Время от времени спотыкаясь о круглые и полукруглые даты своей жизни задумывался: почему люди так неравнодушны к своим юбилеям? Как начнут с пяти лет юбилярничать – так и не могут остановиться аж до 125 годков! И вот сидит украшенный новым пиджаком, лысиной и бляшками на груди, окруженный толпой незнакомых людей и букетами цветов весьма почтенного возраста гражданин, слушает слащавые речи о себе… И удивленно спрашивает:

  • Это о ком так складно говорят-то? Жалко, что не знаком с ним, жалко…

Люди, конечно, обожают юбилеи. Наверное, потому именно в юбилейные дни они переходят из обыденного существования в мир миражей и фэнтази и наслаждаются  этим…

Однако есть и чудаки. От хвалебного словесного потока их тошнит. Вот, скажем, Чехов – человек некоторым известный. Тот просто исчезал при наступлении юбилейной даты. Или Фолкнер – писатель, лауреат Нобелевской премии, любитель виски «Бурбон», верховой езды и человеческой дружбы. Однажды на свой юбилей пригласил его не абы кто, а президент США. Так вот этот чудило Фолкнер отписал лидеру великой страны: «Мой возраст не позволяет мне тратить время на обеды с незнакомыми людьми».

Были ли в России такие чудики? Не знаю.

Ну, а я сильно – подуставший от злобных помоев вылитых на меня неудачниками, купил себе широкополую мушкетерскую шляпу (полы этой шляпы ограждали носителей оных от помоев, выливаемых из окон верхних этажей в Париже). Купил я и новую удочку.

И – адью!

А на растерзание  злобствующим оставляю  в «Глаголе» свою новую книгу. Полностью. Поройтесь, позлобствуйте.

Вернусь, почитаю.

Жан Миндубаев.

*  *  *

 Жан Миндубаев

 ЗОВ ОТЦОВ

Ульяновск

2018

 

ОБ АВТОРЕ

Миндубаев Жан Бареевич – член Союза журналистов РФ. Публицист. Писатель. Автор книг: «И.Н. Ульянов (серия ЖЗЛ, соавтор – Ж. Трофимов); «Перевал» (сборник стихов и прозы); «Вожди провинциального масштаба»; «Симбирский дисплей»; «Листопад дней минувших»; «Звуки времени»; «Человек из обоймы»; «Присяга делу» (биография и деятельность Ю.Ф. Горячева; «Выдвинут самим провидением» (жизнь и работа чувашского просветителя И.Я. Яковлева) – и ряда других.

Заслуженный работник СМИ Ульяновской области, член Совета по книгоизданию при губернаторе Ульяновской области, корреспондент «Литературной газеты».

 

К ЧИТАТЕЛЮ

 

Великий поэт России Александр Блок как-то заметил, что публикации стихов любого поэта следовало бы сопровождать предисловиями, комментариями, фактами биографии автора для того, чтобы читатель полнее ощущал атмосферу времени, в котором жил и писал поэт; яснее представлял какие «ветры эпохи» бушевали в те годы, каковы были обстоятельства личной жизни пишущего.

В этом случае, полагал Блок, читатель глубже понимает суть стихотворений, побудительные мотивы их появления, проникновеннее ощущает «звук души поэта».

Полностью соглашаясь с мыслью поэта хочу просто перечислить некоторые факты моей биографии.

Я родился в семье сельского учителя, где уже до меня было трое детей (всего их в итоге набралось аж целых девять). Год моего появления на свет – 1934-ый, был годом отмены продовольственных карточек в СССР.

Пятилетним ребенком я уже запомнил, как в городке Буинске женщины бежали за грузовиком с фанерной будкой в кузове и кричали друг дружке:

Хлеб везут! Везут хлеб!

А в 1939-ом году в кузове знаменитой «полуторки» под мелким осенним дождичком, как раз под праздник Великого Октября, мы переехали из Буинска в деревню Старое Русское Маматкозино, куда направили учительствовать отца.

Вот как отразил я это событие в одной из своих автобиографий:

«Когда и как нас выгрузили из кузова – не помню. А две телеги груженные скарбом и семьей учителя Миндубаева Абдулбарый Шарафутдиновича запали в душу навсегда.

Учительствовать моему отцу надлежало в школе деревни Татарское Маматкозино: он должен был учить татарских детей в татарской школе русской речи. Но местом проживания своей семьи он выбрал русскоязычную деревню – тоже Маматкозино, только Старое Русское.

Ныне я прекрасно понимаю, почему мой отец принял, на первый взгляд такое странноватое решение. Человек умный: он понимал для его детей «путь в люди» лежит только через познание русской речи, русской истории, русской культуры.

Он выбрал главную дорогу, не предав забвению и причастность к национальному: в доме говорили и на татарском, и на русском.

Спасибо тебе, отец.

В Русском Маматкозине нас поселили в избу раскулаченного крестьянина. Хозяин и его семья, вероятно, куда-то были вывезены, в избе оставались только две женщины. Мама отгородила угол старым ковром – и началось наше долгое и весьма нелёгкое маматкозинское житие…

Ноябрь, мелкий дождь, пасмурный день… И хоть пятилетний ребёнок не расположен к долгой печали, чувствовал я, что наш приезд в Маматкозино праздника не обещает…

Однако я ошибся. Опоздал, ожидал нас в деревне праздничный подарок, – да ещё какой!

Случилось вот как. Мы угадали со своим переселением в деревню на великий по тем временам праздник – Годовщину Великой Октябрьской Социалистической революции (1917 года). И по этому случаю решило правление колхоза «Красный Дол» преподнести своим крестьянам щедрый презент…

Думаю, сегодняшний читатель предвкушает торжественное заседание; награждение почётными грамотами; вручение подарков; веселье и так далее. Нет! Ничего такого не было!

А было вот что. Решили колхозные начальники с разрешения (полагаю) районного руководства зарезать колхозную тёлку – и наварить для своих работников мясных щей. Разбили сто сорок маматкозинских дворов на десятки – и в четырнадцати избах бабы заварили эти самые праздничные щи. Из расчёта – по блюду щей на едока…

Не забывается по сию пору некая суматоха. Дело заключалось вот в чем: никто не знал, включать ли в число едоков вновь прибывшего учителя и его семью – или игнорировать оного при раздаче мясной еды, как не члена колхоза?!

Отец, помню, молчал – а мать сильно волновалась. И надо же! Колхозные руководители решили: учительских деток надо угостить заманчивыми щами! И принесли-таки тех щей! Целых два горшочка.

И никогда не забыть мне ни чудного запаха из той глиняной посуды; ни жировых «звездочек» на щах (а среди них – двух рыжих тараканов)…

Ничего более вкусного с тех пор (а год был 1939) я не ел. Ей богу!»

А теперь кое-что о моем мироощущении и связанным с ним тягой к стихосложению.

Мой любимый писатель нобелевский лауреат и исследователь таких непостижимых категорий как любовь, смерть и время – Иван Бунин размышляя о зависимостях человека и времени сказал: «Наверное, я бы не знал сколько мне лет, если бы мне не сказали когда я родился».

Примерно такое же мироощущение у меня.

Как сказал царь Соломон – проходит все. Ныне вши и голод куда-то на время спрятались, а тоскливость мироощущения осталось.

Несмотря на прожитые годы, мне кажется, что я только вчера ощущал босыми мальчишескими пятками знобящий холод апрельской оттаявшей земли, также остро и больно чувствую я гнусность тех своих поступков и также, как в десятилетнем возрасте радуюсь первым цветам мать-и-мачехи…

Пожалуй, вся моя жизнь сложилась бы не так как она сложилась, если бы не мой отец, сельский учитель Миндубаев Абдулбарый Щарафутдинович не вложил в мое детское понятие необходимость учебы. Я всегда любил учиться и в Свияжской средней школе, которую окончил с медалью, и в Казанском университете, и в прочих учебных заведениях, где мне довелось узнавать непознанное.

После окончания Казанского университета в 1958 году, куда только не заносила меня судьба. Работа в таких, каждому известных газетах: «Комсомольская правда», «Известия», «Литературная газета», дали мне возможность не только узнать свою страну от Южно-Сахалинска до Соловетских островов – но и увидеть мир за пределами моей Родины.

В жизни, конечно, бывало всякое: и награждали и наказывали. Последнее, с моей точки зрения, происходило не всегда справедливо, но, как оказалось, всегда шло на пользу. Я признателен как первым, так и вторым, то есть ободряющим и порицающим.

Как у всякого нормального человека, у меня есть дети и даже внук. С друзьями я не расстаюсь как правило, а враги как-то сами незаметно исчезают.

Мною написано немало книг. К сожалению, сегодня Россия перестает читать, потому и перо чаще всего не опускается в чернильницу.

И в конце этой биографической исповеди я хотел добавить вот что.

Я благодарен моим родителям, которые не бросили своих детей даже в невыносимо тяжкие времена.

Я благодарен моим врагам, которые вышибли из меня боязливость и добавили твердости.

Я благодарен всем женщинам на моем пути – ибо они убедили меня в непредсказуемости, непознаваемости всех закоулках их душ и тел.

Но более всего я благодарен друзьям, которые не дали мне впасть в отчаяние при любых поворотах судьбы.

По сегодняшним меркам мои юные годы можно считать ужасными. В 1941 года грянула Великая Отечественная Война со всем ее последствиями: голод, холод, вши, слезы, похоронки, бесконечные скитания нашей семьи из одной съемной избы в другую…

Всего изб мы меняли по разным обстоятельствам, насколько помню, восемь или более раз.

И каждый раз мать заходилась нестерпимым плачем.

Ну, все было: и лазание по огородам и садам; и ходьба каждодневная в школу-семилетку за шесть километров туда-обратно; и вши за воротником и в волосах, и порка от отца за мальчишеские грехи…

Но было главное: отец неуклонно продвигал нас к мысли «Ученье – свет; неученье – тьма!»

В книге  четыре  раздела: «Цена слова», «Земля отцов», «Моя исповедь». В них отобраны стихи, чье появление было побуждено разными позывами души.

После долгих сомнений – решил опубликовать в сборнике и самые ранние, самые первые мои опыты в стихосложении – а точнее говоря, в поэзии. Он называется «Первая тетрадь» – и интересен тем, что обнажает внутренние позывы к стихосложению.

…..Свияжская средняя школа. Март 1953-го года. Вдруг умирает – представьте себе! – УМИРАЕТ!!! – товарищ Сталин. Как? Разве это могло случиться?

Потрясение. Невероятное произошло.

Всех нас построили в прекрасном актовом зале бывшей гимназии. Директор плакал, учителя дрожали, мы замерли…

Великое и – полагаю – искреннее горе объединило всех нас.

А вечером, в драной общаге, где по нашим постелям шныряли крысы, вдруг нежданно-негаданно родилось вот такое:

Был день, как день.

Светило солнце.
Бежала в школу детвора.
Но день не тот,

Что будет завтра,
И не такой,

Как был вчера.
Сегодня люди все узнали
И охватила все сердца
Печаль.

В Кремле скончался Сталин.
Не стало друга и отца.
Скончался.

Скорбь людей безмерна.
Ведь умереть –

Значит, не быть.
Но знаем мы

Это неверно!
Он жил!

Он жив!

Он будет жить!

Стих был опубликован в районной газетке «Приволжский колхозник».

И пошло-поехало… Существовать без стихописания я уже не мог.

Последнее.

Понятно, что у человека, выросшего в бедности – и у персоны, с юных лет обретавшейся в кругах обеспеченных и образованных граждан совершенно неодинаковое восприятие мира. Не стану касаться вторых – кое-что о себе я уже поведал…

Вот, пожалуй, и все.

Дальше – стихотворения.

Жан Миндубаев.

 

ИЗ ЦИКЛА

«ЦЕНА СЛОВА»

 

 

ТЕНЬ ПОЭТА

Поэма.

Памяти Николая Благова

«…Душа в заветной лире

Мой прах переживет…»

(Александр Пушкин).

