От ведущего.

В начале марта мы публиковали большую подборку стихотворений Николая Полотнянко – дабы читатель мог ознакомиться с его поэтическим творчеством.

Сегодня мы знакомим читателей с его прозой.

Это связано и с тем, что сейчас претенденты подают заявки на получение «Гончаровской премии» 2023 года…

Получить такую премию достоин и писатель Николай Полотнянко…
Список его прозаических творений весьма обширен.
Знакомьтесь!
Ж.М.

Краткая библиография прозы Н.Полотнянко.

 

Полотнянко Н.А. Государев наместник; роман. Ульяновск; 2011.

Полотнянко, Н.А. Бесстыжий остров – роман. Ульяновск 2013.

Полотнянко, Н.А. Жертва сладости немецкой – современный русский роман.

 

Полотнянко, Н.А. Атаман всея гулевой Руси. 2014.

Полотнянко, Н.А. Загон для отверженных – русский роман 2014.

 

Полотнянко, Н.А. Клад Емельяна Пугачева: современный русский роман

Полотнянко, Н.А. Минувшего лепет и шелест: современный роман/2014.

 

Полотнянко, Н.А. Счастлив посмертно: современный русский роман / 2014.

Полотнянко, Н.А. Все где-то решено: рассказы и повесть 2015.

 

Полотнянко Н.А. Минувшего лепет и шелест – русский роман.

Полотнянко Н.А. Синбирские сказания: сборник сказов.

 

Полотнянко Н.А. Всё это было, было, было… Литературный Ульяновск. — 2016.

— Полотнянко Н.А. Слово о начале града славного и похвального Синбирска-  одноактная пьеса, журнал Симбирскъ:. – 2018. — № 9 (63).

****

От ведущего.

Один из  великанов русской словестности 19 века заметил, что глубже и полнее оценивать суть и значимость писателя и его творчества помогает знание авторского мировоззрения,  его нравственных, философских принципов и постулатов.

Ну и мнение читателей  значимо тоже.

Попробуем в сие углубиться… Или яснее: писатель о себе, о литературе… А читатели, критики – о нем, о его  произведениях…

****

“Служенье муз не терпит суеты…”

Интервью с главным редактором журнала “Литературный Ульяновск” Н.А. Полотнянко Литературный Ульяновск. – 2011. – № 4

Полотнянко Н.А. Литература? Без шансов…: беседа с Сергеем Юрьевым, «Аргументы и факты в Ульяновске.» – 2013. –

Кузнецов В. Художественно-историческая проза о Симбирском крае. Литературный Ульяновск. – Ульяновск, 2013. – № 1–2

Продолжение традиций: 11 февраля 2016 г. – выступление на вручении Н.Полотнянко премии Николая Благова во «Дворце книги». (Симбирскъ: лит. журнал. –2016. – № 2.)

Н. А.Полотнянко: [краткая биографическая. справка] «Симбирская пристань» – лит. сборник. Ульяновск-Тамбов, 2019.

****

Отклонимся от темы… Как известно в человеческом сообществе во все времена существуют и будут существовать такие странноватые люди как сказочники, летописцы,  поэты, писатели – и прочие литераторы. Они пытаются  из своей души,  из своего миропонимания, из своей потребности что-то открыть, объяснить, о чем-то напомнить, что-то подсказать людям – и так далее… Такие персоны были всегда и везде – вспомните хотя бы древнюю Грецию и ее сказителей…

Это каста – не производящая ничего материального – но крайне необходимая человечеству… Массово это явлено в виде любительства – но есть и  примеры  фанатичной преданности словотворчеству. …

Польза от оных персон существует.

Ибо фундаментом и первоосновой всего сущего является  все –таки СЛОВО – и преданные СЛОВУ люди. То бишь учителя, переводчики, лингвисты, языковеды. Но в первую очередь – поэты и писатели…

Не зря же Максим Горький назвал писателей «Инженерами человеческих душ!» Уж он-то знал цену СЛОВА,  СИЛУ   СЛОВА…

«Любителей черкнуть пером» в  сфере литературы много… А вот профессионализм – а тем паче талант – редок. На этом фоне Николай Полотнянко – чуть ли не единственный в Ульяновской области профессионально работающий преданный литературе писатель. И это – не просто фигуральная «часть речи» – а реальный факт.

