Владимир МИРОНОВ

Трагические события марта 1917-го .

Не успели просохнуть черни­ла на манифестах об отречении от престола Николая II и его брата, а новая власть уже во всю «реформировала» госаппарат: практически одно­временно с Отдельным корпусом жандармов была упразднена по­лиция – от полицмейстеров до городовых.

5 марта 1917 г., в последний день своего пребывания в долж­ности симбирского губернато­ра, князь Черкасский разослал телеграммы по уездам и городам губернии. В них, в частности, го­ворилось: «Исправнику и город­скому голове. Сообщаю для ру­ководства: отберите револьверы городовых, передайте распоря­жение начальника гарнизона…».

А полицейские стражники (нижние чины сельской полиции – В.М.), «находившиеся на ка­зенной разработке дров при стан­ции Глотовка» без указаний свер­ху, «оставив самовольно службу, передали свое оружие на хране­ние местному лесопромышленни­ку Александру Андреевичу Кара­козову» и разошлись по домам. В общем, процесс перехода власти и ликвидация ее силовых струк­тур протекали в губернии более или менее спокойно. И все же без крови не обошлось.

Утром 6 марта началась буза в 158-м запасном пехотном пол­ку, расквартированном в Карсу­не: первый батальон выстроился на плацу перед казармой и пот­ребовал к себе командира – пол­ковника Столярова «для разъяс­нения текущих событий». Вряд ли солдаты уже знали о пресло­вутом приказе¹1 Петроградско­го Совета, по сути отменявшем воинскую дисциплину (участники революционных событий в Сим­бирске вспоминали, что в начале марта 1917 г. даже в Симбирском гарнизоне об этом документе еще толком не слышали). Однако бро­жение в солдатских головах уже началось. Возможно, причиной этому послужил другой приказ – командующего Казанским воен­ным округом, разосланный в гар­низоны 4 марта. В нем предписы­валось: «Ввиду последовавшего отречения от престола Государя Императора, а также Великого Князя Михаила Александровича, временно молитву за царя и гим­на не петь».

А тут еще по полку прошел слух, будто в полицейском уп­равлении припрятано восемь пу­леметов, из которых полицейские будут расстреливать освобожден­ный от рабства народ. В общем, обстановка была накалена.

Но Столяров к солдатам не вышел. По официальной версии, он был болен «сердечной болез­нью» да еще «потерял голос от простуды».

Так что, пока батальон стоял на плацу, на квартире команди­ра шло экстренное совещание ротных командиров, куда был приглашен и председатель Кар­сунской земской управы Фили­монович. Рассматривался единс­твенный вопрос: как успокоить солдат, которые уже требовали позволить им самим обезоружить полицию и арестовать всех ее чи­нов.

Филимонович был категори­чески против, считая, что поли­ция должна оставаться на службе, пока ее не заменит создаваемая милиция. Однако господа офице­ры эту точку зрения не разделя­ли. В итоге было решено потре­бовать от уездного исправ­ника (на­чальника полиции) Ипатова отобрать у под­чинен­ных все оружие, сдать его помощ­нику на­чальника гарнизо­на, что и проде­монстрировать солдатам.

А градус кипения на плацу рос. Решив не ждать командиров, бойцы батальона самовольно ра­зобрали боевые патроны, чтобы идти на штурм полицейского уп­равления.

Видя, что удержать подчинен­ных не удается, командир перво­го батальона подпоручик Бейдун решил поступить по принципу: «Не можешь предотвратить, воз­главь!». Он встал во главе колон­ны и повел ее к зданию полиции. Столяров выехал навстречу и пы­тался остановить солдат, но ему уже никто не подчинялся. Вскоре к зданию подошли и остальные батальоны.

Помитинговав, договорились, что от каждого из них будет вы­делено по два человека для при­емки изъятого у полицейских оружия, однако, наплевав на все договоренности и больше не под­чиняясь офицерам, нижние чины присоединились к «делегатам» и принялись громить управление, вынося оттуда не только винтов­ки и револьверы. Выбежавший на крыльцо Ипатов пожаловался Столярову, что громят уже не только оружейку, но и канцеля­рию, и даже погреб. Чтобы как-то остановить грабеж, командир полка собственноручно огрел двоих солдат палкой, а еще троих приказал арестовать.

Затем, по его приказу, всех за­держанных стражников под кон­воем отвели в местную тюрьму.