 

ПРОЛОГ

 

В поволжской доброй стороне,

Где лишь зима тебя измучит,

Порой является ко мне

Поэт – бессонницы попутчик…

 

Давно он от меня ушел –

Дожди и грозы прошумели…

Но знаю, знаю хорошо:

Он рядом, здесь – на свете белом…

 

Бывает в жизни – и не раз:

Тот, кто нас помнит, покидая –

Тот в свой, какой-то странный час

Вдруг у порога возникает…

 

И в ясный день – и даже в ночь –

Глаза откроешь ты и видишь:

Твой старый друг тебе помочь

Явился: «Как дружище, дышишь?»

И дышишь ты…

 

1.

 

Когда над волжскою округой –

Взметнется лета первоцвет,

Я вдруг опять увижу друга

Крутоплечистый силуэт…

 

Вот он идет неторопливо

Проселком вдоль родной реки…

И говорит как бы шутливо:

«Ну, как живется, земляки?»

 

А мужики, породы здешней –

Круты, открыты, остряки –

Ему ответствуют неспешно:

«Вот счастье ловим у реки.

 

Вчера – сазан, сегодня – окунь,

А завтра будешь «браконьер»…

Жизнь, Николай, она ведь боком

Идет… Или покажет «хэр»…

 

И тут не надо перевода –

Речь волгаря волгарь поймет…

Ядреный хохот эхом, бродом

И до Андреевки дойдет…

 

На берегах реки великой

Живут от века шутники.

У них хоть и безгрешны лики –

А кулаки… Ой, как крепки!

 

Для земляка здесь стол и воля

Приветливый в прищуре глаз…

Для недруга – другая доля,

Иная речь, иной показ.

 

Грозны над Волгою раскаты

Когда идет к нам супостат…

Здесь слышен гром – как когда-то:

«С мечом? Ты не уйдешь назад!»

 

Затихла Волга… Пахарь водит

Свой плуг, не опуская рук…

А рядом с ним шагает, вроде

И Коля Благов, старый друг…

 

И вновь рыбак заводит сети,

Опять берет перо поэт…

Светло живет на белом свете

Народ поволжский сотни лет!

 

2.

 

Зовущий свет родной деревни

Хранил он трепетно в душе.

Не забывая завет древний:

«С любовью рай и в шалаше!»

 

Как он любил леса и долы!

Рассвет над Волгою-рекой,

Березку возле старой школы,

Лугов некошеных покой…

 

Сосну седую у обрыва,

Клик журавлиный над жнивьем,

Грачиный гомон горделивый –

Все, чем мы дышим и живем.

 

В саду, в избе и в огороде

Он обретал покой и кров.

Приметил: «К нам закат приходит

На спинах ласковых коров».

 

Родными были вздохи Волги,

В болотце малом кулики;

Декабрьский, вьюжный вечер долгий –

И дедовские ветряки.

 

Когда взметала ветра сила

Ветрянок тяжкие крыла –

То чудилось: уж не Россия ль

Умчаться хочет из села?

 

Лететь туда, где свет и радость,

Где вечно светел небосвод,

Где людям горя не досталось,

Где благоденствует народ?..

 

Казалось, что страна молилась –

И так хотелось ей взлететь!

Но бедствий тягостная сила

Тянула вниз, как в шахту клеть…

 

Россию дрожью пробирали

Веков крутые сквозняки.

Мираж, несбыточные дали

Ее в кровавый бунт влекли…

 

По Волге то Пугач, то Стенька…

Мужик взъярялся, аки лев…

Мечтал, на балалайке тренькал –

Иль матерился, отрезвев…

 

Краев чужих не принимая,

Связав с деревней бытие,

Ее любя, благословляя,

Нашел он счастие свое.

 

Да, он был счастлив в этом мире:

«Расцеловал бы полсела!»

Но поэтическая лира

Иной дорогой повела…

 

3.

 

…Задуман он земною силой.

Которая январским днем

То семя, что в себе носила,

Внезапно проявила в нем.

 

Где жгло, пекло, сияло солнце –

В узбекской жаркой стороне

Он был рожден… Но свет в оконце

Ему явился по весне

 

В России. Добрая старушка

Прижала к сердцу малыша,

Шептала что-то внуку в ушко

От счастья даже не дыша…

 

Не склонен наш российский климат

Дарить изящество, красу…

Нет, не летают херувимы

В еловом сумрачном лесу.

 

Кто рос и жил в избушке малой,

Под серым небом декабря

Пожалуй, станет злым, усталым

Дела негромкие творя…

 

Поток осенних вод остылых,

Вьюг завывания зимой

Жизнь нашу делают унылой,

Далекой от красы земной…

 

Могло быть так. Но провиденье

Или рассветная звезда

Ему поэта назначенье

Определила навсегда.

 

4.

 

Мальцу казалось: нет труднее

Работы, чем валить сосну,

Косить луга, поля лелеять,

Пластать плугами целину,

 

Над крутояром избы ставить,

Копать колодец глубоко,

Ковать коня – иль в кузне править

Испорченный в усердье лом…

 

А разве труд – бумаги листик?

Пера порханье под рукой?

Строка стиха – ты только свистни! –

Сама помчится за тобой!

 

Как мы наивны в юны лета!

Все по плечу, все нам дано!

Но тяжкую стезю поэта

Познать с годами суждено.

 

Услышать тихий шепот ветра,

Травинки дрожь перед грозой,

Познать проселков километры –

И ужас мыши пред лисой.

 

Познать скрип старой половицы,

Восторг пчелы, несущей мед,

Отчаянье отставшей птицы

В осенний грустный перелет…

 

Познать цену горбушке хлебной,

И в стих вводить наверняка

Лесных снежниц глоток целебный,

Июньский трепет лепестка,

 

Стыдливость девичьего взгляда,

И горечь нищенской сумы,

Громов весенних канонаду

Нести в себе. Не брать взаймы!

 

Он был певцом полей и сосен,

Воспринимал как божий дар

Небес ласкающую просинь.

Осенних рощ листопожар.

 

Имел талант любить природу,

Ее как мать оберегать.

Роднее, глубже год от года

Понять, принять, объять сказать.

 

Ее воспеть с такою силой

Что даже и у дураков

Мозг, как после глотка текилы,

Вдруг прояснялся до основ…

 

А он пьянел и без спиртного –

От разноцветия, от трав

В себя крестьянства коренного

Неистребимый дух вобрав…

 

Придет к поэту час желанный –

И наградит его судьба

Волшебным Даром, богом данным…

Гори, гори его звезда!

 

5.

 

Извечная краса державы –

Непокоренная река!

О, Волга! И беду и славу

Твои познали берега.

 

Плоты, баркасы, пароходы.

Вода священная несла.

И слышался как вздох природы

Здесь плеск рыбацкого весла

 

Что можно молвить о реке

Уже воспетой многогласно?

Но он дерзнул… Перо в руке

Рисует Волги лик прекрасный.

 

Хоть до него – и не один –

Не размышляя слишком долго

Восславил торжество плотин,

Перехвативших горло Волги.

 

И воду светлую реки –

Пей, хочешь слева, хочешь справа –

Вдруг замутили топляки

Бездумно срубленной дубравы!

 

И у поруганной воды

Мрачнел и светлый день погожий…

И плыли, плыли как гробы

Избушки деревень с прибрежий…

 

Ужель пришел конец воде

Той «главной улицы России»?

Той, у которой при беде

Молились, помощи просили?

 

Ужель ей сгинуть суждено?

Стать загнивающим болотом?

И навсегда уйдет на дно

Мечетей, храмов позолота?

 

Поэт не верил. Он впитал

С рожденья ток реки могучей

Как силу, с жигулевских скал

Срывающую даже тучи.

 

Смириться с этим он не мог…

И нам оставив на прощанье

О Волге дивное сказанье.

Ушел поэт… Но не умолк.

 

Над Волгой стих его звучит.

И тень его всегда меж нами…

«Пока под солнцем и звездами

Жив будет хоть один пиит…»

 

6.

 

Мир поэтический – как птичий

Разнообразен, – голосист…

То слышен робкий писк синичий –

То соловей запел… Артист!

 

Нет разным птицам угомона,

Тут всяк в свою дуду дудит:

То с крыши каркает ворона,

То филин по ночам гундит.

 

Поэты – тож… Нет с ними сладу!

У каждого свой инструмент.

Один настряпает балладу,

Другой прокрякает сонет.

 

И ходит гордо, величаво –

А ведь родил пока лишь мышь!

«Ты со своей худою славой

Пошто так боталом гремишь?»

 

От Благова такое слышал

«Пиит» частенько не один.

Кто-то вбирал упреки в уши;

Кто-то карябал до седин.

 

Суров был мастер! Чуял слова

Духоподъемность, силу, вес.

И потому рубил сурово

Он графоманский мелкий лес.

 

«На прорву нету карантина!»

Пыл щелкоперов не угас.

И эту чудную картину

Мы наблюдаем и сейчас…

 

Всегда есть Моцарт и Сальери.

Талант и бездарь – бок о бок.

Даже сквозь запертые двери

Проникнут Зависть и Порок.

 

Они с талантом как бы вместе.

Их будто бы судьба свела.

Но нарядясь в одежды лести

Творят поганые дела…

 

Познавший многое о жизни.

В свои неполных тридцать лет

Уже был признан он в отчизне

Как выдающийся поэт.

 

Когда в Симбирск с победным гудом

Гонимы южным ветерком,

Нежданно «пишущие люди»

Вдруг набежали табунком.

 

С чего б? А «Родина велела!»

Она – напориста, смела.

Артельным способом хотела

Вершить все сложные дела.

 

Неважно: рыть канал в пустыне,

На Колыме «металл» искать,

Тайгу рубить, в речной долине,

Плотины ставить иль мечтать.

 

«Мы в быль переиначим сказку!»

«Взрастим мы злаки на снегу!»

«С огнем сыграем без опаски!»

«Для нас нет слова: «Не могу!»

 

Он не терпел пустот бахвальства,

И хмурился широкий лоб,

Когда зараза самохвальства

Произносила чушь взахлеб.

 

Какие тягостные чувства

В себе таила та душа?

Нам не узнать… Но свет искусства

Жизнь благодатно орошал…

 

Однако расстаемся с теми

Кто тешит только сам себя.

И вновь вернемся к вечной теме:

«Поэт, Отчизна и Судьба».

 

7.

 

Благословенны наши годы,

Когда не ведая невзгод

Беспечное дитя природы

Лишь только счастье познает!

 

Когда вокруг лишь рай цветочный,

Когда незыблем отчий кров…

И в час урочный, непорочный –

Приходит к юности любовь.

 

Известно, что поэт без Музы –

Как лайнер на одном крыле.

Иль проще: он как шар без лузы

В тоске бильярдной на столе…

 

Судьба поэта пощадила:

Татарочка из Бугульмы,

Его тоскливости лишила –

И вывела на свет из тьмы…

 

Любовь, известно, не картошка,

Не сладострастный ананас.

Она нас правильной дорожкой

Ведет как надо: прямо в загс!

 

Вот так и здесь: студентка Ляля

«Ширококрылого орла»

Погладила, поприласкала –

Законным мужем назвала…

 

«Татарка с русским?!» Злые «йети»

Хулили зря семейный куст…

Татарин с русским пять столетий

Как говорят «кунак» и «дус».

 

На Волге разные народы

Соседствуют из века в век…

Они не делят огороды,

Не ставят на границах вех.

 

Дороги здесь для всех открыты –

В Казань? В Саратов? В Бузулук?

Чуваш, мордвин или удмурт ты:

«Волжанин? Значит, брат и друг».

 

…Заведено на белом свете –

Не нам порядки те менять.

За свадьбой дружно идут дети

Являя жизни благодать.

