На берегу Волги возле костра сидели двое мужиков и жадно поглядывали на котелок, в котором булькатило жидкое варево. Федьку Ротова они приметили издали, как только он начал спускаться с береговой горы, но не обеспокоились, пришелец был явно сирота беглая. Один из мужиков был сухощав и мал ростом, звали его Филька, его товарищ выделялся широким разворотом плеч и, сидя на корточках, был похож на кряжистый пень, который выкатила на песок волжская волна. Его звали Власом.

Федька с первого взгляда определил, что встретил тех, кого искал, воровских казаков. Это можно было понять по тому, что за их поясами торчали большие ножи, в песок была воткнута пика, а на их лицах гулевая жизнь отпечаталась шрамами и медным загаром.

– Челом честным людям! – сказал Федька, останавливаясь в трёх шагах от костра. – Дозвольте присесть к огоньку?

Влас мельком посмотрел на пришельца и отвернулся к кипящему котелку, а Филька вскочил на ноги и уставился на незваного гостя.

– Ты кто будешь? – вопросил он и остро глянул на Ротова воспламенёнными глазами.

– Казак, Федька Ротов.

– Казак, –  хмыкнул Филька. – Мы все тут казаки. Чего ищешь?

– Воли.

– Не много ли захотел? – удивился Филька. – Туда ли ты явился?

– На Волгу, здесь, бают, просторно людям.

–Добро раз так, –  сказал Филька. – Тогда садись к огнищу. Только жидко у нас варево, казак, два сухаря да молодая крапива. Коня-то оставь, не сбежит.

Федька присел к костру, развязал свою суму, достал мешочек с толокном и протянул Фильке.

– Это по-нашему, – впервые обратил внимание на гостя Влас. – Что твоё, то моё. Ты откель бежишь?

– Из Карсуна, может, слышал?

– Как же, –  проворчал Влас. – Только что близ того Карсуна через ров перелезали. Так Филька?

Была такая беда, чуть не утопли в том рву, лесина под Власом обломилась.

Похлебали горячего толокна, съели по сухарю, попили волжской водицы.

– Вот и добро, –  сказал Влас, поднимаясь на ноги. – Пошли, Филька! Нам ещё топать, да топать!

– Погодите! – испугался одиночества Федька. – А как я?

– Ты же нашёл, что искал, – хохотнул Филька. – Вот она воля вокруг тебя, бери, сколько вздумаешь!

Федька повернулся, подхватил суму и пошёл к своему коню.

– Годи, парень! – сказал Влас. – Ты казак, а мы ватажники, как нас кличут. Годно ли тебе идти с нами?

– Куда мне деваться, – с горечью сказал Федька. – Назад мне пути нет, только с вами.

– Смотри, парень! Воровское дело такое: попал коготок, всей птичке пропасть. Знай это. Хочешь, иди с нами, но себя не жалей.

По берегу Волги, с малыми остановками, они целый день шли, всё дальше углубляясь в Дикое поле. Федька не знал, куда они держат путь, но догадывался, к Жигулям, известному воровскому месту. Там ранней весной сколачивались ватаги и всё лето промышляли разбоями над торговыми судами, нещадно их грабя и убивая всех подряд, кто помедлит упасть ничком на палубу или землю.

Волга была не пуста, за день мимо них прошли несколько стругов. Их появление Филька встречал дурашливым воплем, Влас один раз обмолвился:

– Вот и для нас страда пришла. Явится Лом, и мы начнём.

Вечером они нашли укромное место и встали на ночлег. Филька разжёг костёр, Федька достал из сумы толокно и отдал Власу. После того, как поели, Филька сказал:

– Ты весь день с нами, а кто ты такой Федька, мы не ведаем. Рассказывай!

Ротов без утайки поведал, что с ним случилось.

– А ты оказывается скор на расправу, – сказал Филька. – Я вот за жизнь и мухи не обидел. А ты взял и свернул шею товарищу, и за что? За плёвое дело!

– Он в игре на деньги сплутовал.

– А кто хоть раз в жизни не сплутовал? – сделав постную рожу, спросил Филька. – Хотя один такой человек мне ведом. Это я.

Послышались частые звуки, но их издавали не птица, не зверь. Так всей утробой расхохотался Влас.

– Не дури человека. Скажи, где ты зиму обретался.

–  Годи!

