Говорят, что на Кавказе до сих пор практикуется старинный обычай – кража невест. А между прочим, не в такую и давнюю, всего-то полуторавековую

старину, невест крали не только в кавказских горах,

но и на симбирских, приволжских равнинах. Обычай

практиковался у единоверных лихим горным народам татар, населявших нашу губернию.

Традиционный суровый семейный уклад и высокий калым становились внушительными преградами в достижении рук и сердец. Но всепобеждающая сила любви придавала решимости симбирским «джигитам». И не только им. Похищать прекрасных симбирянок приезжали, вкупе с кунаками, влюбленные джигиты из соседних районов, регионов, уездов и губерний!..

130 лет тому назад, поздней осенью 1877 года, в Симбирске, в доме на Московской (ныне Ленина) улице, у потомственного почетного гражданина, известного половине России «суконного короля» Хасана Сулеймановича Акчурина гостил 23-летний отпрыск его компаньона – пензенский 1-й гильдии купеческий сын Абдулла Богданов. По мнению полуобразованного потомства, купцы только тем и занимались, что прожигали по ресторанам жизнь, мазали горчицею официантов, колотили посуду и лица знатных собутыльников.

Все не так. Вот и молодой симбирский гость, воспитанный в традиционной семье, был по-купечески сдержан, вежлив и скромен, несмотря на свой общественный статус.

«Любовь делает трусов храбрецами, а невежд – поэтами», сказал какой-то восточный поэт. Стрела Амура пронзила сердце купеческого сына, и молодой человек пленился сестрой хозяйки дома, пугливо скромной 17-летней потомственной почетной гражданкой Махруй Абдряшитовной Юнусовой.

Что делать? Как быть?.. Абдулла не мог найти ни ответа, ни покоя…Сказать о своих чувствах барышне? Это не принято и осуждается дедовским обычаем. Просить ее руки? У кого? Купеческий сын трепетал от одного вида важного Хасана Сулеймановича и даже, заикаясь, именовал его «Вашим Сиятельством», будто настоящего князя!..

Сердце трепетало, голова болела. А между тем, приближался тягостный час расставания. Купеческому сыну пора было катить обратно в Пензу.

И тогда Абдулла Богданов решил, что похитит юную красавицу Махруй. В планы кражи оказались посвящены прибывшие за купчиком из родного города дальние родственники. Оставшиеся безымянными для истории, «толстый» и «высокий» татары сыграли в нашей жизненной пьесе роль кунаков влюбленного джигита.

Вечером 20 ноября 1877 года Абдулла Богданов, Толстый и Высокий сопроводили в театр жену Хасана Сулеймановича Фехри-Бану Абдрашитовну, его сестру Айшу и Махруй. Абдулла не видел, что творилось на сцене. Он в волнении ждал окончания затянувшегося спектакля. Его бросало то в жар, то в озноб. В антракте он выдул в буфете подряд четыре бутылки с зельтерской водою и пил бы еще, не напомни насмешливый Толстый, что после обильного водовливания придется бежать из буфета в уборную.

Действо окончилось в девятом часу. На выходе из театра кунаки сумели ловко отвлечь родственниц, и Абдулла с Махруй вдвоем очутились на вечерней улице.

«Симбирская пленница» так излагала происшедшее:

«Ко мне подошел Абдулла Богданов и сказал: «Я Вас давно люблю!». Я очень испугалась и хотела бежать, но он схватил меня и зажал мне рот рукою, я вырвалась и села в какой-то извозчик. Богданов сел ко мне, я соскочила и села на другого извозчика, он тоже за мною. Тогда я бросилась к ближнему дому и схватилась за ручку двери, кажется.

Богданов прибежал за мною и стал около меня, тут уже был толстый татарин, а высокий, который был синими, отстал от нас, его не было. Богданов меня не тащил и не говорил, что увозит куда-либо, только несколько раз целовал в лицо, держал меня, а я вырывалась, но не могла вырваться; когда прибежала Айша Сулеймановна, я хотела бежать к ней, но не могла, не стало сил.

Помню, как привезли меня домой, но что было после, не помню, кажется, помню, что был доктор Покровский, впрочем, не знаю, очень испугалась. Когда- я держалась за ручку двери, близ театра, то меня тащил к себе Богданов, но я не выпустила двери; я не слыхала, чтобы он кричал извозчика, не помню хорошо, что и делалось, я очень испугалась. С чужим мужчиной мы, ведь, не можем и говорить, и с ним раньше не говорила и знакома не была; о сватовстве и речи не было, он не сватал».

Срочно вызванный врач Иван Сидорович Покровский (он, кстати, пользовал семью Ульяновых) констатировал, что барышня находится в истерическом состоянии, и не подверглась насилию.

А родственницы тем временем кликнули городовых, которые скрутили незадачливого пензенского джигита и спровадили его в полицейскую часть. Скромник и первогильдеец Богданов очутился среди нетрезвых мещан-дебоширов и мелких воришек, в затхлой «кутузке». Телефоны только-только успели изобрести, и в Симбирске их, ясное дело, еще не водилось. Но здешние стражи порядка не отказали пензяку в клочке бумаги и карандашном огрызке, чтобы написать записочку к всемогущему Хасану Сулеймановичу. Прыгающий почерк и обилие ошибок вполне выдают смятенное состояние похитителя: «Ваша Сиятельству! Прашу вас ради буга выручить Миня с полиций».

Какая-то полусотня метров отделяла от полиции жилье суконного фабриканта. Но Хасан Сулейманович выдержал эффектную трехчасовую паузу, прежде чем ровно в полночь самолично явился на «выручку» к незадачливому похитителю невест.

Через неделю купеческий сын Богданов стал мужем Махруй Юнусовой, вполне официально, с благословения родни.

Нет, а все-таки не зря крал купеческий сын себе невесту!..