 

Но те, кто жизнь всегда  малюют

Лишь в радостные колера

Вряд ли правы… В ней ветры дуют;

Мороз бывает и жара…

 

Непостоянны жизни кручи:

То праздники, то маята…

Забот немеренные кучи –

И грешных буден суета…

 

Поэту это все знакомо

Вдвойне, втройне и вчетверне…

Углы семейственного дома

Любой из нас познал вполне.

 

«Чужие детки зреют быстро!» –

Сосед-приятель замечал…

«А свои слишком норовисты!» –

С улыбкой Благов отвечал…

 

8.

 

Но кроме болтовни с соседом

Вершились разные дела…

И вот до должности «главреда»

Судьба поэта довела.

 

Писательский союз России

Приметив благовский талант,

Его крутую суть и силу

Вручил редакторский мандат.

 

С наказом: «Видеть одаренных!»

Их крепко ставить на крыло

В краях своих и отдаленных

Не забывая про село.

 

Последнее и без намеков

В душе поэта день и ночь…

Как Пушкин бы сказал про это –

«Не отходя и шагу прочь!»

 

Саратов. Старый пыльный город.

Низовья волжского исток.

Трудился там. Но где-то в порах

Симбирский скребся коготок.

 

Венец все снился. Городище.

Натоптанных тропинок вязь.

Пусть кто-то где-то счастья ищет –

Не рвется у поэта связь

 

С Ульяновском, с родным Заволжьем –

Где даже лопухи – родня.

Где грусть минувшего дороже

Восторгов завтрашнего дня…

 

Как объяснить тоску по далям

Явившим нам сей грешный мир?

С годами мы умнее стали?

Иль переполнился потир

 

Скорбей и чувствований наших

После того, как осознал:

Нет ничего надежней пашни,

Теплей, чем дедов сеновал…

 

От века крепость этих истин

Нам суждено хранить, беречь…

Без них как дереву без листьев

В тоске заглохнув, умереть…

 

Пребудь приверженность к Отчизне!

Не иссякай любви родник!

К его воде, гаранту Жизни

Поэт с младенчества приник.

 

Кастальский ключ с водою волжской

Слились навек в его судьбе.

Нетленной, яркою полоской

Оставив память о себе…

 

ЭПИЛОГ

 

В краю этих тихих

Степных деревень

Загорается долгий,

Раскидистый день…

 

Стук подойников слышит –

И мык полусонных коров –

И пишет, и пишет,

Стихи на листках

Величавых дубов.

 

А скворцы, затевая

Птенцов кутерьму,

На песке оставляя следы,

Помогают ему.

 

Эту радость творенья,

Восторг созидания здесь

Да пребудет с рожденья

Вчера, послезавтра –

И днесь!

 

Эту заповедь сердца

И душ никогда

Не сумеет убить

Никакая беда!

 

И хоть жизни тропинкой

Шагать нам порой

Нелегко –

Пусть струятся

В подойники душ –

Солнца луч –

И парное коров молоко!

 

Пусть скворчата беснуются

Радость творенья

Познав!

Среди светлого мира

Дождинок,

Рассветов

И трав!

 

 

ЖАЛЕТЬ!

 

«Никогда ни о чем не жалейте!»

(А. Дементьев).

 

Как он мог написать: «Не жалейте!»?

Никогда?

Ни о чем?

Ни о ком?

Ни о том, что играет на флейте

Тот, с которым – увы! – не знаком?

 

Не жалеть,

Что ребенка обидел?

Что забыл одинокую мать?

И о том не жалеть,

Что не видел,

Как поэта пошли убивать?

 

Не отвел

Ту жестокую руку

Придушившую горло певца?

Не оплакал последнюю муку

Пораженного болью отца?

 

Нет, жалейте!

Казнитесь!

Поплачьте!

Не прощайте невольных грехов!

Научиться жалеть –

Это значит:

Не писать

Таких странных стихов…

 

 

ЦЕНА ГЛАГОЛА

 

Возьмите все!

Оставьте только Слово!

Его тепло и гнев.

И плач, и звук.

Без Слова мы – будто в лесу еловом

В тенетах умирающий паук.

 

Без Слова – мы словно в навозе черви –

Слепы, беззвучны – за дерьмом ползем.

Не потому ль мы ждем:

«Когда же первый

И внятный звук наш сын произнесет?»

 

А если он родился безголосым?

Отец кричит:

«Немой он!? Нет, не мой!»

И у небес мать милосердья просит,

Как нищий у дверей –

С пустой сумой…

 

Раб был молчащей тварью в древнем Риме –

Безмолвный скот,

Хозяйский инвентарь…

Не дай и нам – Боже! –

Тоже быть такими!

Нас не спасут тогда ни Бог, ни царь…

 

И потому отдам я кров и злаки…

Но Слово –

Это мой последний щит,

Который в обороне и в атаке

Не бросит,

Не предаст –

А защитит!

 

 

ПРОЗРЕНИЕ

 

Леониду Суркову.

 

Он был рожден, чтобы писать стихи.

Чтобы услышать милой Волги шепот.

Чтобы познать нестрашные грехи

Свои и наши. Ну, и жизни копоть.

 

Но выпал лед, коньки и дикий ор

Толпы, уже хлебнувшей рюмку водки:

«Ну, Леха!! Жми!! Куда, осёл, попер?»

«Тебе не шайбу… плять!… Тебе бы плетки!»

 

Рассеял ветер гнусные слова.

Давным-давно в углу пылится клюшка…

На  кладбище под дождь растет трава…

И выяснилось: игры – лишь игрушка.

 

Медали и победы – только тлен.

Или точней: порочная услада.

Его навек слова забрали в плен.

И это – настоящая награда.

 

07.11.2018 г.

 

 

РОЖДЕНИЕ ПОЭТА

 

Зачем рожден поэт? Загадка!

Небес, земли и всех времен…

Когда в подлунном мире гладко,

Спокойно – то не слышен он.

 

Но если пламя роковое

Заполнит гарью горизонт –

Поэт, явившись из покоя,

Тревожный голос подает.

 

Он нам гремит набатным громом,

Поднимет спящих и глухих…

И самым дальним окоемом

Звучит его призывный стих.

 

И даже если все народы

Не внемлют, что грядет беда –

Поэта голос – знак природы –

Не ошибется никогда!

 

 

БЕССМЕРТЬЕ ПОЭТА

 

Памяти Мусы Джалиля.

 

Зловещие стены…Тюрьма Моабит.

Здесь брат мой – поэт татарстанский убит.

Здесь подлость и верность сразились навек.

Здесь в схватке зверье победил ЧЕЛОВЕК.

 

Тот бой потаенный в тюрьме Моабит

Бессмертная память народа хранит.

И видит шагнувший в бессмертье поэт

Свой город, прекрасней которого нет…

 

Казань дорогая! Родная Итиль!

Как честь берегите геройскую быль!

И пусть эту память в сердцах понесут

Потомки потомков – на праведный суд.

 

 

ИЗ ЦИКЛА

«ЗЕМЛЯ ОТЦОВ»

 

 

ОГОНЕК ХУТОРА

 

Среди многих житейских скитаний,

В суете непонятных дорог

Вижу я и во сне и в мечтаньях

Этот малый лесной хуторок.

 

Может быть по случайности жизни;

Может быть по веленью судьбы –

Вдруг возник в середине Отчизны

Огонек деревенской избы.

 

Заманил обещанием счастья,

Затуманил виденьем любви…

И как будто исчезли напасти –

И запели в душе соловьи…

 

Все проходит… И счастье не вечно.

Но хотелось бы верить: и впредь

Огонек хуторской бесконечно

Будет ночью гореть и гореть…

 

Верю я: он меня не обманет.

Он узнает меня, подмигнет…

И сквозь ливни, ненастья, туманы

Верной тропкой к себе приведет.

 

 

УРОЖАЙ АПРЕЛЯ

 

Помнить голод мне выпало счастье…

Сорок третий.

Весна.

Стаял снег.

На картофельном поле, в ненастье

Убирал урожай человек.

 

Было время голодных,

Недетских лет.

Я кончал третий класс.

В этот год пехотинец советский

Гнал от Волги чумной «Was ist Das?»

 

Над Москвой грохотали салюты.

Отдавал грозный Сталин приказ.

А в деревне глухой голод лютый

Добивал недокормленных нас…

 

Был апрель до крапивы далеким

И коневник еще не пестрел.

Лишь из мерзлой земли

Мрачным оком

Прошлогодний картофель смотрел.

 

Пучеглазый, гнилой – но пригодный

Для еды…

Он от смерти спасал.

Потому, как крутой огородник,

Я его из земли ковырял.

 

Это вспомнилось…

Вдруг я заплакал

Своей горькой слезы не стыдясь…

Крошке хлеба,

Скатившейся на пол,

Словно Господу Богу

Молясь.

 

 

ПАМЯТЬ О ШКОЛЕ

 

«А школа твоя, сынок, сгорела…»

(Из письма родителей)

 

Возле храма, у старого кладбища,

Земцы ставили крепко ее…

Знанья свет, горизонт озаряющий.

Освещал и мое бытие…

 

Как хочу ее видеть я заново –

Не во снах, не в мечтах –

Наяву!

Мою школу в деревне Уланово –

Ту, что помню,

Люблю.

И зову!

 

Как спешила осенними тропками,

С рюкзаками, на тощих плечах,

Ребятня деревенская, робкая,

К тем, для всех светозарным лучам.

 

Деревянная, сельская, милая

Ты звала…

И – быть может, – ждала?

Некой птицей к тебе, белокрылою,

Мы летели…

Такие дела!

 

И ни голод, ни годы тяжелые

Не могли погасить знанья свет…

Как святыню, храню в душе школу я –

А ее на земле давно нет…

 

Лишь береза, состарясь до срока,

Все еще зелена по весне,

Но заветы тех давних уроков

Никогда не исчезнут во мне…

 

 

МОЕ ВЕРХНЕУСЛОНЬЕ

 

Здравствуй, Верхний Услон!

Здравствуй, милая Волга!

Вам привет и поклон –

Я не видел вас долго…

 

Не каприз – а судьбы

Нещадящее око

Из отцовской избы

Уводило далеко…

 

Но в любой стороне,

Как души амулеты,

Были живы во мне

Дорогие приметы.

 

За деревней холмы,

Над урманами грозы,

И военной зимы

Леденящей угрозы.

 

Вдоль Свияги-реки

Мной набитая тропка.

И девичьей руки –

Вдруг коснувшейся робко…

 

В сновиденья летит

Вид села на закате;

Грузовик – на пути

Появившийся кстати.

 

Половодья восторг,

Поплавок у плотинки –

Вот услонских дорог

Дорогие картинки.

 

Это – детства огни.

Это – счастья минуты.

Даже если они

Были тяжки и круты…

 

Здравствуй, Верхний Услон!

Здравствуй, град Свияжск древний!

И, конечно, поклон

Моей милой деревне.

 

Что на славных холмах

Возле Красного дола

Звоном вод, пеньем птах

И звала, и колола…

 

Это – детства огни.

Это – счастья минуты.

Даже если они

Были тяжки и круты…

 

И когда я вернусь

В Маматкозино кущи –

То в любви поклянусь –

Я земле…

Самой лучшей!

 

 

ДОРОГА УЧИТЕЛЯ

 

Вот опять отправляться в дорогу!

Уже подан скрипучий возок

И жена, затаивши тревогу,

Поцелует скитальца в висок.

 

Эх, дорога – российский проселок!

Кто из путников с ним не знаком?

Он опутал страну невеселым,

Бесконечным гнилым кушаком.

 

Ребра все обобьешь о повозку –

В стужу – кочки, а в оттепель – грязь.

Экипаж рассыпается в лоскут,

По ухабам и ямам влачась.

 

От деревни к деревне петляет

Жмется к селам, как жилка к виску.

То ль сама меж трех сосен плутает?

То ль выводит людей к большаку?

 

Boт загадка той русской дороги,

Что ведет неизвестно куда.

Сквозь пространства, и судьбы, и сроки

Неотвязная, словно беда.

 

Иль на это и впрямь воля божья?

Было так – так и будет в веках?!

