Память, как и человеческая жизнь, может быть долгой, а может – короче воробьиного носа. В сущности – что ведь память? То же документальное кино, снятое либо тобой о себе, любимом, либо твоими друзьями и недругами о тебе, обыкновенном. Второй вид «документалки», как правило, более объективен – человек склонен запоминать либо очень хорошее, либо очень плохое, углубляясь в те «мелочи», которые, собственно, и отличают нас друг от друга. Однако никогда не верьте некрологам с их пафосным: «Никогда не забудем», «Память о тебе будет вечно жить в наших сердцах», «Навсегда останешься с нами»…Навсегда запоминают или великих героев, или великих злодеев. Остальным, увы, уготовано забвение. Если не побеспокоить все же свою память, не прокрутить свое документальное кино…

300-летие Ленинграда?

Говорить о культуре памяти, особенно, в нашем городе, сложно. Постоянно декларируя поступательные шаги в «прекрасное далеко», мы, как Буриданов осел, так и не можем выбрать из двух охапок сена одну. И сейчас-то многие названия улиц вызывают нервный тик, а что будет, если, гуляя по Симбирску, вы поцелуетесь на улице Робеспьера, выпьете кофейку на Бебеля, покурите на Марата, съедите пирожок на Люксембург, отдохнете на скамейке на Либкнехта.…И это только частичка центра города и частичка имен немецких и французских «революционеров». Назовите мне хоть один европейский город, где бы в центре все улицы носили имена русских революционных и партийных деятелей. Приезжаете, к примеру, в Краков, и гуляете по улицам Ленина, Свердлова, Калинина, Тухачевского, Сталина, Троцкого, Хрущева.… Даже в сумасшедшем доме такое никому не придет в голову. Прав Марк Алданов: «Разве может пройти бесследно эта привычка к вечной лжи и раболепству? Моральные и умственные качества народа вытравляются из него не без успеха. Россия тупеет с каждым днем… Русскому народу нужен долголетний курс дантоновской «правды без утаек», иначе это гибель».

Вынесет ли бремя возвращения старого имени насквозь красный Ульяновск? Не смешны ли будут адреса: Симбирск, ул. Ленина; Симбирск, шоссе Нариманова; Симбирск, ул. Терешковой? Выдержит ли городская казна возвращение улицам и переулкам их старых имен, как сделали это в Москве и Санкт-Петербурге? Если же об этом не идет и речи, зачем огород городить? Ну не смешно ли будет иметь в Симбирске площадь Ленина, когда в городе с таким названием жил Ульянов?

Бог с ним – поговорили и забыли. И вернулись в обычный для нашего города сюр: усиленно готовиться к празднику 360-летия, из которых нашими, ульяновскими, по чести могут считаться лишь 84 – остальные годы Ульяновску не принадлежат. Вообще все это выглядит так, как если бы в свое время отмечали не 300-летие Петербурга, а 300-летие Ленинграда. Да и что сохранили мы от старого Симбирска – разве что грязь, о которой непременно упоминал каждый, бывавший в нашей провинции. Даже Свиягу, где плескался в купальне будущий «вождь мирового пролетариата», превратили в болото, а берега Волги – в помойку: хорошо, Владимир Ильич предусмотрительно встал спиной к реке…

Если мы уповаем на привлечение туристов «родиной Ленина», остаемся Ульяновском. Если хотим жить в городе поэтов, писателей, декабристов, крепких купеческих и дворянских родов, становимся Симбирском. Как ведь назовешь корабль, так он и поплывет. Наш пока устойчиво завис…

Алла и Алиев

На одной из заседаловок, где поднимался вопрос о возможном названии одной из улиц города именем Аллы Багдасаровой, молоденькая журналистка искренне возмутилась: а это еще кто?! И в самом деле – не Алиев, которому в Ульяновске поставят памятник. Не Нариманов, не Хмельницкий, не Гай, которым уже поставлены. В самом деле – зачем журналистке знать имя создателя первой в Ульяновске свободной демократической газеты? Девушка, поди, уверена, что в Ульяновске отродясь был только ворох рекламной продукции, несколько нечитаемых цветных журналов, газеты от власти и такое же телевидение.

Впрочем, разве можно упрекать молодежь в том, что они не знают вкус воздуха свободы, которым не только Россия – даже часть местной журналистики – задышала в начале 90-х. Романтика того времени выдвинула лидеров-демократов из совершенно, казалось, невозможной среды – из когорты членов КПСС, в число которых входила и Алла Григорьевна Багдасарова, редактор партийного издания «Блокнот агитатора». Такое поведение не было ни знаком «перевертыша», ни боязни, ни карьерных устремлений – люди умные давно понимали, что народ и партия далеко не так едины, как о том орали транспаранты на зданиях и микрофоны на партийных съездах. Теперь же это понимание предстояло донести до самого народа. «Симбирский курьер» не был, конечно, большевистской «Искрой», но, поверьте, газета разлеталась в киосках за считанные часы. Это не была газета одного автора, как сейчас. Редакторской волей и пониманием журналистов как штучного товара Алла Григорьевна Багдасарова создала такой первый коллектив редакции, где у всех была только одна привилегия – писать не только правдиво, но и хорошо. У «Курьера» были даже свои фаны, которые открыточками поздравляли полюбившихся им журналистов с праздниками, звонили посоветоваться насчет личных дел, приходили в редакцию обсудить «мировые проблемы» с редактором. И – не поверите! – у всех и для всех находилось время.

