильевича. Они хорошо знали как усмирялись юные бунтовщики перед зданием ЦК КПК и какие жертвоприношения при этом состоялись… А теперь у Геннадия Васильевича были развязаны руки и гарантирована поддержка всех его конструктивных преобразований в “погрязшем в байстве и кумовстве” Казахстане.
Все было расставлено по местам, теперь можно было и семью из Симборска привозить. При всей своей показной как бы житейской скромности Геннадию Васильевичу понадобились три рейса громадного военного транспортника. Последним рейсом в Алма-Ату прибыла супруга товарища Голбина. В аэропорту служащие не поверили своим глазам: после приземления из лайнера вышла дородная дама с двумя собачками. Больше никого… Громадный транспортник летал лишь за женой Голбина и ее собачонкой? Да, это было именно так…
Увидев счета, присланные за оплату этих воздушных перемещений вельможного семейства , управделами ЦК КПК Андрей Стоянкин не поверил своим глазам : в них были обозначены многие тысячи рублей!. «Из каких средств будем оплачивать?» – поинтересовался он у Голбина. Партийный вождь Казахстана глянул на своего подчиненного и кратко отозвался:
– Как оплатить – это ваша проблема. Разрешение на перевозку моей семьи авиасообщением мне дал лично товарищ Игачев! Лично!
Угораздило дурака позвонить в ЦК КПСС! И надо же было бедному управделами прокатиться голой задницей на небритом еже! Голбин о том ,естественно, тут же узнал. Гнев его был тих и предельно вежлив: он знал, что месть – это блюдо, которое подается холодным… Шли дни за днями, обычные будни. На исходе третьей недели Стоянкина вызвали к “первому”. Геннадий Васильевич улыбался лучезарно. Вздохнул тяжело:
– Присядьте, Андрей Николаевич. Тут вот бумагу из одного – ведомства прислали. Она утверждает, что вы как-то не побоялись при случае прикарманить дорогостоящую импортную мебель, приобретенную для нужд ЦК на партийные деньги. И где эта мебель сейчас? Она у вас на квартире? На даче?
Это был приговор.
Да, была такая промашка у Стоянкина – но ведь еще до Голбина, по устному разрешению Кунаева, пять лет тому назад! Как же все это всплыло? кто знал? где информация хранилась? Зачем ее вытащили?
– Думаю, выводы вы сделаете сами, – улыбаясь, завершил Голбин свое аутодафе.. – Дальше – это уже не моя компетенция!
Роковой прыжок Стоякина с седьмого этажа поставил точку в этой небольшой истории. «Авторитет» в жизни казахстанской партийной организации Голбина и во всей республике быстро и резко возрос. И после установления своего абсолютного диктата он тотчас взялся – за те громкие и важные с его очки зрения дела, которые могли бы обнажить всю его творческую мощь и доказать всем в Казахстане и в Москве, что не зря именно ему доверили властвовать в одной из главнейших республик Союза ССР.
Казахтанцы масштаб тоже быстренько осознали. И между собой называли теперь Голбина не иначе, как “Птица большого полета”. Возможно это произошло и потому, что Геннадий Васильевич, осознав свою великую роль в преобразовании жизни казахов, завел привычку летать над ними только в персональном самолете ТУ-124 (что делать ему не полагалось по рангу, ибо он не был еще членом Политбюро ЦК КПСС).
По рангу-то он не имел – но по внутреннему убеждению полагал, что вполне достоин – и даже обязан летать только на таком лайнере. Ибо что может вызвать трепет и послушание солдата, как не пышная генеральская форма и антураж?
Этим же соображением он руководствовался, когда определил, что передвигаться по земле тоже должен с большой пышностью и значительностью. Поэтому когда он ехал на работу ,или вообще куда-то, всегда перед “правительственным” черным лимузином Голбина мчались две “Волги” с мигалками – а замыкал этот величавый кортеж еще один милицейский экипаж…
Однако народ для приветствий вождя на улицы не выходил.