Полотнянко весьма усердно «пашет и засевает «литературную ниву» Ульяновской области…

Познакомьтесь с суждениями по этому поводу критиков, литературоведов, читателей.

Как же без них?

Ж.М.

*****

О писателе Н.Полотнянко…

Лев Нецветаев, художник, архитектор:

– Николай Полотнянко является достойным продолжателем лучших традиций литературной истории России. Он удивляет широтой и глубиной охвата русской жизни. Он увековечил в своём творчестве уникальную художественную историю и настоящее Симбирского-Ульяновского края, которому отдал всю энергию своего интеллекта… По сути, он выступил как хранитель исторической памяти народа, отобразив в своем романе «Минувшего лепет и шелест» повседневную жизнь нашего города в начале 19 века.

 Валерий Ветров, поэт:

– Как почитатель произведений Николая Алексеевича Полотнянко, жду и постановку его комедии.

Губернатор А. Загряжский слишком задерживается с выходом на сцену. Пора. Давно пора.

Юрий Ровенский, читатель:

– По произведениям Н. Полотнянко можно изучать историю Симбирского края, характеры знаменитых личностей, в произведениях угадывается и наш край, известные многим, земляки…

Скоро состоится присуждение известной «Гончаровской премии» – 2023».

Николай Полотнянко – достойный кандидат!

В. Кузнецов, доктор исторических наук:

– Пьеса «Симбирский греховодник» — как раз для симбирской сцены. Во-первых, это комедия со всеми ее атрибутами: легкая, смешная, интригующая, читается (и, вероятно, будет смотреться) на одном дыхании. Во-вторых, пьеса — умная, что называется заставляет задуматься. В-третьих, она о симбирской истории. Н.А. Полотнянко удалось написать крепкую пьесу.

А. Никонов, писатель:

– Николай Полотнянко не просто прекрасный поэт и прозаик, он, пожалуй, живой сгусток русской литературной боли и правды. И за это ему низкий поклон.

Светлана Демченко, читатель. Львов:

–  Считаю, что Николай Полотнянко заслуживает высокой оценки.

 Лорина Тодорова, читатель. Болгария:

– Николай! Что-что, но ИСТОРИЯ, – это Ваш КОНЕК! очень приятно знать, что вышла в свет еще одна Полезная КНИГА!

Александр, читатель:

– Несколько лет назад случайно прочитал короткий рассказ Николая о житие в бараке при кирпичном заводе. Автор запомнился и всегда, если встречаются его тексты, то обязательно читаю.

 Валерий Кузнецов, историк:

– Николай Алексеевич Полотнянко писатель крепкий, талантливый. Его повести и романы – это хорошая русская проза.

 Станислав Гайдуков, читатель, Воронеж: 

– Не зная прошлого, не поймёшь настоящего, не увидишь будущего. Замечательный роман, отличная рецензия! Спасибо автору Николаю Полотнянко!

Евгений Щербаков, читатель:

 – В исторических романах обычно прослеживаются социальные проблемы, столкновения интересов социальных групп. Рецензент вместе с автором романа заметили лирику в событиях минувшего. Такую лирику, которая заметна и в настоящем времени. Это несомненный успех автора, который подчеркнула рецензент романа.

  Светлана Демченко, читатель, Львов:

Роман Н.Полотнянко притягателен –  продолжается пушкинский факел в книге Н.Полотнянко. Спасибо!

Л. Нецветаев – поэт.

– Писатель Николай Полотнянко является достойным продолжателем литературной истории. Писателями такого творческого диапазона далеко не каждая область может похвалиться. Николай Алексеевич Полотнянко удивляет и поражает широтой и глубиной своего таланта. Ведь он увековечил в своём творчестве, в стихах и прозе уникальную художественную историю и настоящее Симбирского-Ульяновского края. По сути, он выступил как хранитель исторической памяти народа, отобразив в своем романе «Минувшего лепет и шелест» повседневную жизнь нашего города в начале 19 века.

Удивительна и может служить примером для многих ульяновских писателей его работоспособность. Как поразительно активно и неустанно работает этот писатель в его уже преклонном возрасте, как будоражит литературные силы писателей. И это вызывает большое уважение.