Филька отвернулся и, когда Федька снова увидел его, то вздрогнул от омерзенья. Лоб, нос и кисти рук бродяги были покрыты погаными язвами, глаза лишились век и были закачены в разные стороны. Филька упал на колени и, схватив Федьку за полу одежды, завопил страшным голосом:

– Подай и зарежь меня! Подай и убей меня!

Федька в ужасе попятился, а калека поволокся за ним по земле. Влас ухал и булькал, корчась от приступа хохота.

Филька встал с земли, снял язвенные нашлепки с лица и рук, сунул их за пазуху. Затем вернул вывороченные веки на место. Он был доволен произведённым впечатлением.

– Что не подал калеке? – спросил Филька. – Я даром не скоморошничаю. С первых денег отдашь полтину. Так, Влас?

– Будет с тебя алтына. На Москве, чай, больше полушки не давали.

– А вот врёшь! На Пасху рубль получил.

– Будет врать, – сказал Влас. – Кто такие деньги при себе носит.

– Эх, тьма арзамасская! Царь дал, когда в Покровский собор шёл.

– Ладно, – махнул рукой Влас. – Дал так дал, может, я запамятовал. Ты лучше расскажи, как мы на Москве зимовали.

– Запамятовал, – недовольно сказал Филька. – Ты на тот рубль ведро вина выжрал… Что ж, про Москву всегда можно вспомнить. Мы в этом году, Федька, как Волга вставать начала, разбрелись из ватаги, кто куда. Одни по своим избам в деревни, другие на богомолье по монастырям, а мы с Власом на Москву двинули, как и всякую зиму. Я нацеплю язвенную личину и на папертях обретаюсь, а Влас своим делом промышлял. Каким? Пусть сам скажет. Так и перебились. Или не так, Влас?

– А теперь что, все ватажники опять вместе сходятся? – спросил Федька.

– Все, кто жив остался, – ответил Влас. – Будет и новики, вроде тебя.

На следующий день, когда солнце стало спускаться за высокую гору, они подошли к большой приземистой избе, скрытой в зарослях ивняка недалеко от берега.  Почуяв чужих людей, залаяла собака. Изба казалась нежилой, но вскоре из неё послышался хриплый голос:

– Это кого лихоманка принесла?

– Открывай, Степан, свои! – крикнул Филька.

– У меня таких своих полна изба! И кипятком ошпаривал, и вымораживал, ничто их не берёт!

Звякнуло железо, набухшая дверь, со скрипом, тяжело отворилась, в проёме встал человек. Он был заметно стар, но ещё крепок, в жилистой руке Степан сжимал кистень.

– Что, Филька, опять из Москвы клопов на себе приволок?

– Почём я знаю. Меня никто не ест. Может, Влас?

– Ступайте на берег и выбейте палкой одежонку, –  сказал Степан. – Что за человек?

– Свой, – сказал Филька. – С карсунской черты сбёг.

– Иди с ними выбивать клопов, – велел  Степан.

Федька позже остальных зашёл в избу, поднял руку, чтобы перекреститься и замер: в правом переднем углу образов не было.

Хозяин заметил смущение Федьки и хохотнул:

Крестись, парень! Здесь все крещеные, только по-своему. И тебя окрестим.

– Я – крещёный! – схватился рукой за нательный крест Федька.

– То тебя поп крестил, –  жестко сказал Степан. – Ты несмышлёным был, а сейчас в полном уме. Будет срок, сам в купель красную запрыгнешь.

Влас и Филька, потупившись, молчали. Старик явно имел над ними власть.

– Лом был, – сказал он, зажигая в железном светце лучину. – Велел сказать, чтоб сидели здесь, его поджидали, скоро он явится.

Потрескивала лучина, порой ярко вспыхивая, и озаряя закопчённое нутро избы.

– Укладывайтесь спать, ребята, – сказал Степан. – Набирайтесь сил. Атаман может в любой миг нагрянуть с ватажниками.

Впечатления от последних двух дней долго не давали заснуть Федьке. Побег из тюрьмы, прощание с братом Сёмкой, встреча с ватажниками, прибытие на воровской стан, всё это мелькало в его мыслях, вызывая вопросы, ответа на которые Федька не знал. Кто такой атаман Лом? Куда он поведёт свою ватагу? Возьмёт ли новика с собой или прикажет связать и бросить в воду?

Федька ворочался на полу, поудобнее устраивал голову на свою суму, но сон не приходил. На уме были родной брат, мать, отец. Ведают ли они, что стряслось с их старшим сыном? Наверно, ведают, казаки из их слободы дали знать о Федькиной беде. Разлука с родными будет, скорее всего, вечной, с неизбывной горечью, начал понимать казак и, молча, заплакал.

