Когда беседуешь с человеком, которому на днях исполняется 90 лет, всегда испытываешь ощущение живого прикосновения к истории. Причем не к той Истории с большой буквы, презентуемой – иногда с изрядной долей обобщения – в учебниках и монографиях, а, скорее, к «микроистории», к уникальным воспоминаниям одного конкретного человека, без которых все эти обобщения мертвы и пусты.
Приплыли мы туда в пять утра. Над Волгой – туман, солнце еще только восходит. А как пристали к берегу, туман-то рассеялся, и увидели мы, что вместо города – жуткое поле. На нем – груды искореженного металла, кирпича, все дома исковерканы и разбиты…
Так вспоминает свой первый визит в только что освобожденный от немцев Сталинград Мария Степановна Хижникова, жительница дальнего Засвияжья.
В 1943 году ей было всего лишь 19 лет. В разрушенный Сталинград она приплыла на пароходе вместе с подругой, вынужденная фактически бежать из Ульяновска… Но обо всем по порядку.
«Прижмемся, какягнятки…»
Родилась баба Маша в селе Юшанское Майнского района в 1924 году.
– Точно-то я и не знаю, в каком году родилась: метрики не сохранились, а отец не помнил даты: говорит, все мы погодки, – улыбается Марья Степановна.
Это и неудивительно – в родительской семье было семеро детей! Одно только купание в бане было целым драматическим действом: пока мать мыла очередного ребенка, отец, завернув в тулуп свое чадо, относил детей в избу и рассаживал их на русской печке.
– А как просо поедем полоть -это с раннего утра дело-то было, еще затемно – папа расстелет на телеге полог, положит нас, чтобы мы поспали, пока до поля доедем. Мы прижмемся друг к другу, как ягнятки, и дремлем. Старшие с поля ягоду привозили (там лесок-то рядом), а я была маленькая и все просилась с ними поработать. Они меня один раз взяли с собой, там меня как начали слепни шпиговать – так все, в следующий раз уже не стала проситься!
У отца было большое и крепкое крестьянское хозяйство – много земли, несколько лошадей, добротный дом. Но поскольку в колхоз идти он не соглашался, его раскулачили. И семья маленькой Маши вынуждена была перебраться в Ульяновск.
Мачехины «ходики»
Жить в городе было сначала непривычно: Маша училась в школе на улице Льва Толстого, «низ которой был каменный, а верх деревянный». Чтобы не потеряться на городских улицах, девочке приходилось считать здания на пути от дома до школы. Ютились в квартире вместе с другой семьей. Дети спали на полу, вместо подушки подкла-дывали под голову валенки.
– Мать у нас умерла рано, ей было 38 лет. Понятно, что семерых детей без женщины не поднять, вот отец и женился на другой, – продолжает рассказывать наша собеседница.
Когда война началась, молодая Маша трудилась на патронном заводе имени Володарского.
– Работала я хорошо – и за контролера, и за рабочего. Главная проблема состояла в том, чтобы добраться с правого берега Волги, ведь тогда можно было попасть в левобережье только на поезде. Придешь с 3-й смены, а мачеха спать не давала: цветы бумажные заставляла меня делать – она этим занималась. Возьмет да и остановит «ходики», единственные часы в нашей квартире. А мне – в ночь идти работать. Я очухаюсь, побегу на станцию, а поезд уже все – ту-ту! Стою на платформе и плачу, – вспоминает Марья Степановна.
На следующий день на работе ее ждали штрафы, а далее – суд. После нескольких таких опозданий девушка попала в тюрьму на 20 дней.
– Сказали мне: еще раз опоздаешь – загремишь в тюрьму надолго, по всей строгости военного времени. А куда мне деваться? Раз снова опоздала на поезд,вернулась домой, надела на руку варежку да и облила кипятком. Мне показалось, что мало, я еще и серной кислоты нашла: стою, лью на руку, а от кожи – дым! С месяц в больнице была, думала, что руку отрежут. Зато было чем оправдать свое очередное опоздание, – на глаза Хижниковой наворачиваются непрошенные слезы.
Вот тогда-то Маша и услышала от знакомой, что в освобожденном Сталинграде развернулись работы по восстановлению железнодорожного сообщения. И девушка решила поехать попытать счастья на новом месте.