Десять лет Николай Алексеевич издавал журнал «Литературный Ульяновск», а в наши дни это очень непростое дело, которое заметно поднимает культурный престиж области.

Николай Алексеевич – автор более двух десятков книг. Его выделяет среди других писателей широкий творческий диапазон: стихи, исторические и современные романы, повести и рассказы,  комедии, публицистика – статьи на самые разные животрепещущие темы, тревога за сбережение родного русского языка.

Признанный в писательских кругах авторитетный писатель Николай Полотнянко, несомненно, талантлив. Более полувека он трудится на поприще очеловечивания людей своими книгами, опираясь на собственные силы и поддержку почитателей своего литературного дара.

Свидетельством этому является роман «Минувшего лепет и шелест», в котором впервые в ульяновской художественной литературе показана повседневная жизнь провинциальной чиновничьей элиты и других родовитых обитателей «Дворянского гнезда» как называли Симбирск в начале 19-го века..

Для того, чтобы понять, каким ярким и чистым русским языком написан роман, достаточно будет и одного взятого наугад отрывка:

«От Симбирска до Москвы было далеко, и губернское барство съезжалось в город из своих поместий, чтобы весело провести рождественские праздники, просватать дочерей и женить сыновей, повеселиться на балах, поиграть в карты и вволю посплетничать. Что греха таить, сплетни успешно заменяли собой отсутствие губернской газеты, они молниеносно разносились из одного конца города в другой, поскольку Симбирск, как в те годы, так и сейчас, обладает фантастической сверхпроводимостью для сплетен, слухов и всяких досужих вымыслов. Чихнёт Иван Васильевич в своём доме на Ново-Казанской улице, а в другом конце города в громадном особняке в Винновской роще барыня Кроткова сразу же сообщит мужу, что Иван Васильевич крепко захворал и приходил священник соборовать его и исповедать. Поразительная сверхпроводимость Симбирска не давала скучать обывателям, каждый из них, просыпаясь поутру, сразу же узнавал от кухарки, молочницы или прохожего человека, окликнув его через форточку: «Что новенького?», о похоронах сгоревшего на работе чиновника питейного акциза,  о краже из будки стражника мешка нюхательного табака, продажей которого промышлял служивый, о досрочных родах у молодой вдовы, которая всегда числилась в неродихах, семимесячного младенца. Всё это возникало, обсасывалось и передавалось далее в определённые центры, где пустые и вздорные пересуды и факты генерировались и пускались в обращение двумя-тремя конкретными лицами, из которых главнейшей была коллежская регистраторша Караваева…»

Читатель:

– Еще пятнадцать лет назад в Ульяновске полностью отсутствовала историческая художественная проза, и надежд на её появление было очень мало, поскольку не было писателя, чей талант был бы нацелен в прошлое нашего края. И все свыклись с тем, что современный Ульяновск – это глухая периферия не только в исторической, но и в русской литературе вообще, если не брать во внимание творчество известных классиков 19-го века.

И вот писатель Полотнянко «выстрелил» целой серией исторических романов:… «Государев наместник» («Богдан Хитрово») (2007), «Бунташное войско Стеньки Разина» (2008), «Клад Емельяна Пугачёва» (2009), «Жертва сладости немецкой», «Повесть о скромной отшельнице…» (2010); две пьесы: «Симбирский греховодник» (2010) и «Клад Емельяна Пугачева» (2012). Кроме этого, им написаны поэтические книги «Симбирский Временник» и «Сказания земли Синбирской».

Все вместе они составляют впечатляющую картину наиболее ярких страниц жизни нашего края в 17-м и первой половине 19 вв., где речь идет о Б. Хитрово, С. Разине и Е. Пугачеве…

Как профессиональный историк и писатель я знаю, что создавать историческую художественную литературу очень сложно. Следует отдать должное Н.А. Полотнянко – он сумел этого избежать. От эпохи до мелочи – все верно, все убеждает, все опирается на источники.

За почти полвека творческой деятельности Николаем Полотнянко создана в контексте русской действительности уникальная литературно-художественная летопись Симбирского – Ульяновского края в форме исторических и современных романов, повестей, поэм, стихотворений, комедий и рассказов.

От ведущего.

