Пушкин прочно вошёл в биографию Гончарова. Общество, пожалуй, более, чем в ком-либо другом, признало в нём наследника пушкинских литературных традиций. К 1880-м годам романист оставался одним из немногих классиков – признанных преемников Пушкина. Вот почему во время Пушкинских торжеств в Москве, увенчавшихся открытием памятника русскому гению, Гончарова постоянно приглашали в различные комитеты и комиссии, связанные с этими событиями.

В конце мая 1880 года в Московском университете намечено было провести публичные заседания, посвящённые памяти поэта. При Московском университете существовало Общество любителей российской словесности, которому и принадлежала инициатива проведения торжества. 2 мая 1880 года председатель этого Общества Сергей Андреевич Юрьев, известный журналист, в своё время редактировавший «Беседу» и «Русскую мысль», обратился к Гончарову с просьбой выступить на одном из намеченных заседаний.

Гончаров отказался от публичного выступления, несмотря на то, что его приглашали в «Alma mater», родной Московский университет, который он так любил и о котором сохранил живые и тёплые воспоминания на всю жизнь. В своём письме к Юрьеву от 8 мая 1880 года он просил освободить его от приезда в Москву: «Милостивый государь, Сергей Александрович, на письмо Ваше от 2-го текущего мая честь имею ответствовать, что, к глубочайшему прискорбию моему, я не смею надеяться принять участие в торжествах по случаю открытия памятника Пушкину, не только словом моим в заседаниях Общества любителей российской словесности, в которое угодно Обществу приглашать меня, но даже и присутствием моим в назначенные дни, вместе с другими литераторами, в Москве, так как в начале весны я изнемог сильным катаром и вскоре должен уехать отсюда (т.е. из Петербурга – В.М.) для поправления здоровья в более благоприятное по климату место.

Позволю себе выразить Обществу в лице Вашем глубокую признательность за внимание ко мне, покорнейше прошу Вас, милостивый государь, принять уверения в совершенном моём почтении и преданности. Иван Гончаров» .

Отказался стареющий писатель и от избрания его председателем торжественного обеда русских литераторов, приуроченного к пушкинским юбилейным празднествам. В письме к Л. А. Полонскому от 20-го мая 1880 года он писал:

«Милостивый государь, Леонид Александрович.

Я глубоко тронут честью, которую Вам и другим гг. распорядителям Пушкинского праздника угодно было оказать мне избранием меня в председатели торжественного обеда, и поспешаю выразить мою живейшую признательность за внимание ко мне.

Но к великому прискорбию моему, я захворал с праздника Пасхи упорным катаром и буквально едва держусь на ногах. Медик немедленно высылает меня отсюда, и я послезавтра уезжаю, если только буду в силах сделать и это.

Не случись этой невзгоды со мной, я счёл бы святою своею обязанностью, без всяких напоминаний, у подножия памятника, в Москве, вместе с другими писателями поклониться памяти нашего общего великого образца и учителя в искусстве и моего особенно. Объясню последние два слова.

Я по летам своим старше всех современных писателей, принадлежу к лучшей поре расцветания пушкинского гения, когда он так обаятельно действовал на общество, особенно на молодые поколения.

Старики ещё ворчали и косились на него, тогда как мы все падали на колени перед ним.

Первым прямым учителем в развитии гуманитета вообще в нравственной сфере, был Карамзин, а в деле поэзии мне и моим сверстникам, 15-16-летним юношам, приходилось питаться Державиным, Дмитриевым, Озеровым, даже Херасковым, которого в школе выдавали тоже за поэта. И вдруг Пушкин! Я узнал его с «Онегина», который выходил тогда периодически, отдельными главами. Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылись вдруг и какие правды –и поэзии, и вообще жизни, притом современной, понятной, – хлынули из этого источника, и с каким блеском, в каких звуках! Какая школа изящества, вкуса, для впечатлительной натуры!

Лермонтов и Гоголь не были собственно моими учителями: я уже сам созревал тогда и пописывал! Только когда Белинский регулировал весь тогдашний хаос вкусов, эстетических и других понятий и проч.; тогда и мой взгляд на этих героев пера стал определённее и строже. Явилась сознательная критика, а чувство к Пушкину оставалось то же.