Под полом избы, попискивая, завозились мыши, оседая, поскрипывал избяной сруб, потом эти звуки заглушил листвяной шум ветра, и пошёл дождь.

Влас и Филька, посапывая и посвистывая носами, давно спали, старого Степана не было слышно, наконец, и Федька уснул.

Ватажников поднял Степан, он тяжело бухнул дверью и возгласил:

– Разоспались лежни! Сейчас спытаю, какие вы работнички! Филька, чисти рыбу! Влас, готовь кипяток! И ты, новик, с ними! Рыба в кошёлке на дворе!

Федька первым подхватился со своего лежбища, выскочил во двор, сбегал за угол, измочился в траве, мокрой от ночного дождя, нашел, где лежит рыба. Её было много, полууснувшей и ещё трепыхавшейся, в сетяной кошёлке.

Федька и Филька почистили рыбу, промыли в речной воде, тем временем у Власа поспел кипяток. Получилась не уха, а полный котёл сваренной рыбы. Не успела чайка до половины Волги долететь, как возле каждого едока выросла куча рыбьих костей.

– Вижу, знатные вы работнички, – сказал Степан. – А ты что, парень, башкой крутишь?

– Гляжу, коня моего нет, –  растерянно пробормотал Федька.

Цел твой конь, я его к своему отвёл. Пусть по травке погуляет. И то сказать, конь тебе сейчас ни к чему. Сядешь за весёлки дубовые, и начнёшь, вольный сокол, ими, как крыльями, помахивать!

День ватажники провели без дела. Хозяин куда-то исчез. Влас и Филька завалились спать, а Федька бродил по окрестностям. Место здесь было глухое, высокий  гористый берег, поросший мелколесьем, с оврагами уходившими неведомо куда, гладкие обточенные водой большие камни, вкруг которых вскипали и пенились волны. Волга в этих местах делала крутой изгиб, называемый Самарской Лукой, и зажатая крутыми берегами река резко убыстряла своё течение.

Помотавшись по округе, Федька вернулся к избе. Его сотоварищи продолжали храпеть, а Степан плёл, сидя на брёвнышке, из ивовых прутьев морду для ловли рыбы.

– Тоскуешь, парень? Это зря. От этого избавляться надо, как от лихоманки. Раз пристал к ватаге, то вся прошлая жизнь напрочь отрублена. У тебя теперь на всю жизнь один товарищ – острый нож.

– Ты, дедко, давно здесь бытуешь? – спросил Федька.

– Я – то? Да всю жизнь живу на этом самом месте. И деды мои здесь жили, и прадеды.

– Значит, у тебя семья была?

– А как же, – усмехнулся Степан. – Жену вот схоронил, а два сына на Низу ватажничают. Прошлым летом от них привет получил. Хочешь знать как? Тогда слушай. Раззуделось у меня плечо, думаю, дай хоть ещё раз схожу с Ломом, погуляю на Волге. Прижались мы к берегу супротив Яр-Камня и дождались струг с красной рыбой. Подошли мы к нему вплотную, а оттель приказчики пищали выставили. Наш атаманушка страсть не любит, когда его воле супротивничают. Как крикнет громовым голосом: «Сарынь на кичку!», пищали те в руках приказчиков и задрожали. Одна стрелила, да мимо, а две другие не загорелись, знать зелье в них было порченным. А мы, ватажники, уже наверху. Всех приказчиков побили, а старшего пузана оставили для расспроса. Подвели его к атаману, а пузан от него харю воротит, на меня уставился и говорит: «Есть ли у тебя, старый ворище, сыны на Низу?» Есть, говорю, Фрол да Кирша. «Похожи они на тебя, как две слезинки, – сказал старший приказчик. – Только плачу ими я. Увели твои воровские наследники дочерей моих, воровскими жёнками нарекли. Так что мы с тобой сваты».

Челом, говорю ему, дорогой сватушка, проходи в красный угол, дорогим гостем будешь. Влас подхватил приказчика и подволок на огнище. Стащили с приказчика сапоги и штаны и поставили на раскалённые уголья. Вот так, Федька, я дорогого свата встретил и привет от сынов получил.

– А где он сейчас? –  спросил, после некоторого молчания, Федька.

– Кто? Приказчик? Перезимовал в Волге, а где сейчас, не ведаю, – сказал Степан с такой задушевной искренностью, что Федьку пробрал ледяной озноб.