Борьба за установление трезвости в Казахстане велась с такой же яростной силой, как в Симборске. “Трезвые дни”, “безалкогольные свадьбы” – это утверждалось неуклонно – как и в Симборске. Но однажды, Голбин поверг всех своих коллег в ступор такой озарившей его мыслью:
– Как вы думаете, товарищи, рестораны люди посещают ради чего? Отвечаю: ради выпивки! Но поскольку мы ставим заслон появлению подвыпивших граждан на улицах и в прочих общественных местах – то ресторан остается как говаривали в Англии о пиратах “последним пристанищем негодяев”. Ну, хорошо. Пусть пьют в ресторанах. Но на улицу-то они должны выходить трезвыми? И сколько они должны пробыть в ресторане, дабы протрезветь?
Народ крепко задумался, к чему все это клонится,,Голбин продолжал:П
– Нам следует подумать есть ли необходимость продавать в ресторанах и кафе алкогольные напитки? Ведь ресторан и кафе- – тоже общественные места, в которых распивать алкоголь запрещено по закону. Понятно, что опьяневший в ресторане человек не может находиться в нем до полного протрезвления и вынужден будет рано или поздно его покинуть, выйти на улицу. Как с ним в данном случае поступить? Конечно же – отлавливать посетителей, покидающих ресторан. Видимо, следует, заручившись общественным мнением, рассмотреть вопрос о целесообразности торговли винно-водочными изделиями в ресторанах. Мы должны проработать и сообща обеспечить решение этого вопроса.
Эта мысль ошарашила всех. Начались энергичная работа по воплощению ее в жизнь. Для начала милиционерам было поручено дежурить возле питейных заведений – и “поддатых” граждан по выходу из оных отлавливать и отвозить в вытрезвители.
Некоторый эффект от такого мероприятия появился – но кардинальных перемен не произошло. Рестораны в Казахских городах не опустели. Тогда Геннадий Васильевич распорядился вообще запретить спиртное, как он выразился, “в кабаках”…
Граждане Казахстана изумленно молчали – а редкие иностранцы посетившие республику по своим делам, отсылали на родину веселые письма, в которых обзывали местных людей не иначе, как “дикарями, увлеченными строительством коммунизма”.
Это было обидно – куда деваться от всемогущей голбинской силы?
Не проходило и дня, чтобы из самого большого по размерам – и самого главного по значимости руководящего кабинета Казахстана не исходили все новые и новые инициативы и озарения Голбина.
Рестораны трезвели; «казахский национализм» пресекался на корню; партийные кадры тщательно просеивались через сито благонадежности, преданности; скромность в быту приветствовалась – для всех, кроме самого «Г.В.»
Но все это были лишь второстепенные, не глобальные затеи и замыслы Геннадия Васильевича.
До невероятных, можно сказать, ужасающих размеров вулканизм Голбина дошел при решении им так называемых «государственных задач». Казахстан – как и все прочие территории СССР должен был выполнять «План поставок сельхозпродукции» – то есть сдавать государству зерно, мясо,молоко и прочие продукты. Это обязывало местные власти год от года наращивать объемы производства той же, скажем, пшеницы, молока, мяса.
С мясом было особенно сложно – нельзя же заставить овечку или гуся плодиться и размножаться по пять раз в году? Даже по приказу товарища Голбина? Да и кормить скотину надо, и помещения для содержания строить, и ветеринарную службу наращивать…
Так что быстрого победного рывка тут не получится:это же не отлов хмельных людей у дверей ресторанов…
Но изощренный ум Голбина выход из ситуации нашел! Местные партийцы с трепетом выслушали такой моголог Геннадия Васильевича:
– Надо искать и находить самые новые формы работы! Незаслуженно забыт, например, такой полуфабрикат, как тушка барана в шкуре. Казахи любят такое мясо, делают его в домашних условиях, а почему мы не можем делать на промышленной основе? Тушка весит 18-20 килограммов, прибавка в весе будет еще 5 килограмм. Разве они лишние? И блюда дополнительные, и мясо вкусное появится в потребкооперации, и возьмут его с удовольствием. Или почему мы не можем производить свинину в шкуре? В масштабах республики это даст до полнительно 8 тысяч тонн мяса!
Прыть партийного вождя не иссякала, не утихала. Проблема сдачи государству мяса со шкурами мучила и терзала его. Он возврящался к ней неоднократно …\
Как-то он собрал специалистов животноводства и торговли и снова ставил «вопрос ребром»:
– Мы, товарищи, основные поставки по мясу имеем в лице баранины, так ведь?