«Симбирский глагол» уже много лет является активным участником литературной жизни региона. На его страницах со своими художественными произведениями (стихами и прозой) выступали почти все талантливые ульяновские авторы, что позволило нашему изданию приобрести авторитет среди читателей, исповедующих пушкинское понимание русской литературы как гуманистического мировоззрения Русской культуры.

Этим качеством в полной мере соответствует полувековая творческая работа поэта, прозаика, драматурга, публициста и литературного критика Николая Алексеевича Полотнянко, создавшего уникальнуюбиблиотеку прошлого и настоящего Симбирского-Ульяновского края, подобной которой нет ни в одном регионе Среднего Поволжья. Его роман «Минувшего лепет и шелест»  рассказывает о повседневной жизни Симбирска в период, когда его посетил А.С. Пушкин –  чтобы встретиться с поэтом Николаем Языковым…

Поездка А. Пушкина в Языково.

(Глава из романа Н. Полотнянко.)

Путешествие в тёплую сухую погоду по ровной дороге среди позолоченных сентябрём дубрав, берёзовых рощ и осинников было не утомительным, и в едва начавших брезжить сумерках Александр Сергеевич подкатил по аллее усадебного парка к большому двухэтажному дому, под высокое каменное крыльцо с семью дорическими колоннами. С обеих сторон к дому примыкали флигели, в которых размещались комнаты для гостей и различные службы.
К Пушкину вышел слуга, поклонился и вопросительно на него посмотрел. Александр Сергеевич не успел отрекомендоваться, как на крыльцо вышел один из хозяев – Пётр Михайлович Языков. Он не был знаком с поэтом, но по портретам сразу узнал гостя и, ничем не проявив своих чувств, пригласил его пройти в дом.
– К сожалению, братья в отъезде, – сухо произнёс хозяин. – Но я искренне рад вашему приезду и готов вам услужить моим гостеприимством.
– Когда ждёте Николая Михайловича?
– Обещался быть через неделю. Ужин где-то через час.
Пушкин осмотрел предложенную ему комнату и остался доволен. Из обширного окна открывался просторный вид на поля и перелески, рядом с домом был пруд, на берегу стояла дощатая купальня, к бревенчатым мостам была привязана лодка.
– Просторно здесь Языкову, и вольно, – с невольной завистью вздохнул Пушкин. – Я такую волю только и знал, что в Михайловском… А братец у него суховат, и взгляд, как у цензора, придирчивый.
Пётр Михайлович был смущен неожиданным приездом именитого поэта и чувствовал себя не в своей тарелке. Он действительно был суховат в общении с людьми, с трудом шёл на сближение, но сердце имел доброе, а его напускная строгость была всего лишь прикрытием врождённой стеснительности.
– Чем мне его занять? О чём с ним говорить? – с тревогой думал Пётр Михайлович. – Ладно, покажу ему свою коллекцию минералов, но будет ли она ему интересна? В моём собрании нет ни одного драгоценного камня, а поэтов, конечно, привлекает лишь то, что блестит, что вкусно пахнет, сладко поёт, от них поэт заводит в себе поэтическую пружину и начинает петь, как механический соловей, пока не закончится его завод.
Пушкин приехал в Языково не только из-за желания навестить Языкова, но имел также уверенность, что здесь он познакомится с рукописью академика Рычкова о пугачёвском бунте. Кроме того, большой интерес для исследователя крестьянского восстания представляла история семьи Языковых. Прадед Петра Михайловича отличался жестоким отношением к своим рабам. Когда бунт огненными всполохами растёкся по Симбирскому уезду, предка сегодняшних владельцев усадьбы сожгли заживо взбунтовавшиеся крестьяне. Александра Сергеевича эта трагедия весьма волновала, потому, что казалась нереальной, и после ужина, когда гость и хозяин переместились в библиотеку, он умело направил разговор в сторону интересующей темы.