Бухнула дверь избы, Влас и Филька отлежали, до судороги, бока и встали, чтобы встряхнуться.

– Как раз вовремя, соколики, пробудились, –  сказал Степан, указывая рукой на Волгу. – Кажись, атаман к нам припожаловал.

– Глазаст ты, как пёс, Степан, –  сказал Филька. – Точно – парус. Это откель Лом путь держит?

– Всё-то тебе выведать надо, – усмехнулся ватажник. – Вот придёт Лом, его и спроси.

– И спрошу! – заерепенился Филька. – Волк волка не съест!

Влас так его хлопнул по спине, что он чуть не упал.

– Молчи! – сказал он. – Перед Ломом ты мокрица, а хочешь летать, как птица.

– Оставь его, Влас! – вмешался Степан. – Гляди, наши парус скинули, на вёслах идут.

К берегу ходко шла длинная лодка. Скоро стали видны люди, сидевшие в ней и  в лад взмахивающие длинными веслами. На носу лодки стоял человек, в руке у него была пищаль.

«Вот он какой, Лом! – подумал Федька. – Сразу видно, что атаман».

Лодка, зашуршав по песку, насунулась на берег. Лом спрыгнул на берег. Это был могутной детина в красном кафтане, синих штанах и жёлтых сапогах, на голове из китайской камки шапка, отороченная мехом горностая, за пояс заткнут боевой топор – чекан и привешана сабля  в серебряных, с узорочьем, ножнах.

– Челом, побратимы! – торжественно произнес атаман. – Пора начинать нашу гулёвую путину! Так!

– Так! Так! Пора! – закричали ватажники.

Лом обнялся со Степаном, затем с Власом и Филькой. Далее нашёл и ожёг взглядом Федьку.

– Это кто, новик?

Филька было сунулся ответить, но Лом его отстранил рукой.

– Отвечай, казак, тебя спрашивают, – сказал Влас.

– Пожалуй меня, ватаман, прими в свою ватагу, –  произнес Федька, ста-раясь смотреть в глаза Лома.

– Много просишь, –  важно подбоченясь, сказал атаман. – Могу позволить остаться тебе пока живу. А дальше, как решит ватажное товарищество. Оружие у тебя есть?

– Только нож, – ответил Федька, не поняв, оставляет ли его атаман в своей ватаге или прогоняет.

– Так ты вполне ватажник, – усмехнулся Лом. – Имей нож и ложку, и про-живешь понемножку. Наутро поглядим, на что ты годен.

Степан с Ломом скрылись в избе, им предстояло обсудить завтрашний выход за зипунами на Волгу. Под зипунами ярыжные люди разумели добычу, которую можно было захватить и разделить между ватажниками.

Тем временем люди разгрузили лодку. На берег были вынесены кули с сухарями и толокном, с десяток стоп выделанной кожи, бочонок с порохом и несколько пищалей. Было ли это добычей, Федька не знал, но разглядывал всё с любопытством.

Филька с появлением старых друзей повеселел и смотрелся козырем. Влас остался прежним молчуном и сидел в стороне, мрачно поглядывая вокруг. Федька подошёл к нему и сел рядом на бревно. Он хотел спросить бывалого ватажника, как ему быть дальше, но сдержался.

Из избы вышел Степан и поманил к себе Федьку.

– Ступай за мной, –  сказал хозяин. – Поможешь неводишко вынести.

За избой стоял большой и приземистый амбар. Степан отворил дверь, и оттуда повеяло затхлостью. Невод висел растянутый два раза во всю длину амбара на жердях. Они стали собирать его, чихая и кашляя от пыли. Невод был нетяжёл, и Федька один донёс его до берега.

– Кто рыбу чистить не любит, пусть едет неводить, – объявил Степан.

Ехать вызвались Влас, двое ватажников, прибывших с Ломом, и Федька. Тот поехал только затем, чтобы унять мучившую его тревогу от неопределённости своего положения.

К вечеру Волга устала качаться и плескаться волнами, успокоилась и ровно несла свои воды мимо крутого берега. Ватажники знали здешние рыбные места и погребли в небольшой залив неподалеку  от их становища. Лодка медленно шла по неподвижной воде, на которую падала тень от берега. Было так тихо, что сорочий стрекот, донесшийся из березнячка в подгорье, ударил по ушам Федьки оглушающее резко.

