Родиной Карамзина называла в XIX столетии просвещенная Россия губернский город Симбирск. Действительно, вплоть до революции 1917 года Николай Михайлович Карамзин (1766 – 1826), прославленный российский историк, литератор, реформатор русского языка, «изобретатель» буквы Ё, по справедливости считался самым прославленным симбирским уроженцем.
«Древняя Россия… найдена Карамзиным, как Америка – Колумбом», – замечательно выразился А.С. Пушкин. Карамзин «напридумывал» много слов, без которых едва ли можно представить нашу обыденную речь: «влияние», «влюбленность», «промышленность», «эпоха», «сцена», «гармония» и даже «катастрофа»!

В 1845 году Симбирск украсился памятником Н.М. Карамзину, существующим и поныне. Долгие годы до этого главным карамзинским объектом губернского города был дом Карамзиных, разрушенный во время масштабной реконструкции города в конце 1960-х годов.

«Симбирские виды уступают в красоте немногим в Европе», – писал много повидавший, покатавшийся по миру Николай Михайлович. Лучшим видом на Волгу сам литератор считал вид от отчего дома. Усадьба Карамзиных выразительно выделялась на высоком волжском косогоре. Она первой встречала поднимавшихся от волжских пристаней гостей и жителей города с правой стороны, в самом начале его главной магистрали – Большой Саратовской улицы (ныне бульвар Пластова).

Отчий дом наследовал старший брат писателя, Василий Михайлович Карамзин (1751 – 1827). «Родство и дружба соединяют наши сердца союзом неразрывным. Всегда почитаю я то время щастливейшим временем жизни моей, когда имею случай излить пред Вами ощущение сердца моего; когда имею случай сказать Вам, что я Вас люблю и почитаю. Я во всю жизнь свою буду Вашим покорнейшим братом и слугою», – писал Николай Михайлович своему «любезнейшему братцу Василию Михайловичу», которого почитал как родного отца.

Василий Михайлович Карамзин был среди первых людей Симбирска рубежа XVIII – XIX столетий. По должности губернского прокурора он надзирал за деятельностью всех чиновников и учреждений, особым образом за тем, как работали судебные и полицейские органы, как вершилось в симбирских пределах правосудие. Он-то и задумал и осуществил масштабную перестройку деревянных отеческих пенатов, вознеся их до высоты двух этажей. Это теперь дом в два этажа и семь окон по фасаду кажется уютным и скромным. Но на рубеже XIX столетия подобный дом выглядел почти небоскребом. Их было в городе наперечет, двухэтажных каменных зданий.

Понятие «дом» в XIX веке включало и двор, и забор, и ворота, и все прилегавшие к основному зданию жилые и хозяйственные постройки. Каретный сарай, или каретник, служил своеобразным «гаражом» для транспорта на конской тяге. Существовал целый набор экипажей на разные случаи жизни, на разные погоду и расстояние: карета, коляска, дрожки, санки, возок и так далее. Холодильник заменял так называемый ледник – погреб для хранения скоропортящихся продуктов. Его загодя, с зимы, наполняли глыбами льда, сохранявшего от порчи мясо и рыбу даже среди июльского зноя.

Непосредственно в доме нижний этаж был жилым и повседневным, верхний предназначался для событий праздничных и официальных. Но поскольку именно второй этаж был самым сухим и теплым в доме, здесь помещались спальня и уборная.

В уборной, при обязательной помощи слуг, одевались, приводили себя в порядок. А требования моды и хорошего вкуса были тогда таковы, что самый обычный выход на службу, небольшую прогулку, поход в церковь, занимали у дворянина или дворянки несколько часов для прихорашивания! В узкие офицерские лосины, которые растягивала пара слуг, приходилось запрыгивать со стула. А чтобы затянуть даму, да и того же кавалера в корсет, порой приходилось зазывать со двора ражих конюхов или кузнецов!

Каменный дом – это было, конечно, престижно и круто. Но рачительный И расчетливый Василий Михайлович очень скоро ощутил, что содержание дома влетает в копейку. Непомерно огромную статью расходов составляло дровяное отопление (не случайно, что купцы – торговцы дровами были одними из самых богатых и почитаемых людей в Симбирске). А камины и печи, мало того что «кушали» много дорогих дров, оказывались весьма капризны в обслуживании, непрестанно грозя то пожаром, то угарами.

В 1804 году казна стала подыскивать подходящий дом в Симбирске для квартиры вице-губернатора. Обратились к Василию Михайловичу Карамзину, и тот с радостью поспешил сбыть с рук ставшее столь дорогим семейное достояние.