Однако обоюдное понимание народа и «четвертой власти» продолжалось не так долго, как хотелось бы всем и, в первую очередь, Алле Григорьевне Багдасаровой. Журналисты – это же «вольные каменщики»: кого-то не устроил коллектив, кого-то – требования редактора, кем-то был недоволен сам коллектив, кем-то – редактор.… Стали уходить одни, приходить другие – газета была по-прежнему лучшей в городе, но у Аллы Григорьевны все чаще стало болеть сердце. Она настолько любила свою работу, настолько ценила сверхзадачу – писать правду во что бы то ни стало, настолько переживала «ломку» коллектива, что сердце не выдержало. Говорить о дальнейшем пути «Курьера» бессмысленно, потому что я вспоминаю о его создателе, о том первом в Ульяновске редакторе, который не боялся спорить с властью, поднимать такие проблемы, о которых теперешние редакторы не могут подумать и в страшном сне.

Ведь что есть редактор? Да тот же самый режиссер, который создает свой театр. Как только в театре начинаются интриги, театр умирает. Умирает и режиссер, если для него именно этот состав актеров и был его театром. За свою долгую творческую жизнь я перевидала и поработала со многими, многими редакторами. Но лишь двое из них, в том числе и Алла Григорьевна Багдасарова, вызвали у меня профессиональное восхищение умением держать не только газету, но и удар: ни при каких условиях не «сдавать» своих журналистов представителям власти, недовольной теми или иными публикациями. Работать под началом первоклассных редакторов – это то невероятное, которое сейчас для юных журналистов вовсе не очевидное. Не пройдя школу мастера, они остаются всю жизнь ремесленниками, починяющими один и тот же сапог. Но встретить Мастера в нашем городе теперь практически невозможно. Значит – забыть, что Он был? А если все же задуматься? Что дала Ульяновску, к примеру, Роза Люксембург, и что – Алла Багдасарова? Кстати, последние годы Алла Григорьевна жила на улице Марата…

Что мешает?

Носясь, как с писаной торбой, с «родиной Ленина», мне кажется, мы выпали из исторического контекста. В Москве и Ленинские горы давно – Воробьевы, и ничего, стоит столица. Есть у нас в городе заповедник имени вождя – неужели этого для немногочисленных экскурсантов недостаточно? Можно ли сейчас всерьез рассчитывать на паломничество миллионов наших сограждан и иностранцев на родину полумифической фигуры? Не каждому дано слушать умилительные рассказы о гениальном мальчике и образцово-показательной семье, не задаваясь вопросом, почему на могильном надгробии Вовиного папы написано: «От детей и сослуживцев», без упоминания мамы, жены Ильи Николаевича; как получилось, что взрослый Вова опередил Гитлера в создании концлагерей, причем для собственного народа?

Безусловно, заданная размытость памяти дает кормление многим людям, служащим в заповеднике идола. Но что она дает городу и истории? Говорят, что Европа так далеко опередила нас во всем потому, что у них нет ни одного Гитлерштадта, ни одного памятника бывшему вождю «арийской» нации – там не только распрощались с ужасным прошлым, но и покаялись.

С другой стороны, чтобы стать симбирянами, скоропалительного референдума, думаю, недостаточно. Необходима очень большая просветительская работа среди абсолютно всех слоев и возрастов, чтобы люди осознанно, а не эмоционально подошли к тому или иному выбору. Знать историю своего рода, действительную, а не канонизированную жизнь Ленина, историю зарождения Симбирска, связующую нить жизни и творчества наших великих земляков с городом, возникшим в 1648 году, наконец, историческую ценность тех иностранных деятелей, имена которых во множестве рассыпаны по Ульяновску.

Конечно, это трудно. Но кто и когда постоянно рассказывал народу, к примеру, об Алле Григорьевне Багдасаровой? Мы уже о Хитрово знаем больше, чем о ней. А ведь в августе 91-го только из «Курьера» горожане могли узнать правду о том, что творится в Москве. Неужели одно это – не причина назвать улицу в честь журналиста, преданного своей профессии и читателям? Поверьте, не так много среди моих собратьев людей, готовых идти на плаху за одно слово правды. Так было и так есть сейчас.

И еще о нашей памятливости. Вам может показаться невероятным, но журналисты, как и актеры, оказываются в пенсии и болезни особенно незащищенными людьми. Какой-то врожденный комплекс совестливости не позволяет большинству из них обратиться за помощью не только к власти, но и к своим коллегам. Замечательная чета журналистов – Тамара Смирнова и Валерий Антипов – закончили свою жизнь в таком ужасе, о котором я лучше умолчу. На конечном этапе на помощь поспешили двое коллег, но было уже, к сожалению, поздно. Постоянные подписчики «Ульяновской правды», наверняка, и сейчас помнят прекрасные материалы Тамары Даниловны, а люди, работавшие с Валерием на телевидении, не забыли его как отличного редактора новостей. Вдвоем они воспитали немало неплохих журналистов. Что мешает местному отделению СЖ России открыть на доме, в котором они жили, скромную мемориальную табличку? Симбирск был жив именно тем, что помнил заслуги перед городом всех достойных того людей. Родине вождя, видимо, недосуг.