Бездорожье кругом, бездорожье

И в империи всей, и в умах.

 

Бездорожье отчаянье множит –

Повздыхать и рукою махнуть!

Мысль народа беспутность треножит

Ни шагнуть не дает, ни вздохнуть.

 

Колокольни, избушки, остроги.

Нищета бесконечных полей.

Тяжко ноют усталые дороги –

Сердце ноет больней и больней.

 

Бесприютность убогих трактиров,

Тяжкий храп бедолаг-ямщиков…

Ах, Россия! Обочина мира?

Бездорожье во веки веков?

 

Низко стелются рваные тучи.

Стылый сумрак над Волгой-рекой.

Как народ – ясноглазый, могучий –

Смог дойти вдруг до жизни такой?

 

Колокольчика звон. Звон кандальный –

Этот чаще в дороге слышней.

Где же тракт становой, беспечальный

К счастью светлому мчащий людей?!

 

Кто укажет, направит, поможет?

Кто отыщет тот радостный путь?

Дума душу Ульянова гложет,

Тяжко давит, мешает вздохнуть.

 

Церковь? Бог? Ожидание чуда?

Каракозовский пистолет?

Так откуда, откуда, откуда

Хлынет радости истинный свет?

 

Где же выход? Тупое смиренье?

Вера в доброго государя?

На какой из дорог избавленье?

И откуда засветит заря?

 

Дождь потопом… Иль хляби разверсты?

Стонет тяжко казенный рыдван.

Как кресты, полосатые версты,

Словно саван, белесый туман.

 

Но каким-то неясным виденьем

Вдруг среди непроезжих дорог

Как жар-птица мелькнул опереньем

В темноте чуть живой огонек.

 

Кто зажег это чистое пламя

Всем дождям и ветрам вопреки?

Дальновидными смотрит глазами

Наш седок из-под твердой руки.

 

Ближе, ближе уснувшие избы.

Хоть инспектор промок и продрог –

Все не в счет, все забудется – лишь бы

Не погас тот в окне огонек.

 

Ведь уже не туманной догадкой –

Очевидным явленьем возник:

Школьный дом, где над детской тетрадкой –

Вдохновенный учителя лик.

 

Лик в окне… Да еще вдохновенный!

Уж не слишком ли пышен букет

Для того, кто работой согбенный,

Тянет школьный хомут много лет?

 

Не кляня незавидную долю.

Изнурительный труд за гроши –

В неказистой бревенчатой школе

В беспросветной российской глуши.

 

Не страшась ни нужды, ни доносов,

Ни карающей длани владык

Он ведет ребятишек курносых

В мир познанья, в мир радостных книг.

 

В мир надежд и страстей благородных,

Где добром побеждается зло.

Где нет нищих, забитых, голодных.

Где душе и светло, и тепло.

 

Этот тихий задумчивый книжник –

Он и впрямь непонятный чудак:

Бессеребренник – он и подвижник.

Просвещенья усердный батрак.

 

Да, достоин высокого слога,

Да, святее премногих святых

Педагог в деревеньке убогой –

Света, знаний, добра проводник.

 

Это он – терпеливый и мудрый, –

С просветленной и чистой душой

Их ведет в непременное утро

К горизонту, к дороге большой.

 

Не ему ли судьбы провиденьем

Всю деревню – избу за избой –

Сквозь невежество, мрак и сомненья

Суждено повести за собой?

 

Весь народ… От незнания – к знанью.

От отчаянья – к вере в себя.

От покорности – к самосознанью,

Зло и подлость вокруг истребя.

 

«Тьме – исчезнуть! А свету – воспрянуть!

В это веруя, не отрекусь!»

Сколько лет неустанная память

Эту клятву твердит наизусть?!

 

С дней студенческих, не позабытых

Повторяет учитель завет:

Зажигать в деревеньках забитых

Просвещенья магический свет.

 

Просвещенье… Зовущее слово.

В нем – надежда, движенья залог.

Не оно ли укажет дорогу

Для блуждающих без дорог?!

 

Свет в окне. Свет в ночи беспроглядной.

Тень надежды, на счастье намек.

Маяком для России громадной

Светит тот золотой огонек.

 

И, подобно библейскому чуду,

Пусть выводит заблудших на тракт.

И гореть ему вечно и всюду

Прожигая невежества мрак!

 

 

МНЕ ЗДЕСЬ ВСЕ ДОРОГО…

 

Мне здесь дорого все:

И деревня,

Что у речки Канавка живет;

И Свияжск, удивительный, древний;

И в работе усердный народ.

 

А в полнеба над Волгою зори?

А грибы по осенним лесам?

А холмы над Сулицей, где вскоре

Поселюсь я, пожалуй, и сам…

 

Я бродил по планете немало.

Посетил много разных краев.

Но всегда мне тебя не хватало

Мой Услон…

И я слышал твой зов.

 

Даже в самых заманчивых странах,

Где красоты пленяют наш глаз,

Под размеренный шум океана

Мне Услон вспоминался не раз.

 

А точнее – всегда он был рядом –

Океанская даль не зовет –

Чуял сердцем, душою и взглядом:

Здесь,

Со мной

Моя Волга течет!

 

Как забыть мне услонские горы?

Как не помнить мне Верхний Услон?

Если в эти родные просторы

Я отчаянно с детства влюблен?

 

…Пусть последним прибежищем будет

Мне покой той услонской земли…

Той,

Которую добрые люди

Столь веков

Для меня берегли!

 

 

ГРУСТЬ И БОДРОСТЬ

 

Не по нраву мне бодрые песни.

По душе мне –

Российский романс.

Не могу я принять –

Ну хоть тресни!

Звук, где смешаны

Водка и квас.

 

Хоть и молвил поэт

Без опаски

Что до полночи

В праздник

Готов

Слушать песни

И зреть;

«Эх, ты!!!» –

Пляски

Захмелевших своих мужичков.

 

Этот «спич»

Мне не очень понятен – уважения знак

Вижу тут.

К тем, кто правит

И в осень, и в ясень

Свой крестьянский,

Немеряный труд.

 

Если праздник –

Рубахи алеют.

И душа нараспашку:

«Жива!»

«Нынче

Даже и трезвый хмелеет!»

«Нынче

Радостный день Покрова!»

 

Потому я сижу

И любуюсь:

Крепко смешаны

Водка и квас!

Эх, пойду-ка

И я!! Покрасуюсь.

Завтра будет мой грустный романс…

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ

 

Памяти Николая Романова.

 

Звала, звала его деревня!

Изба,

Тропа,

И тот погост

Где, словно вечные деревья,

Кресты восходят

В полный рост.

 

Давно он не был в тех краях!

Давно забыли там поэта…

Ах, как там сладко

Чабрец пах!

Каким желанным

Было лето!

 

Скакать верхом?

Какой прогресс?

Прогресс, когда сидишь в «Риони»…

И под капотом,

Словно бес

Взревет мотор,

Стремясь к погоне…

 

И он, в роскошном пиджаке,

Иль, скажем, в смокинге

Английском

С женевским «таймом»

На руке

Явился вдруг

В деревню к близким.

 

Не верят все своим глазам!

Ужели это он,

Романов?

Тот,

Кто учился здесь азам

Пася телят,

Коров,

Баранов?

 

– Ну, здравствуй!

Хохот и балдеж.

И девок близкое соседство…

– Коляня!

Что ты мне нальешь?

И чем ты вспомнишь

Свое детство?

 

Родня.

Улыбки.

Стол горой.

Желанный гость,

Веселья звуки.

«Вот он, поэт!

Вот наш герой!

Вернулся к нам

Посля разлуки!»

 

А он,

Налив стакан-другой

Пиджак смахнув

И смежив вежды

К своей столешнице родной

Прильнул,

Как

К островку надежды…

 

И то ли плача,

То ль во сне

Твердит одно и то ж упрямо:

«Явись, как прежде, ты ко мне!

И обними меня ты,

Мама!»

 

Но мамы нет.

И папы нет.

Лишь

Полупьяный рядом дядя

Окурком тычащий в омлет

Безмозгло

На бутылку глядя…

 

И тут, внезапно протрезвев,

Он шлет родню

И водку

В баню.

В машину прыгает,

Как лев …

И мчится вон,

Забор тараня.

 

И лишь вздохнет

Как тот поэт

Под стылым небом

В поле

Чистом:

«На белом свете

Счастья нет!

А только лишь

Покой и воля!»

 

 

ГДЕ ТЫ, ЖИЗНЬ?

 

Где ты, жизнь – непонятная сказка?

Где босая нога на траве?

Где в девятом девчонке подсказка?

Где надежды в хмельной голове?

 

Где судьбы беспорочные дали?

Где здоровья немыслимый дар?

И куда все надежды пропали?

Где любви негасимый пожар?

 

Все исчезло, истаяло где-то.

Неужели была та весна

За которой короткое лето

В неизвестность тебя унесла?

 

Как пустынно и холодно в мире

Где не радует даже рассвет…

И где шире,

Все шире,

И шире

Ждет в объятьях тебя другой Свет…

 

Где юные годы

Пронеслись, как над крышей стрижи

Под лохмотьями злой непогоды

Я ищу.

Как цыпленка во ржи…

 

Да, я знал тут любые тропинки.

Ведал санный, тележечный след.

И грибов тяжеленных корзинки

Из лесов приносил на обед.

 

Здесь я рос.

Я любил эти чащи.

Над избушками тающий дым.

И коров, сладострастно мычащих

Я из стада домой приводил.

 

А девчонок зазывные песни?

А грачиный галдеж по весне?

Мне казалось: нет места прекрасней!

Нет народа честней и добрей.

 

Все здесь было – родней не бывает.

Даже в речке лягушка – и та

Вместе с ней понырять приглашала

Когда удил я рыбу с моста…

 

Где же воды теперь? Где лягушка?

По-над речкой,

Усохшей до дна

Белым флагом висят постирушки –

Будто здесь прокатилась война…

Что ни дом –

То пустые глазницы.

В огородах торчит лебеда.

Лишь ворона, зловещая птица

Все орет на заборе: «Беда!»

 

На нас машет бабка клюкою.

И ругается громко, всерьез

Крепким матом, как дед с перяпоя

Поседевший от старости пес…

 

Завалилась погоста ограда.

Опустел председательский дом.

Клеверище – скотины отраду –

Затянуло колючим репьем…

 

Нет, не зря та ворона с забора

Мне пророчила злую беду.

И не скоро,

Не скоро,

Не скоро

Деревушку я детства найду.

 

 

ВЕРНУСЬ!

 

Помотавшись по свету,

Повидав Север-Юг,

Поласкав ту и эту

Из неверных подруг,

 

Пострадав по вокзалам,

Проклянув все метро,

Ожидания залы,

Пиво, водку, ситро,

 

Толкотню, расставанья,

Болтовню стюардесс,

Испытав наказанье

Опозданьем, как стресс –

 

Матерю чемоданы,

Самолеты кляну,

Когда над океаном

Мчусь в чужую страну…

 

Там над морем закаты,

Там красоток загар,

Там цветов ароматы,

Там приморский бульвар…

 

Но под гул самолета,

Под рыданье турбин

Все мне помнится лето

Средь поволжских равнин,

 

За околицей поле,

Под горою река,

И тропинка, что к школе,

Меня в детстве вела…

 

За знакомым угором –

Дом, посад, борозда

Над просевшим забором –

Вековая звезда…

 

Я прошу, бью поклоны:

Отпусти меня, грусть!

На просторы Услона

Я и мертвый вернусь!

 

 

СВИЯЖСКУ

 

Я разлюбил большие города.

Мне по душе уютные селенья,

Где лишь базар шумит по воскресеньям,

Куда совсем не ходят поезда.

 

Где все еще не истреблен уют.

Где не грохочут по утрам трамваи.

На чужаков там лают лишь собаки –

А люди все друг друга узнают.

 

Там за окном не высох палисад.

Там одолжат вам стольник до получки.