Искренно сожалея, что не буду иметь утешение выразить вместе с Вами и с другими участниками праздника и моё благодарное сочувствие к памяти поэта, прошу Вас принять уверение в истинном моём почтении и преданности.

И. Гончаров».

Уже после проведения пушкинских торжеств адресат приведённого письма, один из их организаторов, редактор-издатель газеты «Страна» Леонид Александрович Полонский, пишет Гончарову очень характерное письмо, очерчивающее общее восприятие современниками Гончарова как одного из самых главных литературных преемников и наследников Пушкина: «Я убеждён, что никто лучше Вас не мог бы обрисовать значение Пушкина (не только обаяние, какое он внушает при своём появлении, но и влияние его на последовавших за ним писателей. Быть может, теперь или когда-нибудь вам придёт желание сделать нечто подобное. Слишком жаль было бы, если бы именно Ваш голос не был услышан во всей его силе и в просторе отдельного этюда вроде речи теперь, когда по поводу Пушкина сказано иными так много лишнего и не досказано столько существенного» . Впрочем, к указанному времени автор «Обломова» становится человеком совершенно непубличным. Воспоминания о Пушкине для него – дело интимное, он делится ими только с друзьями.

Гончаров старается избегать всякой публичной деятельности, связанной с именем Пушкина. Лишь один раз, 23 января 1881 года, он присутствовал на заседании Комитета по сооружению памятника Пушкину. Примерно в это же время, 27 января 1881 года, Гончаров в ответ на просьбу Я. К. Грота включить его имя в состав комиссии по присуждению Пушкинских премий отвечает отказом, ссылаясь на плохое здоровье и на свою якобы некомпетентность.

Очевидно, Я. К. Грот нё учел просьбу Гончарова и всё-таки включил его имя в состав комиссии. В начале мая он и его брат К. К. Грот, член Государственного совета, вновь обращаются к Гончарову с просьбой принять участие в заседаниях комиссии по присуждению Пушкинских премий. И снова следует отказ со ссылкой на нездоровье.

Уже в 1887 году, когда отмечалось 50-летие со дня смерти Пушкина, Гончаров проясняет свою позицию по поводу всяческих «пушкинских комиссий», считая, что в них каким-то образом вошли люди, придающие большому делу вид литературной суеты.

К сожалению, следы работы Пушкинской комиссии, взявшей на себя функцию организатора отмечаемой даты, почти не сохранились, и потому оказывается затруднительным даже назвать её окончательный состав. Первое упоминание этой комиссии Гончаровым мы встречаем в его письме к М. М. Стасюлевичу от 12 декабря 1886 года: «У меня сегодня был Вейнберг – и просил участвовать в какой-то комиссии для составлений программы торжественного поминовения памяти Пушкина в конце января» .

В разговоре с поэтом и переводчиком П. И. Вейнбергом выяснился первоначальный вариант состава Пушкинской комиссии, которая должна была включать восемь или десять человек. В неё, в частности, должны были войти А. А. Краевский, М. М. Стасюлевич, Н. И. Стояновский, Я. К. Грот, Л. Н. Майков, Д. В. Григорович, В. Р. Зотов, А. А. Потехин.

Выяснилась и примерная программа деятельности комиссии. В упомянутом послании к М. М. Стасюлевичу Гончаров писал: «Дан будет Борис Годунов на сцене – и выручка назначена в пользу литературного фонда, потом ещё литературный вечер – тоже в пользу фонда – и, наконец, большой обед и панихида тоже».

К сожалению, пока не удалось выяснить, была ли, и в каком объёме, выполнена программа Пушкинской комиссии. Что касается Гончарова, то его отказ принять участие в заседаниях комиссии обосновывается подозрением, что пушкинские дни будут омрачены окололитературной суетой мелких литераторов и что имя Пушкина не прозвучит так, как того хотелось бы его глубокому почитателю и верному ученику.

В письме к М. М. Стасюлевичу от 16 декабря 1886 года романист признался: «…Я ни в каком разе (курсив автора – В. М.) участвовать ни в каких комиссиях и приготовлениях к памятованию Пушкина не буду, нужды нет, что чту его, как родного отца. Даже полагаю, что празднование это будет собственно не Пушкинское, а Григоровича и Вейнберга: они забегали, как мыши» .