Народ дружно подтвердил эту истину: казах и отара овец- это вечная связка. Голбин повторился:
– Вот на что я уж не раз обращал ваше внимание. Мы поставляли в госфонд овечьи тушки без шкурки, не так ли? Так! А вот казахи-чабаны –когда забивают овцу себе на еду, шкуру с животного не снимают, обжаривают мясо с кожей и едят. Так?
Народ подтвердил это тонкое наблюдение; этот старый обычай, порожденный условиями кочующих отар. Не совсем было понятно к чему клонит великий вождь…
А тот продолжал:
– Значит, шкуру с тушки можно не снимать? А вы не задумывались, товарищи, сколько веса в сдаваемом государству продукте мы теряем, сдавая овечьи тушки заготовителям без шкур? Мне вот дали справку: теряем с каждой тушки пять килограммов веса!! Пять килограммов с каждой! А если не будем снимать шкуры -то есть возможность резко повысить нашу мясосдачу государству ! Подчеркиваю: если шкуры не снимать!
Казахи так и стали делать. Ибо понимали: если не снимут шкуру с овец-то Голбин будет ее сдирать с них самих…
Победные реляции по мясосдаче ушли в Москву. Но праздник убогой мысли продолжался недолго. На сей раз возмутились глупостью Голбина кожевники и сапожники: не стало кожсырья, не из чего стало шить дубленки, шубы, куртки; делать кожаную обувь, галантерею и все такое прочее.
Голбину пришлось пригасить этот блеск своей неуемной мысли…
Что еще предложил делать свои подчиненным «мудрый» Геннадий Васильевич!? Ну, скаэем, раздать всем желающим ружья – и бить беспощадно по осени пролетающую дичь, стремящуюся с севера в южные страны на зимовку. «Набьем уток, гусей, лебедей журавлей- кто еще там над Казахстаном пролетает?
И заметно увеличим объем мясосдачи в закрома Родины!»
И пошла по республике пальба! И вряд ли удалось бы укротить безумную фантазию «Птицы большого полета» товарища Голбина, если бы не возмутились этой руководящей дурью крупные московские ученые, природоведы, орнитологи, журналисты, биологи- и вообще все те, кому дорога живая жизнь планеты. Знаменитый журналист, знаток природы Василий Песков рассказал о дикой задумке казахского вождя всей стране; общественность страны возмутилась идиотическими крайностями вконец зарвавшегося партбосса – и «реформатору» Голбину пришлось опять дать «задний ход»…
Таковы были «успехи» в экономике. Но в сфере совершенствования партийно-административной жизни Геннадий Васильевич удержу не знал. Он применял все те же устрашительно-карательные приемы, ранее опробованные и сработавшие в Симборске – небольшой среднерусской области. А в Казахстане ему было где развернуться: территория и административное деление республики позволяло. Что там жалкие симборские сельские районные начальники, которых он шугал и стегал как зайчиков на охоте? В Казахстане он гонял за дело и без дела крупную «дичь»:секретарей обкомов, председателей облисполкомов и горисполкомов – ведь в республике насчитывалось более полутора десятков областей.
Один из секретарей ЦК КПК оценит деятельность Голбина в Казахстане так: «Он старался показать себя истинным ленинцем и настоящим интернационалистом. Но это была всего лишь поза. Преследовал людей, не согласных с его требованиями; руководил экономикой с помощью приказов; стремился выдать желаемое за действительное. Мы поражались его идеям, которые не имели никакой перспективы. Например, долго он горел идеей строительства автомобильного завода малолитражных двигателей «Ока» и строительства города-спутника в Капчагае с населением 350 тысяч человек. В своих выступлениях он говорил об этом как о решенном вопросе. Произвольно устанавливал сверхплановые задания по программе «Жилье-91», обещал обеспечить к 1991 году всех очередников квартирами. Ничего не получилось! Упразднил зачем-то пять областей Казахстана…В общем, ворочался как слон в посудной лавке…»
И вот так почти три года носилась над Казахстаном «Птица большого полета» на персональном лайнере, сея повсеместный страх, трепет, почитание….
А потом товарищ Голбин был переведен на руководящую работу в Москву. Но не в Центральный комитет Партии – как ему мечталось- а в некий «Комитет народного контроля».
Что автоматически означало: великий функционер пошел «на выход»…
(Продолжение следует).