Но если припечатают: «Ты – сучка!» –

То это больше не отмоешь, брат…

 

Спешу туда. Где на березе грач

Творит в апреле всякие проказы…

И мега – градов липкую заразу –

Сотру я спиртом, как бывалый врач…

 

 

КОСТЕР НА СУЛИЦЕ

 

Речка детства приснилась вчера –

Тальники, пескари, перекаты…

Словно я задремал у костра,

Разожженного мной на закате.

 

Будто снова стою, не дыша,

Я на мельничной старой запруде –

И о чем? – о поклевке ерша! –

Размечтался, как будто о чуде.

 

Дрогнет, дрогнет сейчас поплавок!

Рыбка явится мне золотая!

И не станет на сердце тревог,

И исполнится все, что желаю.

 

…Много пройдено в жизни дорог.

Много видел я рек и речушек.

Но мальчишеский мой костерок

Никакие ненастья не тушат.

 

Он на дальнем горит берегу,

Маячком в непогоду мигает –

На ветрах и на стылом снегу

Мою душу теплом согревая.

 

И пока Маматкозина свет

Виден мне наяву ли, во сне ли –

Верю: в мире отчаянья нет,

Знаю: мне соловьи не отпели.

 

 

ШКОЛЬНАЯ ЛЫЖНЯ

 

Улановской семилетке посвящаю.

 

Снег. Зима.

Семь утра.

И мне в школу пора.

Жуть стоит за стеной во дворе.

Темноты злой туман.

Две картошки в карман.

Страшно мне!

Одному в декабре!

 

Спит деревня в ночи.

Только филин кричит.

Или это лишь чудится мне?

Я на лыжах…

Один!

Сам себе господин…

Хоть бы свечка мигнула в окне!

 

Вы блуждали во мгле

По метельной земле?

На которой не видно ни зги?

Жуткий ветер в лицо

Замыкает кольцо –

А вокруг только ночь…

И враги?

 

Лыжи вязнут в снегу…

Я бреду, как могу.

Где Уланово? Где же мой путь?

Страх дышать не дает.

Страх за горло берет –

И диктует мне:

«Вспять повернуть!»

 

…Поманил март весной…

Жив я!

Книжки со мной!

Солнце льет свою щедрость с небес!

Снова в школу бегу!

Свет в душе берегу –

Снова я для ученья воскрес!

 

Как забыть мне тот миг

Когда сторож-старик

Вдруг увидев меня, произнес:

«Все из школы бегут…

Ну а ты –

тут как тут!

Иль учиться надумал всерьез?»

 

Я стоял сам не свой.

Лишь кивал головой

Подтверждая пророчество слов…

Ты – подарок в судьбе

Благодарность тебе –

Моя школа!

И слезы… Любовь…

 

И ни голод, ни снег

Не гасили тот свет –

И в душе он горит много лет…

Как святыню храню

Эту, в школу, лыжню…

Хоть давно уже школы и нет…

 

Пепелище… Бурьян…

Нет, не зренья обман…

Как цвела тут сирень по весне!!!

Гарь…

А школьный звонок

Вдруг зовет на урок…

Нет!

Он лишь померещился мне…

 

 

РЕЧКА ДЕТСТВА

 

Здравствуй, здравствуй речка Шиш!

Ты – природы откровенье:

Не грохочешь по каменьям,

Не шумишь и не гремишь…

 

Как явление чудес,

Как земное обновленье –

Или просто заявленье:

«Я была и буду здесь!»

 

Ты не знала кораблей,

Даже лодок ты не знала!
Но на зов: «Приди, полей!»

Безотказно отвечала.

 

Весь крестьянский огород

На твоей воде держался,

Огурец и корнеплод

Крепким и большим рождался.

 

На селе  ты всех  детей

И купала, и любила.

С ними множество затей

Жарким летом заводила…

 

Твои добрые дела

Не забудутся, доколе

Возле нашего села

Будут живы лес и поле.

 

Пусть стремится к морю Дон!

Волга пусть живет как надо!

Деревенская награда –

Речка Шиш.

Тебе – поклон!

 

 

ВЕЧЕР В ЯНВАРЕ

 

Снег на январских карнизах

Спит, словно кот на печи…

В небе, сиренево-сизом

Солнца исчезли лучи.

 

Вечер мохнатою лапой

Сгладил кварталов углы,

Желтого света накрапы

На тротуары легли.

 

Дремлют безмолвные клены

В иней упрятав носы…

Сумрак настойчиво гонит

С улиц морозную синь.

 

В небе ленивом и сонном

Сладко зевнула луна…

Ровным серебряным звоном

Льется вокруг тишина.

 

 

РОДИМЫЙ КРАЙ

 

Родимый край… Лугов ковер,

Разливы зорь, полей простор,

Скрип дергачей в парной закат,

Меня опять к тебе манят.

 

Меня опять к тебе зовет

И звезд полночный хоровод,

И жар страды, и старый дом,

И две березы под окном…

 

Мне не забыть, родимый край

Твоих садов, цветущих в май,

Снегов атласных зимних кров –

И даже мык родных коров…

 

Как жаль, что не приду опять

Луга косить, поля пахать,

Растить лесов зеленый вал –

Чтоб ты еще прекрасней стал…

 

 

МЕЧ НАД ВОЛГОЙ

 

Рассвет…

Стою на берегу

Реки от века величавой,

Увенчанной великой славой,

Не покорившейся врагу.

 

Как отблеск тех зловещих лет

Горит зари пожар багровый…

И вновь звучит приказ суровый:

«Для нас земли за Волгой нет!»

 

Что это?

Эхо?

Иль мираж

Рожденный сталинградским зноем

Встает над волжскою водою

Видением горящих барж?

 

Врагам не покорилась ты

В те дни кровавого сраженья!

И час желанного отмщенья

Был часом нашей правоты.

 

Давно лишь благостный покой

Царит над волжским простираньем.

Но битва, ставшая преданьем,

Как бы грохочет над рекой…

 

Спокойны Волги берега.

Задумчив и курган Мамаев…

Но многим он напоминает

Меч,

Вознесенный на врага!

 

 

ОТ СЛОВ НИКЧЕМНЫХ…

 

От слов никчемных и напрасных

Пустопорожней суеты

Уйди под сень лесов прекрасных

В луга…

Где травы и цветы.

 

Становись на тихом взгорке –

Какой простор, какая даль!

Тут исчезает мысль о горьком,

Уйдет за горизонт печаль…

 

Земля и небо!

Свет и поле!

И птицы лет, манящий в высь…

Забудь про все, что так неволит.

Остановись

И оглянись…

 

Истают странный мусор жизни,

Обид навязчивая вязь.

Я счастлив.

Я живу в Отчизне!

Светло.

Открыто.

Не таясь.

 

ИЗ ЦИКЛА

«МОЯ ИСПОВЕДЬ»

 

 

НЕДОУМЕНИЕ

 

Я не знаю, зачем я родился.

И не знаю, зачем я живу.

Но однажды я так прояснился

Что ответы узрел наяву.

 

Вижу я, что на свете прекрасны

Реки, долы, моря и леса…

Только люди так часто несчастны –

И печальны у них голоса…

 

Слышу: где-то гремит канонада,

Вижу: плачет ребенок без ног…

И кому-то все надо и надо

Отобрать чей-то хлеба кусок…

 

Так открылась внезапно и горько

Нашей жизни нелепая суть…

Ее грязь, ее дурь и задворки –

Захотелось навеки заснуть…

 

Не жалея о нивах и долах.

Не желая любви и страстей…

Без тоски о девицах веселых.

Без ужасных – увы! – новостей…

 

 

ПЕРМЯЧКА КАТЯ

 

Не знаю – кстати? Иль некстати?

Мне в наказанье? – Или в дар?

Вдруг разожгла пермячка Катя

В душе пугающий пожар.

 

И взглядом вроде не ласкала.

И в мир соблазнов не вела,

В костер дровишек не бросала…

Тут я старался. Вот дела!

 

И дождь хлестал. И снег валился.

И пепел угли покрывал.

Горел костер! Во тьме светился,

в непогоду – согревал.

 

Но лишена душа покоя.

Тревожна… Не об этом речь!

Как это пламя роковое

До часа смертного сберечь!?

 

 

О МОСТАХ И СТРАХАХ

 

Когда б не мост,

Меня пугающий,

Когда б не искры над мостом –

Что сыплет поезд пролетающий –

Я б чаще навещал твой дом.

 

Мне так тепло, мне так уютно

В пространстве маленьком твоем,

Что даже стрелки поминутно

Не напоминают мне о том,

 

Что я давно уже не молод,

Что светлым чувствам есть предел,

Что на душе скребется холод,

И волос странно побелел,

 

Что есть такого рода встречи –

Что и пугают, и влекут…

Что чувств накал –

Увы – не вечен,

Что отрезвления нас ждут…

 

И все ж,

Когда заря над Волгой

Встает, задумчиво горя –

Мне чудится,

Что путь наш долог…

И мост меня пугает зря!

 

 

ВО ТЬМЕ

 

Благодари судьбу.

Смири

Свою несносную гордыню.

Найди, найди в душе

Твердыню!

Простое чудо сотвори…

 

Во мраке,

Среди грозных скал

Иди спокойными шагами –

Уверовав,

Что под ногами

Земная твердь –

А не провал…

 

 

ПРИЗРАК ЧУДОВИЩА

 

Как странно нависает мост

По-над рекой обледенелой!

Чешуйчатый громадный хвост

Чудовища

В тумане белом

 

Что выползло из мрачных нор

Давно заброшенного сада –

И встало, впялившись в упор

Зрачками в окна Новограда…

 

И не пойму я, не пойму:

Что ищет он?

Чьей жертвы жаждет?

Стоит видением в дыму

Передо мной он ночью каждой…

 

И под рукою нет ее –

Стрелы, напоенной тем ядом,

Что и смятение мое

Убьет…

И того гада.

 

Но снег пошел!

Засыплет снег

Мои бессонные тревоги…

Ах, как бы знать куда ведет

Сквозь мост бессонная дорога!

 

 

ЗАКАТ ЛЕТА

 

Вот и выгорел лета веселый убор…
Отцвело,

Отошло,

Отзвенело,

Отпело.
И крадется полями пустыми, как вор,
Ранней осени стыло тело…

 

Сколько душ тосковало в такие же дни!
Сколько слез проливалось

В часы невозврата!
Осень гасит надежд золотые огни,
Дожигая их в пламени

Злого заката.

 

Опускается неба заношенный плащ.
Исчезает,

Истаяла

Лета улыбка.
Только птиц улетающих жалобный плач
Над уснувшей рекою колышется зыбко…

 

Вот и я…

Вот и он…

Вот и мы…
В ожидании тяжкой зимы.

 

 

ГДЕ ТЫ, ЖИЗНЬ?

 

Где ты, жизнь – непонятная сказка?

Где босая нога на траве?

Где в девятом девчонке подсказка?

Где надежды в хмельной голове?

 

Где судьбы беспорочные дали?

Где здоровья немыслимый дар?

И куда все надежды пропали?

Где любви негасимый пожар?

 

Все исчезло, истаяло где-то.

Неужели была та весна

За которой короткое лето

В неизвестность тебя унесла?

 

Как пустынно и холодно в мире

Где не радует даже рассвет…

И где шире,

Все шире,

И шире

Ждет в объятья меня другой Свет…

 

 

ЗЕМЛЯ – САТУРН

 

Мусор.

Грязь,

Кособокая урна.

Бомж.

Собака с отбитым хвостом.

Говорят, где-то возле Сатурна

Обнаружена жизнь

Что потом?

 

Ну, направим к планете ракету.

«Дерешкову» пошлем.

«Терешка».

К ним по

Подсадим овцу –

На котлеты.

И картошки –
Четыре мешка.

 

Добредет наше чудо земное…

Дом построит.

Детей наплодит.

Урожай увеличится втрое.

Вознесется там

Ядерный щит.

 

Ну, понятное дело,

И рюмка –

Без нее

Не освоить Сатурн.