Лодка подошла к берегу. Влас взял в руку верёвочный конец невода и вылез, вслед за Федькой на песок. Федька оттолкнул лодку от берега, и сидевший на корме рыбак стал опускать невод в воду. Он был невелик, лодка сделала полукруг, и пришла, пора тянуть невод. Его вытягивали не торопясь, стараясь, чтобы крылья невода шли вровень. Вскоре вода между берегом и снастью начала закипать от вспугнутой рыбы. Низ невода коснулся прибрежного дна, рыбаки за него ухватились и, держа каждое крыло вдвоём, начали их, сходясь, тянуть. Вода закипела ключом, более сильные рыбы начали перепрыгивать за верхний край невода в сторону реки.

– Своди мотню! – крикнул Влас.

Много рыбы попали в крылья невода, а его центровая часть, мотня, была полностью заполнена ею. Рыбы было так много, что мужикам пришлось поднатужиться, чтобы вытащить мотню на край берега. Федька  столкнул лодку с песка и подвёл её вброд к неводу. Рыбу вытрясли из крыльев, потом подхватили вчетвером мотню и опрокинули в лодку.

– Добрая тоня, –  сказал ватажник. – Ребята будут довольны.

– Как бы не так! – рассмеялся Влас. – Им же её чистить.

Для артельной ухи Степан взял из амбара самый большой котёл. На вкусный запах варева из избы вышел Лом. Ватажники уставились на него с молчаливым ожиданием.

– Ладно! – махнул рукой атаман. – Дозволяю по одной чарке вина. Не боле!

Это решение было встречено одобрительными криками. Чарки у всех, кроме Федьки, были свои и большие. После вина и еды ватажники пришли в гулевое настроение.

– Филька, песню!

И полетела, как птица, над Волгой, берущая ватажников за душу, песня.

Не для меня, молодца, тюрьма строена,

Одному-то мне, доброму молодцу, пригодилося.

Сижу-то я в ней, добрый молодец, тридцать лет

И тридцать лет и три года.

Появилась сединушка во русых кудрях,

А бородушка у молодца стала белый лён;

На резвых-то ногах железнушки перержавели,

Все дверюшки – вереюшки развалилися.

Пошёл-то я, добрый молодец, из тюрьмы-то вон:

«Ты прости, прости, вор – злодеюшка, земляна тюрьма,

И не ты ли меня, молодца, состарела!»

Федька такую песню ещё не слыхивал и не певал, но она с первого раза  царапнула его за душу. Были взволнованы песней и ватажники, у многих по щекам покатились слёзы, что Федьку сильно поразило. Он не ведал, по молодости, того, что вор слезлив, а плут богомолен.

Всем места в избе не хватило, и Федька спал в амбаре. Ещё до света его разбудил Степан.

– Хватит дрыхнуть, парень, – сказал он, позевывая. – Поди, вымой котёл из-под ухи. Да кипяточка не жалей, ошпарь, как следует!

Волгу плотной пеленой окутал туман, и было зябко. Федька вернулся в амбар, нашёл топор, взял сухое полено и наколол растопку. Огонь мигом охватил лучины, затем, пошипев, загорелись слегка отсыревшие от росы дрова. Федька наполнил котёл водой и сел возле костра. Было тихо и сумрачно. Туман шёл с воды на берег, лез на гору. Где-то невнятно крикнула птица, и опять вокруг стало тихо.

Вода нагрелась, Федька нарвал травы и стал тереть ею нутро котла. Выплеснул грязную воду и налил чистой, из Волги. Подбросил в костёр дров и снова сел возле костра. За Волгой в тумане проявилось бледно-желтое пятно, вставал новый день, а что он принесёт ему, Федька не ведал. На душе было ощущение тревоги и близкой опасности. Федька вспомнил слова атамана, что сегодня начнется гулёвая путина, и у него засосало под ложечкой, будто он заглянул в пропасть, и глубина поманила его прыгнуть в бездну, а отшатнуться от края не было сил.

Вода в котле закипела, Федька отгрёб из-под него самые жаркие поленья, чтобы вода кипела не сильно. Ватажники стали просыпаться, выходить из избы, потягиваться, покряхтывать, подходить к реке и смачивать волосы сначала на лице, а потом и на голове. Вставших на утреннюю молитву Федька не приметил, да и сам он ещё лба не перекрестил этим утром, как, впрочем, и вчера, и позавчера. Сидя в тюрьме, он молил Бога о вызволении из узилища, а получил волю и сразу все клятвы выветрились из его памяти.

К котлу подошёл Степан, насыпал в него толокна и стал помешивать палкой. Едва только успели взять в руки чашки с толокном, как со стороны береговой горы послышались шум и треск. Все поворотились в ту сторону и увидели, как из ежевичных кустов выбежал Филька, очумело глянул на ватажников и кинулся в избу.