– Согласитесь, Петр Михайлович, что полвека назад отношения между слугами и господами были душевными, в определённой степени даже – родственными.
– Вряд ли они сильно изменились с тех пор, – глядя на полено, догорающее в камине, хмуро вымолвил хозяин. – Ненависть к барину у мужика не со вчерашнего дня появилась. Её начало в потёмках истории. Гляньте на полено, оно почернело, почти не горит, но обдует его сквозняком и пламени тесно станет в камине.
– Все-таки наш народ изначально добр, – мягко сказал Пушкин.
– Я про эти начала ничего не ведаю, а вот концы у нас все кровавые. Добр говорите?.. Неверно, недобр, но временами на него накатывает добродушие. К моему прадеду слуги тоже зла не имели. Говорили, мол, прости нас, барин, что мы тебя сейчас в огонь кинем. Но это не мы, это мир так решил. Так и сожгли живьём со слезами на глазах. После этого я не знаю, что и подумать о народе. И сейчас мужик глядит на барина волком. Он ведь справедливо считает нас захребетниками, а землю – своей.
– Всему виной указ о вольности дворянства, – сказал Пушкин. – Крестьяне решили, что волю несчастный царь Пётр Фёдорович объявил и для них, но дворянство это скрыло от народа. Теперь дворянин может не служить, рассуждает мужик, тогда по какому праву он владеет мной и землёй? Надо было вместе с дворянством поволить крестьянству, только как? Я разговаривал со Сперанским, но он будущее счастье России видит в торжестве закона как единственного мерила социальной справедливости.
Было видно, что флегматичного Петра Михайловича разговор стал задевать за живое. Он даже слегка раскраснелся от охватившего волнения и, подойдя к шкафу с книгами, взял тетрадь в сафьяновом переплёте.
– Для меня приятная неожиданность встретить в вас, Александр Сергеевич, столь глубокое и верное понимание существа государственного устройства России. Объявляю вам, что я – замшелый ретроград и не верю ни в прогресс, ни в революцию, я верю только в Спасителя.  И до его пришествия всё дворянство от однодворца до царя должны быть заняты тем, чтобы сохранить Россию, не дать ей рухнуть в пучину бунта, сберечь народ в его единстве, потому что разобщённый народ не сможет сохранить свою душу в первозданной чистоте и свежести, скорее всего он её потеряет, и ему будет не с чем предстать на Страшном Суде.
Александр Сергеевич внимал хозяину с большой заинтересованностью, потому что вопреки устоявшемуся мнению, недалёких и равнодушных людей в России обитает гораздо больше, чем можно вообразить, а люди со свободным складом ума представляют большую редкость. У нас так сложилось, что начинает человек размышлять, как обустроить Россию, так поплутав среди родных овинов, невольно устремит свой взор на просвещённый Запад и там сразу же отыщет пример для подражания.
– Осмелюсь предположить, уважаемый Пётр Михайлович, что в сей тетради заключён ваш прожект относительно разумного сохранения государственных устоев России?
– Скорее это плоды случайных и незрелых мыслей, – слегка вспотев от возбуждения, сказал хозяин. – Здесь нет какой-то системы, просто мои догадки, как построить отношения между дворянством и крестьянами на справедливых основаниях.
– Любопытно, весьма любопытно! – оживился Пушкин. – Не сомневаюсь, что вам это удалось сделать не так темно и заумно, как у английского политэконома Адама Смита. Я, признаться, прочитал у него всего пару страниц и впал в такую спячку, что очнулся от неё на другой день к обеду.