– Выбора особого не было -все равно за очередное опоздание точно бы попала в тюрьму!
Побег в Сталинград
Бежать решили вместе с подругой. У Маши были на руках и паспорт, и трудовая(правда,без печати о том, что она уволилась с патронного). У подруги же вообще не было документов.
– Решили плыть на пароходе: тогда билетов никто не спрашивал. Мой двенадцатилетний брат накопал нам картошки и сварил сам в котелочке на дорожку. Вот все пять суток ею питались: по две картошины на брата, – говорит Хижникова.
Города им фактически не удалось увидеть, поскольку на его месте были даже не руины, а выжженное поле с железом и кирпичами вперемешку.
– Нам на пароходе сказали адрес, куда нужно обратиться по поводу работы. Мы сошли на станции Бекетовка – это в южной части города. Идем, а кругом ни души: все пути разбиты – где ямы, где бугры, где дощечки с красными звездочками вкопаны. Это значит, что кто-то на этом месте схороненный – погиб во время боев. Наконец, видим: из груды кирпичей дымок струится. Откуда-то из-под земли вынырнула женщина – оказалось, что та самая, которую мы искали, – продолжает свое повествование наша рассказчица.
Труды и дни
В Сталинграде Маша вместе с подругой сначала устроились в детсад, в котором находились дети железнодорожных рабочих. Жили они сначала в землянке, а потом в солдатском блиндаже на берегу Волги. С реки часто (особенно по весне) волны докатывались до самого их нехитрого жилища, и тогда вода заливала пол блиндажа.
– Нужно было как-то дожить до того времени, пока нам оформят документы, а главное – хлебную карточку. Недели три мы жили на той пище, которая оставалась после детей. На весь детсад выдавали в день пять килограммов пшенки и пол-литра подсолнечного масла…
Затем Марья Степановна попала в железнодорожные рабочие – восстанавливала железную дорогу после бомбежки.
– Однажды выгружали шпалы, а их пропитывали специальным составом – креозотом. От него запах такой сильный, что, когда баржа приходила со шпалами, приходилось целый день их «проветривать» – иначе просто не подойдешь. Я разгружала эти шпалы вроде в перчатках, а все равно – пот утрешь на лице или глаза вытрешь, – вот я этим креозотом себе все лицо и вымазала. А к вечеру кожа горит, глаза ничего не видят – караул! Ну, что: день отлежалась – и опять на работу!
ufl на крыльце шила, а он мимо шел…»
Со своим первым мужем Дмитрием Хижникова познакомилась уже после окончания вой-ны. Кстати, Марья Степановна работала в Сталинграде до начала 1950-х годов.
– Я жила тогда в общежитии. Сижу на крыльце, шью что-то, гляжу: идет мимо парень, ко мне приглядывается. «Вы, говорит, не могли бы мне штаны ушить, а то я на рынке прикупил себе обнову, да они оказались великоваты?». Ну, я согласилась. Так и познакомились!
Чуть позднее молодые перебрались в Ульяновск, у пары родилось двое детей – мальчик и девочка. Однако жизнь с первым мужем не заладилась.
– Он не любил на одном месте долго сидеть: то «здесь мало платят, давай вернемся в Сталинград, то – давай снова в Ульяновск!». Я терпела-терпела, а потом – после того, как в очередной раз он уехал в Сталинград – написала ему: «Можешь не приезжать, без тебя детей выращу!».
Детей Марья Степановна растила уже с другим мужем – Семеном Андреевичем,«мастером – золотые руки».
– Он деловой был: и шкаф сделает, и по электричеству специалист. 25 лет вместе с ним прожила – душа в душу. Здесь в Ульяновске и схоронила его…
Мы заканчиваем беседу с бабой Машей, пьем чай, разглядываем вместе с ней старые фотографии, висящие на стенах. Она вспоминает и об отце, который воевал в Первую мировую, и о том, как лечила детей у местных знахарок, и о многом другом.
Что и говорить: за одну беседу человеческой жизни не исчерпаешь, и в одной статье всего не опишешь…
Наша редакция от души поздравляет Марию Степановну Хижникову с юбилеем. 29 января ей исполнится 90 лет! Также мы благодарим председателя совета дома №94 по улице Рябикова Рами-лю Джапарханову за помощь в организации интервью.
Евгении Нувитов