Кроме них и самого Ипато­ва в этом же здании находилась и семья главного уездного поли­цейского. Перепуганные женщи­ны плакали и просили Столярова их защитить. Он пообещал, что в обиду их не даст.

Разгром участка и арест стражников успокоил страсти. Убедившись, что солдаты вновь стали слушаться команд, Столя­ров приказал увести их в казар­мы, а у дверей полиции выставил караул, приказав никого внутрь не пускать.

Войска ушли, однако их мес­то на площади тут же заполни­ла толпа местных обывателей и крестьян, которые требовали вы­дать им исправника для публич­ного самосуда. Или, по крайней мере, показать его в окне, чтобы народ смог вволю посмеяться и поиздеваться над ним.

Узнав об этом, Столяров не­медленно вернулся и стал угова­ривать собравшихся разойтись, убеждая их, что Ипатов аресто­ван, что он будет предан суду, и если виновен, то его накажут. Однако пе­рекричать толпу, да еще с боль­ным горлом, полковник, конечно, не мог.

Между тем среди штатских костюмов замелька­ли солдат­ские шинели. Один из солдат, пробравшись к командиру, вы­крикнул ему в лицо: «Отдай нам исправника!». «Арестовать!», – рявкнул в ответ комполка. Но, когда прапорщик Гребенщиков попытался исполнить приказ, бу­зотер завопил: «Братцы! Спаси­те!!» и толпа вырвала его из рук конвоя.

Страсти накалялись. Понимая, что жизнь Ипатова под угрозой, офицеры предложили Столя­рову вывести полицейского из дома под усиленной охраной и поместить на гарнизонную гауп­твахту. Но полковник отказался, так как Ипатов находился не под арестом, а под охраной, поэтому уводить его куда-либо и уж тем более сажать на «губу» командир полка не имел права.

А толпа все напирала, оттеснив офицеров к дверям управления. В их сторону полетели комья сне­га и куски льда. Откуда-то сзади стали кричать, что полковник – брат исправника, а потому и не отдает его на растерзание. Сто­ляров приказал одному из пра­порщиков бежать в полк и при­вести роту для усмирения толпы, но было уже поздно. На крыльцо вскарабкался какой-то человек с палкой в руках и со всей силой ударил ею полковника по голове. Офицер упал как подкошенный, и «революционный народ» принял­ся его остервенело топтать. На помощь командиру бросился пра­порщик Егупов, но его сшибли с ног и жестоко избили.

Столярова доставили в пол­ковой лазарет, где он и умер, не приходя в сознание. Медицин­ское освидетельствование пока­зало – удар по голове был такой силы, что череп раскололся и по­шел трещинами, открыв зияющую рану.

Проводивший дознание по факту гибели Столярова капитан Недольский скрупулезно восста­новил картину происшествия, од­нако найти убийцу не смог. Лишь констатировал, что никто из под­чиненных полковника к его смер­ти не причастен. Как говорится, и на том спасибо.

А еще в рапорте Недольского сказано: «Полковник Столяров был человек раздражительный и не стеснялся в выражениях свое­го порицания солдат и офицеров. Солдаты за грубость его не лю­били, офицеры же, зная отходчи­вость и доброту, ценили его зна­ния и боевую опытность и многие с фронта присылали благодарс­твенные письма. По своим убеж­дениям он был человеком либе­ральных взглядов и никогда их не скрывал… Защищая исправника, полковник Столяров поступал так из соображений гуманности, не преследуя какой-либо другой цели».

Из воспоминаний члена КПСС П.В. Редькина: «Исправник Ипатов, пока полковник ярос­тно защищал вход в полицейс­кое управление, перерядившись в гражданскую одежду, другим ходом выбрался из полицейского управления, задворками пробрал­ся домой, где его ожидала запря­женная лошадь, и уехал вместе с женой в направлении села Горе­нок».

Так ценой своей жизни пол­ковник спас Ипатова и его семью от неминуемой и жестокой рас­правы.

А вот председатель Карсунс­кой земской управы, он же уезд­ный предводитель дворянства уже упоминавшийся Филимонович, скрыться не успел. «Огромная толпа народа появилась у дома Филимоновича. Он был схвачен и отправлен в Симбирск», – вспо­минал Редькин. Однако старый большевик «забыл», что прежде арестованный был до полусмер­ти избит «революционным наро­дом».