– Торопитесь, ребята, есть, – сказал Степан, – а то не поспеете.

Из избы выскочил Филька, на бегу достал из-за пазухи ложку и принялся есть толокно из котла. Бывалые ватажники тоже поспешали насытиться. Только Федька сидел с чашкой на коленях, не зная, почему разразилась такая спешка.

Из избы вышел Лом, он был одет по-боевому: на голове – блестящий же-лезный шелом, от плеч до бедер – кольчатый доспех, на поясе сабля и чекан.

– Филька принес добрую весть, –  сказал атаман. – Подле Надеиного Усолья ночевал купецкий струг. По мале он будет супротив нас на Яр-Камне. Купцы тароваты, казну на струге держат богатую, на Низ идут за икрой и рыбой. Как решите, побратимы?

– Брать казну! – завопили ватажники и кинулись за оружием.

Лом подошёл к костру, возле которого остался один Федька.

– А ты что, новик, не поспешаешь? Или здесь будешь?

– Нет, я как все, атаман, –  ответил Федька. – Нож при мне.

– Он тебе нынче понадобится, –  сказал Лом. – Будь рядом со мной. Погляжу, на что ты годен.

Вооружившись, ватажники собрались вокруг атамана. Почти у всех на поясах были сабли, некоторые держали в руках пищали.

– Помните, люди ярыжные, – властно сказал Лом. – Здесь я вам старший товарищ, а в бою – атаман! Зарублю любого, кто посмеет мне противиться!

Ватажники, тесня друг друга, полезли в лодку. Федька успел прежде всех, вскочил за борт одним махом и сел на дно близ атамановых ног. Сам Лом стоял на носу лодки и жадно озирал Волгу. Утренний туман рассеялся, водная гладь блистала отражённым блеском солнца. Ватажники в восемь вёсел гнали лодку к острову, который звался Яр-Камнем из-за того, что было там наиболее сильное течение, которое с шумом разбивалось об острый каменный выступ. Немало здесь погибло стругов от камней, но не меньше было захвачено, разграблено и пущено на дно лихими ватажниками.

Лодка добежала до острова, Лом спрыгнул на берег и быстро стал взбираться на утёс, чтобы ждать подхода купеческого струга. От Надеиного Усолья до Яр-Камня было недалече, и он должен был скоро появиться. Федька полез вслед за атаманом. Тот глянул на него и усмехнулся.

– Смотри в оба, –  сказал Лом. – Узришь струг раньше меня, дам золотой.

На утёсе было зябко. Небольшая берёзка, чудом вросшая в трещину между каменьями, пошумливала листвой и звенела треплющейся на ветру молодой и тонкой берестой. Федька лёг грудью на холодный камень и, до рези в глазах, вгляделся вдаль. Волга была пуста, ничего приметного на ней не шевелилось, кроме разбежливых волн и плеска крыльев орливых чаек. Лом неотступно вглядывался вдаль, он тоже хотел узреть струг первым, на то он и атаман.

Сначала Федька подумал, что ему попала в глаз соринка. Он стал промар-гиваться, но соринка не уходила из глаза. И тут его будто что толкнуло.

– Струг! – завопил он. – Струг!

– Где струг? – спросил Лом. – Может поблазнилось. Я не вижу.

– Вон, супротив черной горы, –  указал рукой Федька.

– Смотри, какой глазастый, –  хмыкнул Лом, найдя взглядом струг. – У меня слово – к ответу.

На камень упал, тихо звякнув, золотой. Федька схватил его и сунул за щеку.

– Смотри, учён, где прятать, –  усмехнулся Лом. – Пошли вниз.

Ватажники начали действовать по заведенному обычаю, прижали лодку ближе к берегу, чтобы её не обнаружить раньше времени, пищальники достали пороховницы и стали насыпать порох на полку. Влас и ещё один не уступающий ему статью ватажник взяли багры и встали на нос лодки. Атаман занял место кормщика, а Федька, нянча во рту полученный золотой, был подле него.

На купеческом струге люди знали, что возле Яр-Камня идти опасно, и были настороже. Приказчики оглядывались, ожидая подвоха, но, как не сторожились, появление ватажной лодки было неожиданно. Мощными гребками всех вёсел она стрелой подлетела к стругу. Приказчики схватились за пищали. Влас метнул багор, железный крюк зацепил борт струга, ватажники дали из четырёх пищалей залп и с ужасными криками бросились в рукопашную. Первым на струг заскочил Лом, Федька метнулся за ним следом. Атаман выхватил из-за пояса чекан и метнул его в лицо приказчика, размахивающего саблей. Тот, обливаясь кровью, рухнул ниц. Ватажники взялись за сабли, и сопротивление защитников струга было недолгим.

