С вождем мирового пролетариата я “столкнулся” буквально с момента своего рождения, ибо в моем Сведетельстве о рождении от 4 мая 1981 г. написано что-то в стиле “Гордись, ребенок, что родился на родине великого Ильича, будь достоин нести знамя победы Социалистической революции бла-бла-бла”.

Исторических зданий в славном городе Ульяновске, ранее Симбирске, после празднования 100 летия рождения Ленина осталось мало, ибо в центре города все снесли и забабахали огромный Мемориал, чем то напоминающий двуступенчатую египетскую пирамиду и Акрополь одновременно. Как сейчас помню, что где-то в музее Ленина в этом самом мемориале многократно читал телеграфное сообщение, кажется Троцкого, что мол Владимир Ильич, мы освободили ваш родной город от белой заразы.. Бои шли, судя по мемориальной доске, в районе железнодорожной станции, центральной в городе. Потом выяснилось, что мочили т.н. белочехов. А история их печальна, но интересна.

В 1918 г. там стояли составы с чехословацкими войсками, которые восстали против попыток из разоружить по пути домой (через Владивосток!). Ну их там и замочили.

Сегодняшняя “Газета” описывает перипетии этой истории времен Первой мировой и Гражданской.

“Патриотическую чехословацкую карту пытались разыгрывать в царском Генштабе. Казалось, гениальная идея – натравить славян на австро-венгерских угнетателей. Собственно, ради этого вся Первая мировая война трактовалась как противостояние славянского духа австрийско-германскому. Стоит заметить, что особых усилий для вербовки чехов и словаков прикладывать не приходилось – те и без всякой агитации охотно дезертировали из своих частей и переходили на сторону русских. Вспомните настроения, описанные Ярославом Гашеком в «Похождениях солдата Швейка» – это многое объясняет. Оттого-то и набралось такое гигантское количество военнопленных на территории Российской империи. Причем не просто военнопленных, а потенциальных союзников. Из чехов и словаков формировали особые национальные бригады, давая им в руки оружие. При Керенском эти формирования оставались едва ли не самыми боеспособными, поскольку им было за что воевать, в отличие русских солдат, которые массово покидали позиции и отправлялись в родные деревни.

Так и получилось, что к началу 1918 года реальной армии не было ни у белых, ни у красных – зато имелся хорошо вооруженный и дисциплинированный чехословацкий корпус.

До времени он хранил нейтралитет и ни во что не ввязывался в ожидании обещанной эвакуации на родину.

Собственно, никакой гражданской войны могло у нас и не быть, если бы с чехами и словаками обошлись деликатно. Уже двинулись эшелоны в направлении Владивостока, откуда бывших военнопленных должны были забрать пароходы Антанты. Но ситуация напрягалась с каждым днем: по условиям Брестского мира вся российская армия подлежала демилитаризации, и чехословацкие части не являлись исключением. Германия требовала исполнения обязательств. Может, все бы и обошлось по-тихому: где Берлин, а где Сибирь, поди проверь, кто там с ружьем, а кто с банным веником. Но разразился так называемый «челябинский инцидент».

14 мая 1918 года на железнодорожных путях поравнялись два встречных эшелона: чехи двигались с запада на восток, а пленные венгры в обратную сторону. Кто-то из мадьяр швырнул железяку и ранил одного из чешских легионеров. Друзья пострадавшего смогли остановить оба поезда, нашли обидчика и застрелили его на месте. Большевистские власти на станции арестовали зачинщиков, в ответ чехи захватили весь город. В Москве решили, что настал момент для полного разоружения корпуса – и получили тот самый мятеж. В одночасье чехословацкие легионеры заняли все крупные населенные пункты от Самары до Владивостока, установив контроль над железнодорожной магистралью длиной в 8000 километров. Почти все дальнейшие события гражданской войны, включая расстрел царской семьи в Екатеринбурге, были лишь последствиями этого мятежа.”