Симбирский вице-губернатор, статский советник Николай Егорович Чириков, был, пожалуй, самым влиятельным человеком в губернии. Он считал себя достойным губернаторской должности и, быть может, поэтому не спешил заселять новый вице-губернаторский дом. Но тут до столичного Санкт-Петербурга дошел слух о том, что 50-летний вице-губернатор увел от живого мужа, помещика Тургенева, 20-летнюю супругу Екатерину, в девичестве Матюнину, мать троих детей, обвенчался с ней и родил еще четверых детей! Громкая история стоила Чирикову места и обернулась многолетним судебным разбирательством.

После Чирикова бывший дом Карамзиных продолжал стоять незаселенным. То ли история падения Николая Егоровича создала зданию соответствующую репутацию, то ли еще по каким причинам, но вице-губернаторы здесь не жили. Однако после того как в 1836 году Симбирск посетил император Николай I, казенному дому наконец нашли подходящее применение. Может быть, кто-то вспомнил самую знаменитую сентенцию Николая Михайловича: «Если б захотеть одним словом выразить, что делается в России, то следует сказать: воруют»…

Теперь уже скромный двухэтажный дом на Венце расширили и надстроили, – обратив … в тюрьму!
Вначале, до середины 1860-х годов, здесь помещался работный дом, казенное заведение, в котором содержались и перевоспитывались мелкие уголовные преступники и правонарушители. Родители без суда могли сдать сюда своих взрослых непослушных детей, помещики – строптивых крепостных. Потом, вплоть до революции 1917 года, здесь помещалась Симбирская центральная женская тюрьма.

У женской тюрьмы был статус каторжной, и здесь, в сравнительном комфорте, отбывали свои сроки те, кому состояние и семейные связи помогали избежать Сибири – например, Николай Сахаров, сын знаменитого симбирского врача, председатель Симбирской городской думы в 1917 году, которого в 1907 году приговорили к восьми годам каторги за вооруженный налет на почту. Здесь же содержались проштрафившиеся силовики: например, в 1915 году сюда был помещен за служебные злоупотребления начальник Сызранской тюрьмы Ямвлих Хмельницкий.

Но самая славная страница в истории пенитенциарного заведения была вписана 19 августа 1864 года, во время самого страшного симбирского пожара. Почти две тысячи симбирян, спасаясь от огня, сгрудились на площади перед работным домом. «Рев бури, набатный звон, стоны и вопли погорельцев, – писал очевидец, – все это пронизывало воздух и сливалось в одном звуке, диком, ужасном. Страшная огненная масса при ужаснейшей буре, жгла, залепляя глаза и закрывая собою дневной свет».

Огненное кольцо окружило площадь с трех сторон. Бывший дом Карамзиных один стоял невридимым, внушая погорельцам надежду на спасение. Но вот снопы искр посыпались на крышу темницы. Здание начало заниматься; западня, в которой оказались чаявшие спасения люди, грозила захлопнуться. Начальник, или смотритель работного дома, Василий Семенович Семенов получил строгую инструкцию: выводить заключенных под караулом в безопасное место. Но вместо этого 60-летний коллежский секретарь кинулся к камерам. «Братцы! Надо тюрьму отстоять! Если дом загорится, народ погибнет!» – кричал он, распахивая двери.

И вот заключенные во главе с отчаянным тюремщиком дружно полезли тушить занимавшуюся пламенем крышу. Яростная борьба с огнем продолжалась более четырех часов и увенчалась полной победой. Невредимый работный дом высился среди моря догоравших развалин. После пожара все арестанты вернулись в свои камеры. На другой день зеков крепко потеснили, а часть и вовсе выпустили на пропахшую гарью свободу. По соседству с непочтительными сыновьями и мелкими воришками у тюремных параш расположились вполне благонадежные чиновники погорелых учреждений.

8 декабря 1864 года император Александр II «высочайше повелеть соизволил» выразить знаки своего особого расположения к арестантам Симбирского работного дома. Государь распорядился, чтобы арестантам, «которые должны были оставаться в доме еще более 6-ти месяцев, сократить срок содержания на 6 месяцев, прочих немедленно освободить из-под стражи, а тем из сих арестантов, которым срок уже окончился – объявить благодарность Начальства за их похвальных действия».

Небывалый случай, чтобы монарх нахваливал нарушителей тишины и благопристойности. Ведь именно устная благодарность государя императора, «Монаршее благоволение», а не ордена и медали, считалась в царской России высшей формой поощрения подданных.

Слово – дороже золота. Оно переживает и «эпохи», и «катастрофы». Оно живет и хранит память о Николае Михайловиче Карамзине…

Иван Сивопляс