– Где казна? – спрашивал Лом у приказчика, представив ему под горло конец сабли.

Тот, боясь шевельнуться, указал рукой на богато одетого человека, который лежал без движения поперёк струга. Лом нагнулся над убитым, откинул полу кафтана и срезал с пояса кошель.

– Так! – громко сказал Лом. – Значит и у тебя есть золотые!

Ватажники обыскивали убитых, снимали с них одежду и сапоги, а тела сваливали в воду.

Федька зачарованно смотрел, как нагой труп отплывает, разбросив в стороны руки, от струга. Глаза мертвеца были открыты, рыжие волосы шевелились, как на ветру, в зелёной воде.

– Где новик? – спросил Лом.

Федька оторвался от борта и встал на ноги.

– Поди сюда, –  с загадочной усмешкой промолвил атаман. – Нож есть?

Федька достал нож и посмотрел на приказчика, который по-прежнему стоял на коленях.

– Зарежь его, –  лениво сказал Лом.

Федька растерянно огляделся. Вокруг него стояли ватажники, ещё не остывшие от пролитой им крови, и в их взглядах он увидел и свою смерть. Он крепко сжал в руке нож, хотел двинуться с места, но ноги не шли, будто приросли к деревянному настилу. Тогда Влас сильно толкнул Федьку в спину, и тот упал на приказчика, на миг, потеряв память. Федька пришёл в себя от криков ватажников в ответ на слова атамана:

– Берём новика в свою ватагу?

– Берём! Берём!

Федька посмотрел на свои руки, они были в крови, а в левом боку приказчика торчал нож. Над трупом склонилось двое ватажников и стали быстро его разоболакать. К ногам Федьки, зазвенев, упал нож. Он поднял его и, не обтирая от крови, засунул за пояс.

Ватажники обыскали струг, и нашли, кроме дубового бруса, который  в безлесной Астрахани был в цене, два кожаных мешка с чем-то мягким. Развязали – соболя! На радостях поначалу забыли пересчитать сами себя. Огляделись, двух ватажников нет, значит, упали в воду. Но было не до мёртвых, живых ватажников переполняла радость оттого, что они живы.

Соболей и одежду перенесли в лодку. На струге оставались только Влас и Лом, в руках у них были топоры. В несколько взмахов они проломили днище струга, и в него хлынула вода. Таков был у волжских воров обычай – убить всех и утопить всё, что нельзя взять с собой, чтобы некем и нечем было дока-зывать совершённое преступление. В свою очередь государевы воинские лю-ди пойманных воров не щадили: вешали и топили без всякого на них розыску.

Струг медленно погружался в воду, но деревянный груз удерживал его на плаву, и он медленно поплыл, увлекаемый течением реки. Где-нибудь струг приткнётся к берегу или попадёт на отмель  и будет напоминать путешествующим о  случившийся беде. А увидевшие его люди снимут шапки и перекрестятся, поминая погибших скорбной молитвой.

Лодка ватажников, отягчённая добычей, шла к берегу. Люди в ней были ве-селы и довольны удачным началом гулёвой путины. Филька, ворочая тяжёлым веслом, зубоскалил над Власом, остальные ватажники над этим похо-хатывали, понуждая забавника к продолжению веселья. Федька опамятовался от совершённого им убийства и, хотя не смеялся, но смотрел вокруг живо и весело. Жизнь обрела для него новую, доселе им не испытанную полноту и насыщенность, то есть то, что люди называют счастьем. Но из-под воровского счастья всегда сочится кровь, однако этого  Федька ещё не ведал.

На берегу ватажников встречал Степан. По старому обычаю, после гулёвой работы, ватажники мылись и парились, чтобы смыть с себя грязь и кровь. Первый пар, опять же по обычаю, достался атаману, он голяком выскочил из бани и с разбега упал в воду. За ним пошли париться  и полоскаться в реке другие ватажные люди.

Награбленным имуществом занимался Степан, который был казначеем ватаги. Он разложил на берегу на отдельные кучи верхнюю одежду, шапки, кафтаны, зипуны, рубахи, штаны, сапоги, рядом поставил короба с солёной рыбой и вяленым мясом, кули с  мукой, гречкой, горохом, луком и чесноком. Отдельно лежало оружие: пищали с пороховницами, сабли и ножи. Золотая казна была у атамана.