Для того, чтобы приступить к изложению своих изысканий, Петру Михайловичу понадобилось некоторое время. Он прошёлся по библиотеке, остановился возле окна, в котором догорал закат и, повернувшись к гостю, скрестил руки на груди, что Пушкину показалось наигранным байроническим жестом.
– Хотя Россия совсем недавно одержала решительную военную победу над объединёнными силами Европы, и дворянство показало себя лучшим образом, я убеждён, что его историческая миссия близка к завершению. После указа 1763 года о вольности дворянства, наше владение землей и крестьянами потеряло всякие основания. Раньше мы платили за права дворянства ратной или штатской службой. Получив вольность, дворянство, превратившись, в своём большинстве, в нахлебников, потеряло моральное право владеть поместьями. Собственно Пугачёвщина с того и началась, что народ поверил слуху о вольности, которая дана ему наравне с дворянством. И моего деда сожгли по народному правосознанию как одного из тех, кто украл крестьянскую волю.
– Наша история так ужасна своими кровавыми неистовствами, что порою начинаешь задумываться, а имеет ли она какой-нибудь разумный смысл?
– Смысл история имеет тогда, когда это смысл верхнего правящего слоя людей. И если он ими теряется, то история превращается в бессмыслицу. Россия потеряла правду и совесть и без них ей не жить. Раньше хранителем нравственных начал был патриарх, а сейчас всё сосредоточено в царе. Ему я отправил, уже год назад, свои размышления о России.
– И что из этого вышло?
– Не знаю, – пожал плечами Пётр Михайлович. – Если я ещё здесь, значит, ничего противоправительственного в моих писаниях нет, а на глупости не отвечают.
– Как-то не верится, что вы способны занять внимание государя чепухой, – сказал Пушкин. – Говорите, что вы такое писали, и, возможно, я найду способ довести это до сведения его величества.
– Моя мысль состоит в том, что неравенство можно сгладить, если всех крестьян перевести в разряд государственных.
– Вы замахиваетесь на святое, на крепостные души, – покачал головой Пушкин. – Без них нет и дворянина. Но продолжайте, продолжайте.
– Государство собирает с крестьян подати и обеспечивает дворянам определённые выплаты, исходя из имевшихся у него душ до какого-то срока, пока дворянин не определится, каким способом он сможет зарабатывать на жизнь.
– Да вы, Петр Михайлович, опаснее Робеспьера! – рассмеялся Пушкин. – Где же наши дворяне будут работать? Многие из них ни к чему не способны.
– Уверен, откроется много вакансий, – убеждённо произнёс Языков. – Во-первых, это управление – административное, хозяйственное, полицейское, территориями от одной-двух деревень до волости, уезда, губернии, вплоть до генерал-губернаторства. Молодых дворян надо заставить учиться агрономической науке, чтобы в каждой волости был толковый агроном; медицине, чтобы в каждой волости были врач и больница. Все налоги пойдут в одно место, в государственную казну, уверен в распоряжении правительства денег будет столько, что можно будет строить дороги, мануфактуры, вместо бурлаков пустить по Волге паровые баржи. Конечно, французские фабриканты роскоши обнищают без русского мотовства, но Россия будет от этого только в выигрыше тем, что ни один пахотный крестьянин не сможет упрекнуть дворянина, что тот расселся на его шее.
– А как поступить с такой прекрасной усадьбой, как ваша? – задумчиво произнёс Пушкин, весьма удивленный тем, что встретил в Симбирской губернии столь радикального вольнодумца.
– Все усадьбы надо оставить их владельцам, и землю, что останется от повышения размеров крестьянского надела до пределов, когда его сможет обрабатывать одна семья. Лишённые дармовых работников помещики будут вынуждены вести хозяйство, арендуя крестьян на срок за договорную плату. Спросите, где взять деньги? В ссудном банке, который учредит правительство. Конечно, не всё пойдёт гладко, кто-то и воспротивится переменам, но за то, чтобы в России, хотя бы на сто лет воцарилась справедливость, дворянам надо кое в чём себя утеснить.
– Можете записать меня в свои сторонники, но таких найдётся не более тысячи на всю Россию, – сказал Пушкин. – В ваших рассуждениях я не вижу царя. А для успеха вашего предприятия важно знать, согласится ли император Николай Павлович стать мужицким царём?
– Вот как вы переворачиваете, – сказал Языков. – России нужен не дворянский, не мужицкий, а народный царь. Трудящиеся дворяне – это тоже народ и ничто не мешает им быть умственной аристократией народа.
В комнату вошёл слуга, положил в камин три дубовых полена, и стал зажигать одну за другой свечи. За окном где-то в парке ухнул филин. Александр Сергеевич зябко поёжился.