Будут чокаться,

Ужинать,

Хрумкать

Под рыданье

Гитаристых струн.

 

Станут нефть

Добывать из Сатурна.

Вновь победы.

Урра-а!

А потом?

Мусор.

Грязь.

Кособокая урна.

И собака.

С отбитым хвостом.

 

 

ОСЕНИ ТРЕВОЖНЫЕ КАЧЕЛИ…

 

Осени тревожные качели

Вновь опять на землю опускают…

Журавли, конечно, улетели –

А дожди,

Понятно, нависают…

 

Пес из будки вылезать не хочет.

В думе колбасятся депутаты…

Будущее снег и тьму пророчит.

Прошлое

Перебирает даты…

 

Круговерть Земли.

Вращенье неба.

Каруселят бытие земное.

В Киеве кричат:

«Свободы треба!»

А в Москве ворчат:

«Ну, что такое!?»

 

Мысль лениво

Что-то ковыряет.

Слышен вздох:

«Ах, нет на свете друга!»

Но придет зима

И заровняет

Кочки

На бессмысленности круга…

 

 

ОПЯТЬ О ДУШЕ

 

Она взвивается как пламя.

Лишь тронь тихонечко

Струну…

Душа

Что голыми ногами

Шагает вечно по огню.

 

Она давно

Познала лживость

И клятв,

И вздохов,

И страстей.

Она забыла сон

Где снилась

Дорога счастья

Без теней.

 

Где только небо.

Только солнце.

Взахлеб цветущий розмарин.

Домишек грустные оконца

Полны
любовью

До седин.

 

Но не бывает жизнь

Без горя.

Рождение –

Без похорон.

И океан,

Так же, как море,

На высыханье

Обречен.

 

 

ПЕРВОЦВЕТ

 

Нет, не чудится мне –

И не снится:

Где вчера еще царствовал лед

Первоклашка весны –

Медуница

От унынья к надежде зовет.

 

Первомир…

Первовздох…

Первосчастье…

Возрождает в душе первоцвет.

Не напомнит мне,

Сколько осталось

Этих странно-задумчивых лет…

 

Позовет в незабытые дали,

Где ни горя,

Ни тягостей нет…

Но – на миг лишь.

На миг!

Замечали

Как недолго живет первоцвет?

 

 

Я ВЕСЬ В ДЕВЯТНАДЦАТОМ ВЕКЕ

 

Я весь в девятнадцатом веке…

Двадцатый не манит меня.

Он, душу убив в человеке,

Шел страшной дорогой огня.

 

За ним оставался лишь пепел.

Да жуткая трупная гарь…

И в нем небосвод был не светел,

Слезами казался янтарь…

 

И сумрак под лживые речи

Щетинился злобой штыков.

А в недостижимом далече

Нам чудился счастия зов…

 

«Минует все поздно, иль рано» –

Толкует мне царь Соломон…

Двадцатый – как вечная рана –

Все ноет за далью времен.

 

И годы, и память, и нервы…

Уйдут ли все за горизонт?

Но мне и теперь, в двадцать первом,

Двадцатый все жить не дает…

 

Когда-то, закрыв свои веки,

Усну я в немой тишине…

И все ж…

В девятнадцатом веке

Остаться так хочется мне!

 

 

ЗОЛОТАЯ СЕРЕДИНА…

 

Вижу я: облетела рябина –

А вчера еще пышно цвела!

Нет в российской земле середины

Мало света,

Покоя, тепла…

 

Вот ликующий май –
Песнопенье!..

Соловей тешит душу в ночи…

А наутро…

Ну что за явленье?

Под окном снег сугробный торчит.

 

То звенят по деревне частушки –

И трещит от гулянки изба…

То вдруг жахнет –

Как будто из пушки:

«Ночью градом побило хлеба!!!»

 

То округа залита весельем –

То рыдает навзрыд полсела:

«Сыновей нынче прям с новоселья

Вновь страна воевать повела!»

 

Вновь у нас вместо солнца – потемки,

Свету белому каждый не рад…

И опять с синь-небес похоронки

На притихшие семьи летят…

 

Жизнь в России отмерить непросто:

День то ясен,

То тягостно пьян…

От венчальных шелков до погоста

Продираемся через бурьян.

 

И опять сиротеет рябина.

А вчера, как невеста цвела…

Нет у нас золотой середины –

То – палящий огонь!

То – зола…

 

 

В ДЕРЕВНЕ

 

В овражке, в дырявой избенке

Седая старушка живет.

Родные ее позабыли

И в гости никто не зовет.

 

Бельмом затуманило око,

И жить никаких уже сил…

А вечером так одиноко –

Хоть смерти у бога проси…

 

В сарае дрова отсырели –

Солярка уж их не берет…

Веревка на дедовской ели

Болтается, манит, зовет.

 

Сходила бы в храм причаститься –

Нет денежки… Мал «пенсион…

«Пойти што ль уже удавиться?..»

Под карканье злобных ворон?

 

Коттедж на холме рассиялся –

Там счастье, любовь, денег звон…

…В избенке неслышным остался

Предсмертный старушечий стон.

 

 

ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ

 

И вот опять пусты поля…

Опять покинуло нас лето.

Опять раздеты тополя.

И снова песни недопеты.

 

И лишь зимы седые сны

Теперь навек остались с нами…

Но обещанием весны

Краснеет лист в оконной раме.

 

И первый снег,

И тусклый день –

Всего лишь миг круговорота.

Всего лишь пасмурная тень

На миг

Напомнившая что-то…

 

 

МОЯ ОСЕНЬ

 

Ранний сумрак. Земля остывает.

Воду лед до весны придавил.

Первый снег стал сугробом. Не тает.

Ветер северный лес оголил.

 

Я – у зеркала. Те же приметы:

Седина.

Угасающий взгляд.

Меня тоже покинуло лето –

И уже не вернется назад.

 

Черновик равнодушной природы –

Вижу я в отраженье стекла.

Это осень моя.

Все невзгоды.

Вся судьба,

Что была немила…

 

 

ЭХО ЛЮБВИ

 

Я помню палатку

Над волжскою кручей.

И лес молчаливо

И тайно дремучий.

И солнце в накале,

И ветер прохладный,

И волны,

Тебя целовавшие жадно.

 

Прозрачные капли,

Летевшие с веток,

Дыханье твое

В полумраке рассвета,

И нового дня,

Новой жизни начало.

И Волгу,

Которая нас обвенчала.

 

Я помню –

Была ты как птица счастливой.

Я помню –

Осины шептались ревниво.

Им, сплетницам старым,

Наверно казалось,

Что счастья тебе

Слишком много досталось.

 

А счастье летело

Над вечной рекою,

Омытое волжской живою водою,

Дождями осыпано,

Солнцем обласкано,

В ночи убаюкано древними сказками.

 

Его пеленали густые туманы,

Над ним колдовали дубы-великаны,

От зависти,

Горя,

Измен, непогоды

Его заклиная на долгие годы.

 

И если когда-то наступит ненастье,

Устанут дубравы стеречь твое счастье,

Злой ветер

Дождями хлестать его будет,

И солнце о нем

Навсегда позабудет –

 

Я стану на страже.

Дыханьем согрею.

Спасу от ненастья любовью своею,

От горя лихого закрою собою –

И будет опять твое счастье

С тобою.

 

 

ВИДЕНЬЕ ЗАКАТА

 

Заката жизни злая полоса

Сродни, конечно, догоранью лета:

Счастливые умолкли голоса;

Суть бытия безжалостно раздета.

 

Тяжелый час, тягучая тоска

Берет за горло и судьбою правит.

Как будто гроба мрачная тоска

Тебя, еще живого давит.

 

 

ПОДРУГЕ

 

Зачем ты прячешь взор свой чудный?

Зачем потерянно молчишь?

Ведь звучной арфой многострунной

Во мне ты ночью этой лунной

Волшебной песней прозвучишь…

 

И я, услышав это пенье,

И этот звук, и этот вздох

Пойму вселенной нетерпенье…

И то, что мир

Прекрасно плох.

 

 

ДУША И ТЕЛО

 

Не подражайте комбайнеру Ване

Он АС уборки и Герой труда.

Он колбасит своих бабенок в бане –

А вы ласкайте их везде, всегда!

 

Я высоко ценю в труде геройство,

Я не противник чистых женских тел.

Но чистых женских душ благие свойства

Сильнее чистых тел

Всегда хотел…

 

 

НЕ ВЫПИТЬ ЛИ?

 

Не выпить ли?

Не вспенить ли бокалы?

Коль душу бередит унынья час?

Когда друзей,

Любви

И счастья мало,

Когда светильник разума угас?

 

Давай, товарищ, раскупорь бутылку!

И пальцем тронь гитарную струну,

Мы вспомним Волгу,

Чайку-белокрылку,

И женщину…

И даже не одну!

 

И воздадим им,

Верным и неверным,

За все,

Чем в жизни одарили нас.

Мы позабудем их характер скверный –

Но не забудем блеск влюбленных глаз.

 

За это двуединое соитье

Вернувшее нас в дальние года!

Мы – даже если яд нальют! –

Мы выпьем!

За женщину!

Тогда!

Сейчас!

Всегда!

 

 

ОКОЛЕНОВРАЩЕНИЕ

 

Говорят, вращается вселенная.

Очень, даже очень, может быть.

Взять меня хотя б…

Увижу Лену я –

Начинает голову кружить.

 

Словно я поллитру поприветствовал.

Словно только с карусели слез.

Или – скажем – снова в детство впал,

Иль в меня вселился некий бес.

 

Не иначе: звездное вращение

Вслед и против стрелки часовой

Пробуждает новое явление –

Человек как будто сам не свой…

 

Потому весьма прошу:

Не тронь меня!

Я отзывчив, нежен и горяч.

Дай-ка лучше подарю тебе коня я –

Чтобы с глаз тебя

Навек он мог умчать…

 

 

ЛЕДОСТАВ

 

Вода волной ленивой вянет

В морозной проседи реки.

Буксир последний что-то тянет

Потея, словно бурлаки…

 

Пляж, отласкав тела тугие

В давно забытый летний зной

Под шеи фонарей кривые

Улегся – как ушел в запой.

 

Ах, мне б к нему прижаться тесно!

Забыв дела, любовь, стихи,

Заботы, деньги – и с невестой

Чужой – все жаркие грехи…

 

Уснуть до марта и апреля,

До теплых капель с облаков.

Но сохранив остатки хмеля

В виденьях долгих зимних снов…

 

 

ТУМАН, БЕЗЛЮДЬЕ…

 

Туман.

Безлюдье.

Тишина.

Луна, как совесть, за туманом.

И спит страна, утомлена

То ли работой,

То ль обманом…

 

Что ей привычней,

Что родней?

В веках и бывших,

И грядущих?

Что снится за чертою дней,

Что грезится в российских кущах?

 

Гулаг?

Победы?

Сталин?

Бог?

Державный взлет?

Иль душ спасенье?

О, если б кто ответить смог!

Если б явилось озаренье!

 

Но спит страна.

Тревожный сон

Не явит внятного ответа…

Вздох облегченья?

Радость?

Стон?

Иль ей мерещится все это?

 

 

ОТЧЕГО ПЬЮ ПИВО В ТЕМНЫЙ ВЕЧЕР…

 

«Весь мир – театр; все люди – актеры».

(Уильям Шекспир).

 

Отчего пью пиво в темный вечер?

Отчего на Волге грустный лед?

Отчего мы обнимаем плечи

Тех, кто нас не любит –

Но дает?

 

Почему во мне то тишь,

То вьюга?

Почему я обманул жену?

Почему забыл больного друга?

Не пойму,

Никак я, не пойму…

 

И зачем опять в деревне

Пьянка?

И зачем нам трезвыми

Не быть?

И зачем товарищ Помутнянко

Учит нас,

Как в этом мире жить?

 

Отчего луна

Молчит в окошке?

Отчего мне счастья нет в окне?

Отчего в душе скребутся кошки?