Помывшись, ватажники собрались вокруг награбленного добра, чтобы его раздуванить, то есть поделить между участниками набега. Дуван был высшим проявлением воровского равенства, в нём участвовали все ватажники, и каждый имел право голоса.

Умело провести дуван значило для авторитета атамана не меньше, чем его отвага в бою. У ватажников были свои понятия о чести и справедливости, скроенные по воровским правилам, и переступить через них не мог никто, даже атаман. Поэтому Лом отнёсся к дувану со всей серьезностью.

– Здесь двести золотых, –  важно возгласил он, поднимая кошель с день-гами. – Нас десять душ. На каждого выходит по двадцать золотых. Подставляйте шапки!

Ватажники по очереди подходили к атаману, и он отсыпал каждому его долю золотых.

Федька, щупая языком во рту полученный ранее золотой, томился сомнениями: подходить ли ему за деньгами.

– А ты что стоишь? – разрешил его неуверенность Лом. – Подставляй шапку. И мой золотой сюда же выплюни. Или проглотил?

– Цел! – радостно сказал Федька и выкатил на ладошку отмытый слюной золотой, который жарко вспыхнул на солнце.

Лом встал с колоды, где сидел, как на троне и, обращаясь к своей ватаге, державно возгласил:

– Жалую Федьку правом носить золотой на шапке!

– Атаману слава! – закричал Филька, жадно поглядывая на пятиведёрный бочонок с хлебным зеленым вином, добытый на струге.

– Одежду смотрели? – спросил Лом. – Разбирайте, кому, что по нраву.

Ватажники кинулись расхватывать добычу. Хватали всё, что попадётся под руку. Потом начался размен. Фильке достался левый сапог, Власу – правый. Оба сапога пошли к тому, кому они были впору – Фильке. А тот пожаловал своего друга шапкой.

Оружие не подлежало дувану, Степан отнёс его в амбар и крепко запер.

– Что, дружье, не пора ли начинать пир? – вопросил Лом.

Ответом ему были радостные крики. Федьку, ставшего полноправным членом шайки, Лом назначил виночерпием. Ватажники подходили к нему со своими чарками, и он наполнял их вином. Мясо и рыбу из коробов брал всяк сам, сколько хотел. Особо налегали на чеснок и лук, исконно русские закуски.

Первой чаркой вина ватажники поздравили атамана и друг друга за удачный и прибыльный набег на купеческий струг. Вторую чарку выпили за ватажное товарищество, забыв помянуть своих приятелей, убитых в схватке, но это было не в новость, у воров не в обычае помнить убитых. И тут, запьянев, обиделся Филька, ни кто не вспомнил и не похвалил его за весть о струге, а ведь он, с риском для жизни, бегал в Надеино Усолье и всё вызнал о купцах, направлявшихся в Астрахань за икрой и рыбой. Филька начал задирать ватажников, бузить, буянить, в конце концов его скрутили верёвкой, забили в рот ветошный кляп и бросили в колючие кусты ежевики. А без Фильки не стало голосистого запевалы, и пир превратился в тоскливое попоище. Бочку зелена вина наполовину выпили, наполовину пролили, наконец, все обеспамятели и попадали наземь, забывшись в тяжёлом пьяном сне.

Федька пришел в себя от холодных капель росы, которые сыпались ему на лицо с ивового куста. Едва открыв глаза, он, первым делом, схватился за шапку. Пришитый вчера к её отвороту золотой был цел, как и другие, за пазухой. Ватажники начали шевелиться, на крыльцо избы вышел Лом.

– Все живы? – спросил он, оглядывая своё воинство. – А где Филька?

– Тут, –  сказал Влас. – От тебя, атаман, хоронится, дрожит с перепугу за вчерашнее.

– Поспешайте, – сказал Лом. – Пора прогуляться по Волге, небось, купцы без нас заскучали.

Целый день ватажники простояли в засаде у Яр-Камня,  но мимо прошёл всего один струг с крепкой воинской охраной, и нападать на него Лом не решился. Но день на день не приходится, и через неделю людям Лома повезло, они ограбили струг гостя Гурьева. Самого именитого купца там не было, но  он не замедлил ударить челом царю. С тех пор Лома стали знать на Москве, а окольничему Хитрово был дан указ поймать Лома и вздёрнуть на рели.