И ещё через три недели: «Я мог заметить, что цель многих из этих господ – вовсе не Пушкин и его слава, а свои собственные самолюбия. Что же мне тут делать, больному, немощному старику, как не уйти поскорее и спрятаться в свой уголок? Я это и делаю…» .

Одним из интереснейших документов, бросающих свет на развернувшиеся вокруг Пушкинской комиссии события, является неопубликованное письмо Гончарова к известному журналисту и издателю, редактору журнала «Отечественные записки» А. А. Краевскому. В этом письме ярко проявились чувства, которые питал Гончаров к главе рус-ских писателей. Приводим этот документ :

«5 января 1887

После свидания с Вами 30-го декабря, многоуважаемый Андрей Александрович, и именно с того самого вечера, возвращаясь домой при 7 градусах мороза, я опять сильно разнемогся, кашель возобновился, при этом жар и озноб. А я и без того был слаб, как Вы сами видели. Доктор, давно пользующий меня от хронического ослабления левого лёгкого, не велит вовсе выходить, по вечерам, из дома, запрещает говорить, словом, велит беречься. Только в тёплую (ниже 5 мороза) погоду позволяет в утренние часы побродить около дома по воздуху. Из всего этого следует, что я совершенно должен отказать

себе в удовольствии принять участие в трудах Пушкинской комиссии, а также и в предложенных ею чествованиях памяти великого (всех нас, русских писателей) учителя и образца, как бы я того хотел, по моим личным чувствам признательности и непосредственному влиянию его гения на нас, стариков, и между прочим на Тургенева, меня и других, частию живых, частию уже умерших литераторов.

При свидании – я, если припомните, заявил некоторую надежду на возможное участие с моей стороны в котором-нибудь совещании комиссии, если оправлюсь и сколько-нибудь окрепну. Но я вижу, помимо советов и запрещений доктора, что в эту глухую, зимнюю пору, с наступлением морозов, надеяться поправиться – трудно.

Буду особенно сожалеть, если болезнь и слабость сил помешают мне присутствовать при заупокойной литургии и панихиде в придворной Конюшенной церкви в день кончины Пушкина. Этот день мы с Вами, Андрей Александрович – (и, может быть, другие немногие старики, например, Анненков , Галахов ) конечно, помним и никог-да не забудем.

Пушкинская Комиссия, как я узнал, от Вас при свидании 30 декабря, составлена превосходно и целесообразно. Вы говорили, что в ней участвуют такие лица, как Н. И. Стояновский , Я. К. Грот , В. П. Гаевский , Вы сами, Гг. Майков , Стасюлевич , Вейнберг и другие литераторы и таланты, следовательно, моё присутствие и участие в совещаниях, при таком персонале, равнялось бы нулю. Мне же и говорить громко и много нельзя.

Что касается до моего номинального, заочного участия в собраниях, совещаниях, заседаниях вообще, то оно также никакого значения не имеет. При том я покорнейше просил бы тех, которые делают мне честь и обращаются ко мне с просьбою о моём участии, как, например, и в настоящем, принимать в снисходительное внимание – мои преклонные лета, слабость зрения и слуха – и не сетовать на меня за то, что я нуждаюсь в спокойствии, уклоняюсь от приглашений подобного рода. Всему – своя пopa!

Так как приглашение присутствовать в Пушкинской Комиссии – сделано мне, от некоторых ли Членов этой Комиссии, или от Вас через П. И. Вейнберга, с приглашением в Вашу квартиру, то я просил бы Вас покорнейше, по старому Вашему ко мне доброму расположению, сообщить содержание этого моего ответа в заседании этой Комиссии, назначенном, как Вы мне сказали, на завтра, 6-го Января.

Примите уверения в искреннем моем к Вам почтении и преданности.

И. Гончаров.

P. S. Извините – ради Бога, за некоторые поправки и вставки в этом письме: с одним, притом слабым глазом, мне вообще трудно писать».

Память о Пушкине была для Гончарова свята, именно поэтому сам он отдал долг признательности великому поэту, присутствуя на заупокойной литургии и панихиде в придворной Конюшенной церкви в Санкт-Петербурге 29 января 1887 года.

Мельник Владимир Иванович, член-корреспондент Академии наук Республики Татарстан, доктор филологических наук, профессор.

Лауреат Всероссийской премии им. И. Гончарова.

Член Союза Писателей России.

Живёт и работает в г. Москве.