Отвечать, наверное,

Не мне…

 

Неужель все истины

«In vinas…»?

Или – коль по-русски –

То – в вине?

В чьей вине?

Не ведаю, не знаю.

Отвечать, наверное,

Не мне.

 

Нет загадкам

Ни конца, ни краю…

Что-нибудь скажи, ученый мир!

Но одно я все же понимаю –

Мне об этом нашептал Шекспир…

 

Да, одно я все же понимаю:

Мне об этом подсказал Шекспир…

 

 

ЗВОНОЧЕК ВЕСНЫ

 

Вдруг – бубенчиков звон…

Я – здоров или болен?

В старом хуторе властвует лишь тишина.

Но откуда же льется,

С каких колоколен,

Серебристая песня,

Восторга полна?

 

Рассыпаются солнечно чистые звуки,

Заполняют весеннее поле и высь.

Это после нелегкой

И долгой разлуки

В небо

Жаворонки вознеслись.

 

И вокруг затаили дыхание люди,

Позабыв про года

И сумятицу дел.

Верят:

Счастье дорогу к ним не позабудет,

Если жаворонок прилетел.

 

Оправдай же надежды,

Весны колокольчик!

Позабытость желаний и чувств

Разбуди!

Потрясенной природы звенящий комочек –

Словно сердце –

Ликует и бьется в груди!

 

 

СЕЛЬСКИЙ УЧИТЕЛЬ

 

..И достоин высокого слога,

И святее премногих святых

Педагог в деревеньке убогой –

Света,

Знаний,

Добра проводник.

Не ему ли судьбы провиденьем

Всю деревню – избу за избой –

Сквозь невежество, мрак и сомненья

Суждено повести за собой?

Весь народ… От незнания – к знанью,

От отчаянья – к вере в себя,

От покорности – к самосознанью,

Зло и подлость вокруг истребя.

«Тьме – исчезнуть!

А свету – воспрянуть!

В это веруя, не отрекусь!»

Сколько лет неустанная память

Эту клятву твердит наизусть?!

С дней студенческих, не позабытых

Повторяет учитель завет:

Зажигать в деревеньках забитых

Просвещенья магический свет.

Просвещенье…

Зовущее слово.

В нем – надежда, движенья залог.

Не оно ли укажет дорогу

Для блуждающих без дорог?!

Свет в окне

Свет в ночи беспроглядной.

Тень надежды.

На счастье намек.

Маяком для России громадной

Светит этот золотой огонек.

И, подобно библейскому чуду,

Пусть выводит заблудших на тракт.

И гореть ему вечно и всюду

Прожигая невежества мрак!

 

 

БАБЬЕ ЛЕТО

 

Ах, бабье лето, бабье лето!

Зачем твои колокола?

Зачем душа опять согрета

Виденьем света и тепла?

Ведь рядом, здесь за косогором,

А не в затерянной дали –

Сентябрь

Последним приговором

Мои сжигает корабли.

И нет возврата,

Нет возврата!

Ни снам,

Ни маю,

Ни судьбе…

Зачем же золотом заката

Вновь околдовывать тебе?

Зачем манить на луг весенний,

Шептать забытые слова?

Боль или радость?

Потрясенья.

Чет или нечет?

Трын-трава!

 

 

ЛОДКА БЫТИЯ

 

Уносит ветер вкус надежд…

И тают паруса

За горизонтом, где невежд

Ждут райские леса.

 

Где только радость, только свет.

Где нет земной тоски…

И где уже не будет, нет

Той гробовой доски

 

Что даже в юные года

Является порой…

И где не будет никогда

Той ямы под горой

 

Куда, поднявши паруса

На лодке бытия

Всю жизнь плывем, закрыв глаза

И он.

И ты.

И я.

 

 

О СПЯЩИХ ДУШАХ

 

Вечер.

Небо.

Звезды вечны.

Как вращение Земли.

Неужели бесконечно

Вьюги души замели?

 

Неужели беспросветно

В теле замерла душа?

Умерла навек…

Иль это

Лишь движенье не спеша?

 

Еле-еле…

То движенье

Как вращение Земли,

Как касанье,

Вздох,

Как пенье

Про себя,

Внутри.

Вдали.

 

В полевой

Манящей дали

Нам не чудится напев –

Он звучит.
Не все слыхали?

Он звучит только для тех

 

Кто сквозь вьюги, ночью грозной

Душу бережно пронес.

Кто познал: еще не поздно

Для любви,

Признаний,

Слез.

 

Для восторгов пробужденья

Умирающей души…

Нет, не зря Земля вращенье

Свое в космосе вершит!

 

И не зря на небе вечном

Звезды трепетны во мгле.

И –

Конечно –

Бесконечны

Озаренья на Земле…

 

 

МИРАЖ

 

Оставьте меня на пустынной дороге

Где ветер безмолвствует и темнота.

Оставьте меня!…

Я в тоскливой тревоге

Задумаюсь снова:

Вы та –

Иль не та?

 

Мы встретились странно.

Мы долго смотрели

В далекие дали.

И близко – в глаза.

Я помню: рыдали в лугах коростели,

О чем-то шепталась под ветром лоза.

 

За нашими спинами – боль и ошибки.

Та радость забылась.

А горесть жива.

И не потому ли мне кажется зыбкой

Та лунная тропка, что нас повела?

 

Дорога пустая мне тайну откроет.

Мне темень кромешная путь озарит…

А ветер сомнений все воет и воет.

А свет Ваших глаз все манит и манит…

 

 

ИЗ ЦИКЛА

«ПЕРВАЯ ТЕТРАДЬ»

 

 

ГОЛОСУЮ!

 

Я в первый раз держу его –

Свой первый бюллетень…

И в этот ясный, мирный день

Желаю одного –

 

Чтоб жили люди много лет,

Не зная горестей и бед.

Чтобы войны кровавый след
Не повторялся, нет!

 

Чтоб наша жизнь была светла,

Чтобы из года в год

Родная партия вела

К победам наш народ.

 

Один из многих в этот час,

В весенний мирный день,

Я опускаю в первый раз

Свой первый бюллетень.

 

 

Май 1954 г.

 

 

УЧИТЕЛЬ

 

Снова заклубился вьюги дым,

Заметая все пути-дорожки,

И мороз узором кружевным

Затянул заботливо окошки.

 

…О себе так много рассказать

Могут эти школьные тетради.

Добрые, спокойные глаза

Смотрят в них совсем не скуки ради.

 

Ветер что-то проворчал в трубу.

Время – полночь, на покой пора бы,

Но остался только пятый «б» –

В школе, как нарочно, самый слабый.

 

Потому сейчас и сон забыт

И опять перо бежит по строчкам.

Спит село.

Учитель лишь не спит,

Да метель утихнуть всё не хочет.

 

Декабрь 1953 г.

 

 

Я ТЕБЯ НЕ ЗОВУ КРАСАВИЦЕЙ…

 

Я тебя не зову красавицей –

В детстве мать не учила льстить.

Только мне, беспокойному нравится

Твоих мыслей разумная нить.

И твои непослушные волосы

Хоть не гладил я нежно рукой –

Но без глаз твоих, ровного голоса,

Потерял бы навеки покой…

 

Ноябрь 1955 г.

 

 

ДРУГУ ДЕТСТВА

 

Помнишь тихие летние ночи,

Шелест ветра и звездный рой.

Поплавков неподвижные точки,

И шалаш, от росы сырой?

 

Помнишь грома глухие раскаты,

Сенокоса пьянящий день,

Огневые в садах закаты

И ненастья дремотную лень?

 

Помнишь? Или совсем затянула

Этот мир паутина лет?

Прочитал – закурить потянуло

Или даже и этого нет?..

 

От тебя ни письма, ни вести,

Словно ты лишь приснился мне.

Словно мы не с тобою в детстве

Ночевали, рыбача в копне.

 

Да, я знаю – от школьной парты

Ты ушел далеко теперь.

Но не верю, что сердцем стар ты,

Как осины трухлявый пень.

 

Может скажешь – мол пост высокий,

Министерство, дела – не вздохнешь!

Только можно ль забыть истоки

Той реки, по которой плывешь?

 

Напиши мне, я жду и верю:

Не забудешь ты звездный рой,

Возле сада проселок серый

И шалаш, от росы сырой…

 

Февраль 1956 г.

 

 

ЕСТЬ ОДНА…

 

Есть одна. Случайно, среди многих

Почему-то вдруг приметил я

Взгляд ее, быть может слишком строгих

Глаз открытых черного огня.

 

В серенькое платьице одета.

Вздернутый в смешных веснушках нос…

И, туманной теплотой согретый,

Образ я ее в себе унес.

 

С той поры я видел очень многих,

Только верю: не забуду я

Глаз ее, быть может слишком строгих,

Глаз открытых черного огня.

 

Сентябрь 1955 г.

 

 

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

 

Снег на высоких карнизах

Спит, словно кот на печи,

В парке сиренево-сизом

Спрятались солнца лучи.

Вечер мохнатою лапой

Сгладил кварталов углы,

Желтого света накрапы

На тротуары легли.

Дремлют безмолвные клены

В иней упрятав носы,

Сумрак настойчиво гонит

С улиц морозную синь.

В небе, ленивом и сонном

Сладко зевнула луна.

Ровным серебряным звоном

Льется вокруг тишина…

 

Декабрь 1955 г.

 

 

ОСЕНЬ

 

Ветер в полях. Обмолочено жито.

Весело в школу бежит детвора,

Свежей соломой сараи укрыты

Скот неохотно идет со двора.

 

Солнце устало. Поля и дубравы

Быстро осмотрит – и вновь на покой,

Все пожелтело, повысохли травы,

Листья кружат над прозрачной рекой.

 

Осень в лощинах сгустила туманы,

Красит дороги узорами шин,

Тянутся к югу гусей караваны

А к элеваторам – сотни машин.

 

Октябрь 1954 г.

 

 

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

 

До него ты не знала других,

Его первого ты целовала.

Вас черемуха, как молодых,

Белым хмелем весной осыпала.

 

Первый в сердце он властно вошёл,

Хоть его ты совсем не знала,

Но как было тебе хорошо,

Как ты верила и желала!

 

И казалось, что нет родней

И не будет на целом свете…

Ласку родную прошлых дней

Ты хранишь, словно память о лете.

 

И теперь хоть ты дружишь с другими

Скомкав память о первом друге –

Всё ж черемухи белыми были

Тебе чудится в пляске вьюги.

 

Декабрь 1955 г.

 

 

ВЕСНА ИДЕТ!

 

И вот заплакала зима,

Запели ручейки по склонам,

Под «бокс» подстриженные клены:

Вы, кажется, сошли с ума.

 

Глядятся в лужи – зеркала

Березку белую приметив.

А озорной весенний ветер

Вдруг им прически растрепал!

 

И радостно весна идет,

Над окнами сосульки тают,

А ей дорогу очищают

Ребята, скалывая лед.

 

Март 1954 г.

 

 

ДЕРЕВНЯ, ТИШИНА…

 

Далеко от города, в деревне,

Я дружу лишь с тишиной ночной.

И лицо твое опять, поверь мне,

Словно наяву передо мной.

 

Вижу я глаза, улыбку, губы –

Те, что только в мыслях целовал.

Может быть, меня ты и не любишь,

Может быть, с другим идешь из клуба –

Я тебя нигде не забывал.

 

Я не говорю, что ты прекрасна –

Пышных слов не говорят, любя.

Двадцать лет я прожил не напрасно,

Если в той осенний вечер ясный

Все-таки я встретил же тебя!

 

Этих строчек не увидишь, может –

Жизнь – не поле, в ней не счесть путей,

Но тебя приду я потревожить

Даже через тысячу смертей.

 

Сентябрь 1955 г.

 

 

РАЗГОВОР С СОБОЙ

 

Месяц вышел звездам навстречу,

Листья шепчутся в старом саду.

Только я одна в этот вечер

Вот – не знаю куда – иду…

А бывало с подружкой Таней

Здесь, у речки, бродили не раз.