– Кажется, Пётр Михайлович, я знаю, почему государь не откликнулся на ваш проект. Вы можете не беспокоиться: я уверен, что он всё, предложенное вами, одобряет, но делать ничего не будет.
– По какой же причине?
– Во-первых, ваш план обустройства не примет дворянство, а оно много сильнее царя, когда дело дойдёт до его разорения. Во-вторых, любая, даже самая продуманная, попытка пошевелить Россию обернётся бунтом, по сравнению с которым Пугачёвщина покажется шалостью.
– Как же мне распорядиться с этим? – Языков взял со стола сафьяновую тетрадь.
– В столь щепетильном деле я вам не подсказчик, – вздохнул Пушкин. – Оставьте в библиотеке, для своего оправдания потомкам. Мы не вольны распоряжаться своей судьбой, и судьба России решится сама, будем верить, по Божьему промыслу.
– Благодарю, что помогли мне разобраться в себе, – тихо произнёс Языков и бросил тетрадь в наполненный пламенем камин. Огонь мгновенно объял сухие листы бумаги и кожу обложки и начал их скручивать и корёжить, обращая в пепел.
Языковы жили просторно, службы и комнаты для слуг были устроены так, чтобы они не создавали помех хозяевам и гостям. Во всём двухэтажном, с высокими на первом этаже просторными окнами, доме стояла торжественная тишина, как будто он был не только жильём, а чем-то вроде музеиума. Навощённые паркетные полы, присутствие почти в каждой комнате колонн и полуколонн, прямых родственников той семёрки дорических столбов, что подпирали фасад, мраморные камины, лепнина потолков на античные сюжеты могли ввести зрителя в заблуждение относительно того в какой части России находятся столь выдающиеся чертоги. Это вполне могли быть и Петербург, и Москва, и кичащийся своим первородством Ярославль, но никак не полурусская мордовско-чувашская окраина коренной России.
По сквозному коридору первого этажа неслышно прохаживался лакей и время от времени останавливался возле дверей гостевой комнаты, чтобы прислушаться и по зову изнутри подать тёплую воду для умывания, мыло и мягкое полотенце, но до его слуха доносилось еле слышное шелестение страниц. Александр Сергеевич медленно перелистывал «летопись» академика Рычкова, свидетеля осады бунтовщиками Оренбурга. Наконец искомая страница нашлась и взгляду поэта открылась трагедия отца, потерявшего в русском междоусобье сына. Острым ногтём мизинца он пометил взволновавшее его место в книге, где рассказывалось о свидании осиротевшего отца с лжецарём в подвале дома Пустынникова. Впоследствии он записал для памяти:
«… Увидя Рычкова он (Пугачёв) сказал ему: добро пожаловать, и пригласил его с ним отобедать. Из чего, говорит Рычков, я познал его подлый дух и помолчав немного стал ему говорить, как он мог отважиться на такие злодейства. Пугачёв отвечал: Виноват перед богом и государыней, но буду стараться все мои вины заслужить… Пугачёв спросил у него, кто он таков. Говоря ему о своем сыне, убитом в сражении против сообщников Пугачёва, Рычков не мог удержаться от слёз. Пугачёв, глядя на несчастного отца, сам заплакал».
Александр Сергеевич невольно представил себе эту встречу, и глаза его тоже увлажнились слезами. «Сцена, достойная пера Шекспира, – подумал он. – Но кому я в ней сочувствую, или гляжу на неё со стороны, или мне жалко себя, поскольку на месте Рычкова мог вполне оказаться и я, живи я в то время? Конечно, мне жалко Рычкова, но разве Пугачёв не достоин моего сочувствия? О подлом пугачёвском духе я изрядно наслышан, но народная правда не может быть подлой, а Пугачёв – это материализация народной правды, и бесчинства, сотворённые им во время бунта, не должны заслонять главный смысл пугачёвщины: неодолимое влечение народа к справедливости, которой в России нет, и, бог знает, когда она будет».
Не дождавшись зова, в комнату осторожно заглянул слуга.
– Пора, барин, к столу пожаловать, а вы ещё не умывались.

…После завтрака Александр Сергеевич вернулся в гостевую комнату и некоторое время стоял возле распахнутого для проветривания окна, вдыхая запахи осеннего парка, уже наполовину утратившего листву, которая под порывами ветра вспархивала над землей и тут же падала вниз, и только один сумел взлететь выше липы, с которой упал, и, набирая высоту, растаял в небе.
Убрав со стола рычковскую «Летопись», Пушкин положил перед собой письмо жены, перечитал его, пометив места, которые нуждались в немедленном ответе, и потянулся пером к чернильнице.
«Пишу тебе из деревни поэта Языкова, к которому заехал и не нашёл дома… Меня очень беспокоят твои обстоятельства, денег у тебя слишком мало. Того и гляди сделаешь новые долги, не расплатясь со старыми. Я путешествую, кажется, с пользой, но ещё не на месте и ничего не написал. И сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться…»