Всероссийская премьера в Ульяновске фильма А.Сокурова «Фауст» вызвала в памяти другой фильм, «Несколько дней из жизни Обломова» Н.Михалкова, полную ему противоположность, и навела на размышления. Немного есть литературных героев, которые стали мировыми мифами. В их числе Обломов И.А.Гончарова и Фауст И.В.Гете. Несомненно, что они выражают и существенные черты своих народов, и кажутся на первый взгляд совершенно разными, не имеющими ничего общего. Обломов – само олицетворение невозмутимости и ленивого покоя, и деятельный, страстный Фауст. Тем не менее многие исследователи находят параллели между этими великими мифами, поскольку в них сокрыты общечеловеческие мотивы.

«Гончаровский Штольц… Если уж искать для него у Гёте соответствующий прообраз, то таким прообразом будет скорее Мефистофель… Как известно, гётевский Мефистофель поступил вовсе не оригинально, подсунув Фаусту в качестве возлюбленной и любовницы невинную Гретхен… Со времен наущения Евы нечистый всегда успешней всего действует через женщину… Штольц… ведь тоже — не постесняемся этого резкого слова — буквально подсовывает Обломову Ольгу. Причем делает это, предварительно сговорившись с нею об условии “розыгрыша”, – находим у известного гончарововеда Ю.М.Лощица.

На глубину обломовского мифа, выводящего его за национальные пределы, указывает в статье в БРЭ д.ф.н., профессор МГУ В.А.Недзвецкий: «Обломов стал архетипическим образом новой европейской литературы наряду с Гамлетом, Дон Кихотом, Фаустом». Каким образом? Обломовский миф связал, в том числе, воедино идеи свободы и покоя, свободы «мира грез» и покоя «не делания», причем доводя его до абсурда – до иронического дивана. Это придает образу Обломова такую пластичность, вмещает в него столько смыслов, что он находит отклик во всем мире, от Европы до Японии.

Видимые параллели есть и между писателями Гете и Гончаровым. «В Фаусте я черпал из своего внутреннего мира, удача сопутствовала мне», – говорит об источнике своего вдохновения Иоганн Вольфганг Гете. И в Обломове «мало-помалу» воплощались черты Ивана Александровича Гончарова: «В образе Обломова мы имеем необыкновенно высокую степень приращения к личности писателя, вдохнувшего в этот образ жизнь… В Обломове творчески преломилось очень много от личности и жизненной судьбы Гончарова — факт, от которого нам не уйти…» То есть оба произведения писались авторами из глубин своей души, это излияние их души. Хорошо известно и то, что Гончаров, вослед за Пушкиным, боготворил гений Гете.

Есть и чисто внешние сходства рождения на свет божий этих трагических поэм («Обломова» современники величали и поэмой). «Фауст» – это итог почти 60-летноего труда Гете, и «Обломов» писался долго, 10 лет. А если учесть, что Гончаров объединял три главных своих романа в один, то этот свой большой роман «Обыкновенная история. Обломов. Обрыв» он писал также всю свою творческую жизнь. Примечательно, что, предваряя выход произведений в свет, были напечатаны их фрагменты: «Фауст. Фрагмент», и «Сон Обломова». Однако есть и более серьезное родство Фауста и Обломова.

В жизни Гете был период, когда он увлекся вдруг восточной поэзией Хафиза, и неожиданно в нем вспыхнуло чувство к Марианне фон Виллермер, прельстительной Зулейке его поэтического цикла «Западно-восточный диван», который он создает вдохновленный этой любовью. Гете смотрит тогда со своего «западно-восточного дивана» «благосклонной улыбкой мудреца». Мы по праву можем увидеть здесь обломовский мотив, поскольку возникает восточный «диван» и рядом с ним любовь поэта – так рядом с диваном Обломова появляется Ольга Ильинская.
Поэтический Восток стал для Гете одним из источником вдохновения, искусства игры намеками, иносказаниями, – пишет исследователь творчества Гете Н.Вильмонт. Эти мотивы присутствуют и в «Фаусте».

Многие исследователи считают, что в образе Фауста «заключены две души»: созерцательная и деятельная, стремящаяся постигнуть «вселенной внутреннюю связь», толкающая Фауста в широкий мир из его ученого кабинета, чтобы испытать на себе все его страсти, и попытаться изменить этот мир. Обе они не находят удовлетворения, и Фауст наливает уже в свой бокал яду, чтобы разрешить это противоречие, но тут раздается колокольный звон благовеста, а затем появляется Мефистофель. И Фауст заключает с ним договор как последнее средство познать мир. Философы увидели в этом великий символ, и назвали современного человека фаустовым, преобразующим мир на свой страх и риск.

На этот важнейший момент в первой публикации фрагмента «Фауста» обратил в свое время внимание Фридрих Вильгельм Шеллинг, один из философских столпов Германии, о чем сообщает исследователь творчества Гете А.Аникст. В своих лекциях за 1790 год Шеллинг говорит, что большие художники обладают способностью духовно концентрировать в себе время и вселенную: «Универсальность доступна лишь тому…, кто может создать себе мифологию, замкнутый круг поэзии». «Фауст» – это «подлинно мифологическое произведение», «сокровеннейшая и чистейшая сущность нашего века… со всем тем, что она вынашивала или еще вынашивает» – утверждает Шеллинг.

Эти его слова можно отнести и к «Обломову», также мифологическому произведению, только о России. Если Фауст сконцентрировал в себе немецкое время и вселенную, то Обломов – русские. Однако, самое замечательное, что далее Шеллинг указывает и на связь, и на коренное отличие Фауста и Обломова; последнее так захватило наше внимание, что мы не замечаем их внутреннего родства, сокрытого этим отличием.

Фаустом – говорит Шеллинг – владеет желание «утолить ненасытную алчность мечтательностью без разумной цели и меры». Таков один выход. «Второй выход неудовлетворенному стремлению духа – броситься в мир, познать земную скорбь и испытать земное счастье». Фауст выбирает второй путь к реальной жизни, и «должен будет встретиться с высшим трагизмом», – предсказывает окончание трагедии Гете Шеллинг, еще не зная, чем закончится любовь Фауста и Гретхен, ибо фрагмент «Фауста» обрывается до финала первой части драмы.

Обломов же выбирает с этой исходной позиции первый выход: утоляет свою алчность к жизни «мечтательностью без разумной меры и цели», и избегает «земной скорби», то есть избегает «земного счастья» с его трагизмом. Гончаров называет этот выбор «миром грез» Обломова, в котором он, «задумчиво наслаждаясь», жил. Таким образом, Фауст и Обломов – это, в некотором смысле, родственные души, но выбравшие противоположные пути утоления жажды жизни. Активное начало у них одинаковое – духовное, но в Обломове энергия души замкнулась на себя, а в Фаусте распрямилась во вне.

…Фауст и Обломов. Этих великих литературных героев можно рассматривать как две предельные крайности, которые, став мифами, подобно двуликому Янусу, вобрали в себя все промежуточные смыслы. Поэтому в земной жизни мы обречены на вечный поиск компромисса между обломовским «покоем и свободой» и фаустовой страстью к жизни. И каждый, так или иначе, находит свой выход, единственный и неповторимый.