А теперь мы чужими стали

И не кажет она даже глаз.

А во всем виноват ты, Миша,

Ты во всем один виноват…

Жаль, что ты ничего не слышишь,

И не вышел сегодня в сад.

Ты любил Таню с первого взгляда,

Жить не мог без нее ни дня.

Да не знал, что ей только наряды

И зарплата твоя нужна…

Да, красива она… Ты не первый

В фотокарточку был влюблен.

У нее появились «нервы»,

Ну, а с ними – хозяйский тон.

Так и шло все. Вдруг вы расстались.

Хоть и поздно, да понял ты,

Что лицо – это только малость

Человеческой красоты.

А потом – подошел ко мне ты,

Рассказал про горе свое…

И вот – жду. Но ты бродишь где-то,

Бродишь где-то счастье мое.

 

Февраль 1955 г.

 

 

ПРИКОСНОВЕНИЕ

 

…Вместе шли из парка,

Солнце уже село,

В этот день впервые

Твой увидел дом.

Теплыми глазами

Душу ты согрела

Парню одинокому

В городе чужом.

Лето уходило,

Птицы щебетали.

Затихали в ветках,

Начинали вновь.

В парке, где под ветром

Листья трепетали,

Встретил днем осенним

Первую любовь.

 

Сентябрь 1953 г.

 

 

СКОМКАННОЕ ПИСЬМО

 

Нет! Я не верю Вам.

Вы просто шутите.

Вам восемнадцать лет – девчонка-егоза!

И я прошу Вас – хватит же,

Не мучайте

Ведь ваши синие

Мне сердце жгут глаза.

Я помню радость

Первой встречи с Вами.

И дорог мне тот старый,

Плавный вальс.

Который Вы со мною танцевали

Чему-то слишком весело смеясь.

Мне не забыть зеленой

Тихой улицы,

Которой шли мы с Вами

В вечер тот.

Где тополь, как ревнивый муж

Сутулится.

На страже стоя у ворот.

А то мгновенье!

Облачком закрылась

Луна – она боялась помешать.

И чувствовал,

Как Ваше сердце билось

И счастье не давало мне дышать…

Но я не верю Вам.

Вы просто шутите.

Вам восемнадцать лет –

Вы просто – егоза!

И я прошу Вас –

Вы, шутя – не мучайте

Вот только это

Я хотел сказать.

 

Октябрь 1954 г.

 

 

ГОРЕЧЬ

 

Пусть говорят все: «Брось!

Иль клином сошелся свет?

Иль лучше на свете нет

Ее полудетских кос?»

 

Пусть говорят: «Отвяжись!

Ей тебя не понять

Подумай – будешь пенять

Сам на себя всю жизнь».

 

Отвечу на это: «Нет!

Да, можно другую найти

Но… сбиться легко с пути

Девчонке в семнадцать лет».

 

Февраль 1956 г.

 

 

ПРОСЬБА

 

Я часто тебя вспоминаю, родная,

Хоть ты сейчас так далеко,

Ведь здесь без тебя мне жить, ты знаешь,

Мама, совсем нелегко.

Ты лаской сердечной меня согревала

Советы давала не раз…

Что ты таила – все открывал он,

Взгляд твоих ласковых глаз.

Невзгоды и радость, печали и муки

Одна лишь могла ты понять.

И делали – сколько! Усталые руки

Твои работящие, мать!

 

Март 1954 г.

 

 

ПОМОГЛА

 

Спасибо тебе!

Ты меня поняла –

Пусть только всего на месяц.

Но ты, как водка в мороз

Помогла –

Сумела уравновесить.

 

Зажгла мое сердце,

Как факел в ночи

Мои расправила плечи.

А ведь  говорят: важен почин!

А дальше – гораздо легче.

 

Я верил тебе совсем не слегка,

А нервами, мозгом, костями.

Но  я не виню

Ведь ты,

Как река

Идешь не прямыми путями.

 

И я…

Я спасибо тебе говорю,

Пройдя через срок немалый.

Ты разожгла в моем сердце зарю,

А это ведь –

Дня начало.

 

Декабрь 1955 г.

 

 

МЫСЛЬ

 

Интересные люди на свете!

Иногда голова соображает умно.

Верно действует, но все равно

Иногда они глупы, как дети.

 

Любят сплетни вязать, на ушко пошептать,

Сочинять вечерком небылицы.

И на выбор – взирая на лица! –

До небес вознести или в грязь затоптать.

 

Февраль 1954 г.

 

 

УТРО ВЕСНЫ

 

Глаза открыла после сна,

К окну прошла

А там весна!

Пока пусть очень робкая.

Пришла в твой дом

Своим путем

Своей незримой тропкою.

Наверно,

Вечером она

Пришла сюда…

И лишь луна

Её, конечно, видела.

Как шла она,

Тревожа снег

И где нашла она ночлег –

Зима чтоб не обидела?

А утром –

Ты еще спала –

Она к тебе домой пришла

Твое окно приметила…

Но ты не слышала во сне

Дверь не открыла ей,..

Весне!,

Улыбкою не встретила.

Быстрей,

Быстрей окно открой!

И солнце пусть,

Вдвоем с весной

На части

Зиму комкают,

И ты, как мне

Отдай весне

Свою улыбку звонкую!

 

Март 1956 г.

 

 

ЮНОСТЬ

 

Года идут.

Совсем недавно мы

Друг друга за вихры еще таскали,

Ходили в школу,

Юность жадно ждали –

Она пришла,

Мальчишество размыв.

 

Теперь в глазах детишек –

Мы уж «дяди».

Мы любим,

Любят нас – не в этом суть.

О главном,

Мой ровесник,

Не забудь,

Но детство,

Вдаль умчавшееся,

Глядя.

 

Жить так,

Чтоб в зрелости

Не сесть на мель,

Чтоб не мелькнула юность

Быстрой тенью –

Ведь яблонь цвет, –

Не просто самоцель,

А солнечный

Залог плодоношенья!

 

Февраль 1956 г.

 

 

РАЗОЧАРОВАНИЕ

 

Да, я верил тебе…

Дурной!

Может, матери, так не верил.

Думал:

Точка! Любовь со мной!

Не уйдет ни в какие двери!..

Думал:

Вправду,

Всерьез,

На года!

Ты сама

Говорила об этом!

Так же верно,

Как то, что всегда

За весной к нам приходит лето.

Счастлив был,

Как цветок на лугу.

В песне счастья не слышал фальши.

А сказать бы тебе:

«Не могу!»

Пострадал –

И пошел бы дальше.

Не тянулся б к любви твоей

Как голодный к кусочку хлеба.

Ты была б душою прямей

Ну, а…

Хоть обманут не был б.

Говоришь:

«Я люблю Его»,

Так зачем ты клялась обоим?

Я б его не считал врагом,

Если сам тебя не достоин.

Нет,

Как вещь

Выбирала ты нас –

Уцененную вещь

В магазине.

И меня лишь тревожит сейчас,

То, что верил тебе..

Как святыне.

 

Декабрь 1956 г.

 

 

СОПЕРНИКУ

 

Ты красив, изящен и строен.

И костюм на тебе – хоть куда!

И девчата кричащим роем

Окружают тебя всегда.

 

Да к тому же – хоть еле-еле

Ты рифмуя к славе ползешь,

Но сказать тебе не успели,

Что в стихах ты, как в жизни лжешь.

 

Май 1956 г.

 

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ

 

«Проводов голубая солома

Опрокинулась над окном…»

                            (Забытый поэт).

 

Скрипит половица…

Три года назад

Она точно так же скрипела…

И мама все так же…

Родные глаза…

И только чуть-чуть поседела.

На стенке –

До боли знакомы! – часы

Бегут потихоньку куда-то.

Сестренка…

Она ли?

Две толстых косы

Едва не доходят до пяток.

Отец?

Ну, конечно, сидит за столом,

Как встарь, проверяя тетради.

На скрип обернулся.

Поднялся с трудом

И радость с тревогой во взгляде…

 

Апрель 1957 г.

 

 

ЗАРЯ

 

Увидев зарю в испуге,

За лес убегает луна…

Ах, рано встает округа –

Расколота тишина!

И нет

Нет в селе покоя:

В ногу с встающими днем

Из кузницы над рекою

Рвется веселый гром.

Дружным ,

Горластым хором

Приветствуют утро грачи

С кем-то сердито споря

Движок

С рассвета ворчит.

В полях,

Ветрами омытых,

Пашни стеля ковер,

Ведут трактора деловитый

Серьезный
С землей разговор.

А солнце,

Смеясь ласкает

Неба голубизну…

Песней труда встречают

Люди зарю и весну.

 

 

Май 1957 г.

 

 

ОЖИДАНИЕ

 

Замутился город белым дымом,

Вьюга режет снегом щеки крыш…

Знаю я –

Опять пройдешь ты мимо

И, меня увидев, замолчишь.

 

Не поднимешь глаз,

Зовущих робко

Отдающих душу навсегда.

Не подумав,

Что на этой тропке

Ждать готов я долгие года.

 

Лишь тебя.

В метель

И в стужу злую,

В жаркий зной

И бесконечный дождь…

Воет вьюга.

Одинок стою я

Веря,

Что опять

Ты здесь пройдешь.

 

Февраль 1956г.

 

 

РЕВНОСТЬ       

 

Что ж!

Гордись.

Не так уж это плохо…

Ведь не каждой в жизни суждено

В душу влезть кривым чертополохом

И точить,

Как точит червь зерно.

 

Чем ты душу в плен взяла до смерти,

Дорога чем сердцу моему?

Не могу сказать.

И вы поверьте –

Не найти ответа никому.

 

Может быть глаза чернее ночи?

Руки?

Губы?

Это все не то.

Твой характер?

Нет, сказать короче –

Чувств моих нетронутый поток.

 

Так, как знаешь речки в половодье

Полнятся водой,

Все рвут и бьют.

А пришла весна – и в мелководье

Не напиться даже воробью.

 

Так и ты.

Любила всей душой.

А потом – любовь ушла, угасла.

Это, может, очень хорошо.

Только жаль, что было все напрасно.

 

И теперь меня к тебе зовет

Лишь надежда –

Вот, как в сказке чудо…

Вдруг речушка снова все зальет?

Вдруг опять тебя любовь разбудит?

 

Март 1956 г.

 

 

МОЯ КАЗАНЬ

 

Я иногда помечтать не прочь:

«Что будет с Казанью лет через двадцать?»

Но в эту синюю,

Лунную ночь

Другие мысли в мозгу роятся.

 

Когда-то давно, увидев Казань –

Сердце родной Татарии,

Вполне всерьез Маяковский сказал,

Что она – лишь косая и старая.

 

Немало лет прошло с этих пор…

И нет больше старой Казани

Об этом заводов могучий хор

Трубит нам в морозной рани.

 

Об этом над городом песни звенят

В ликующий день Сабантуя,

Об этом весной

Парки шумят

В зеленом наряде красуясь.

 

И там, где извозчики,

Стоя в снегу,

Седоков ожидая – дремали,

Дома растолкав,

Магистрали бегут

За город,

В зеленые дали.

 

На Левобулачной – замедлишь шаг

Готов пощупать руками

Старый,

Грязный Казанский Булак

В зелень одет.

И в камень.

 

И гордостью полнится каждый из нас

Размер новостроек приметив.

И шлет в подарок Казани газ –

Как старшей сестре – Альметьевск.

 

И это – всюду.

Это для всех,

Заводы,

Квартиры,

ВУЗы

И знают добротный

Казанский мех

Во всех уголках Союза…

 

Я иногда помечтать не прочь:

Что будет с Казанью лет через двадцать?

Но в эту синюю,

Лунную ночь

Другие мысли в мозгах роятся.

 

Трудом и мечтой обновляют Казань

Дерзанье, порыв и вера…

И слов не хватит про все рассказать –

Ведь скажут, что это – химера!

 

Февраль 1957 г.