Раненые

«Словно кислотой брызнули» ремарка питерского режиссера Искандера Сакаева, поставившего на сцене Ульяновского драматического театра имени Гончарова «Чайку», – прозвучала на репетиции и относилась к конкретному эпизоду. Осознав, что случайно оказались в тесном объятии, Нина Заречная и Борис Тригорин должны отшатнуться друг от друга так резко, будто соль на рану попала, словно кислотой брызнули.

Но чувствуется, что эмоции похожей силы испытывают едва ли не все персонажи спектакля.

– Для меня в этой пьесе есть не любовь, а страсть болезненная, – рассказал Сакаев. – Здесь не та любовь, которая приносит счастье, а поиск любви и гармонии, которые ни один герой не может найти. И спектакль наш нервный, истероидный, нездоровый, очень декадентский не в хорошем смысле этого слова, но честный – о том, что любви всем не хватает. Здесь все очень несчастны, и чем больше они хотят счастья, тем более несчастными делают и других, и себя. Этот парадокс присутствует в творчестве Чехова в целом…

“Разнообразные не те”
В этой истории все любят кого-то, но нет тех, кто любит друг друга. Факт сам по себе грустный, но спектакль с первых минут смешной. Дочь управляющего Маша влюблена в племянника хозяина, Константина Треплева, но, противореча своим словам, только еще больше влюбляет в себя учителя Семена. Занятая в роли Маши Анна Дулебова делает это буквально, физически – то так оттягивая лиф платья, что Семен вынужден за него заглянуть, то прижимаясь к нему всем телом и сползая по нему вниз. Решив избавиться от любви к Константину, она нещадно бьет себя, пытаясь вырвать чувство, и буквально бежит куда-то, да только не убежать от себя. В спектакле много такого физического и даже физиологического проявления чувств. Мать Маши, Полина Андреевна, в исполнении Ольги Новицкой, болезненно одержима доктором Дорном, и актеру Михаилу Петрову приходится применять изворотливость и силу, чтобы выкарабкаться из-под нее. Нина, дочь богатого помещика и будущая актриса, вдруг переменяется в своих чувствах, и если она только что льнула к Константину, то вот уже глаз не сводит с Тригорина и робкой птицей замирает, случайно прижавшись к нему. Ирина Аркадина в прямом смысле связывает себя с Тригориным: актриса Оксана Романова затягивает его шею вместе со своей одним шарфом.

Связаны и две эти женщины. Сначала Надежда Иванова – Нина копирует Аркадину, видя в ней некий образец актрисы, которой она надеется стать: принять такую же позу, так же положить ногу на ногу, упереться локтем в колено и пристроить подбородок на кисть руки. Она мило смущается, когда Аркадина замечает это. А потом Аркадина будет копировать Нину, чтобы воздействовать на Тригорина. Зритель непременно заметит, как Нина-Надежда будет допытываться у Тригорина, какова жизнь беллетриста, и как она посадит его в позу роденовского «Мыслителя». Момент и так до смешного нелепый, но в сцене Аркадиной и Тригорина он доведен до абсурда. Когда кажется, что Тригорин сражен искренним восхищением Нины и практически потерян для Аркадиной, она, быстро сообразив, что насмешки не действуют, прибегает к «оружию» Нины, только Аркадина-Романова придает ему позу памятника Пушкину работы скульптора Аникушина, который стоит в Санкт-Петербурге. Игре Романовой в этом спектакле вообще свойственны ирония и сарказм, за которыми она прячет истинные чувства. Она будет активно двигаться, поддерживая в себе моложавость физическими упражнениями, может даже вскрикнуть раненой чайкой, но прикроет свою боль манерностью и саркастичностью. Ей мало вернуть себе едва не ускользнувшего Тригорина, она поворачивает все так, будто это его решение, а ей все равно: «Ну, если хочешь, останься». Но безвольный Тригорин уже побитой собакой вьется у ее ног…

Фигура беллетриста Тригорина в исполнении Николая Авдеева – это отдельная история. Кажется, поначалу его вовсе ничего не интересует, одно только озеро. Отделившись от толпы, окружающей Аркадину, он садится на берегу и с упоением удит. Авансцена становится берегом, а весь зрительный зал превращается в озеро, в котором плавает та же Аркадина, в котором плещется дворовый люд (Алексей Гущин, Сергей Чиненое и Мария Прыскина воплощают незамысловатое деревенское счастье, которое проходит в праздности, чувственности и баловстве; эта троица, чем-то напоминающая персонажей итальянской комедии масок dell’arte, вообще отвлекает на себя немало внимания). В какой-то момент можно поймать себя на том, что перестаешь следить за беседой других персонажей, с таким удовольствием и даже своеобразным сладострастием Авдеев погружается в рыбалку, отвлекаясь только на какие-то мысли, заставляющие его отложить на несколько секунд крючок, чтобы найти нужный обрывок бумаги и записать что-то карандашом. Такой искренности и увлеченности, кажется, он не испытывает ни к Аркадиной, ни к Нине – ее чувства к нему и его тяга к ней его откровенно пугают. Даже писательство приносит ему не удовольствие, а одни муки.

Кривое зеркало
Для своего спектакля режиссер Сакаев использовал довольно популярный прием. История разворачивается, словно воспоминания Нины о событиях двухлетней давности. Другая Нина, так много испытавшая за короткий период -жизнь и расставание с Тригориным, рождение ребенка и его смерть, – эта Нина в исполнении Юлии Ильиной едет в поезде, учит тексты ролей на новый театральный сезон и погружается в те события, когда она была счастлива -или почти счастлива – и полна надежд. Может, еще потому, искаженное в ее воспоминаниях, то время выглядит во многом гротескным или преувеличенно экспрессивным. Даже себя саму она видит, словно в кривом зеркале, – исполнение знаменитого монолога «Люди, птицы, львы, орлы и куропатки…» так бездарно, нелепо, карикатурно, жалко, что невольно задаешься вопросом: и это ее взяли на сцену? Но некоторые моменты она вспоминает с удовольствием, и измученное лицо Нины-Ильиной, повторяющей слова двойника Нины-Ивановой, на несколько мгновений преображается, наполняясь счастливым светом.

Смешон в ее воспоминаниях и Константин, который несчастен во всем – в любви к Нине, в отношениях с матерью, в писательстве… В разные дни в роли Треплева заняты Александр Лебедев и молодой, только что пришедший в театр артист Юрий Ефремов. У Лебедева чувства больше рвутся наружу, Ефремова они словно раздирают изнутри. В финале Треплев мечется между двумя Нинами, и Нину-Иванову, прежнюю, а не нынешнюю Нину-Ильину, просит остаться.с ним. Но обе Нины льнут к Тригорину, а этот, изменившийся, циничный, не хочет ни одну из них. Может ли жить дальше Константин, видя то, как Нина впадает в непристойную в своей физиологичности истерику?.. Тревожным набатом наполнена игра персонажей спектакля в лото – и вот она прерывается каким-то странным звуком, даже не очень похожим на выстрел – из-за кулис на сцену падает деревяшка. Странная, нелепая, какая-то ненастоящая, неправльная смерть молодого человека, запутавшегося в себе. В этой жесткой концовке, считает режиссер, в ироничности и тонком уме – современность Чехова, положившего начало драматургии XX века.

Сердцами наружу
– Есть публика, для которой-яра-вильный Чехов – это шляпы с перьями, роскошные платья, духи и венские стулья, – рассуждает Сакаев. -Надо, чтобы пили чай и во время чаепития разбивались сердца. А когда все вытаскивают наружу – это вызывает у них отторжение. Наш спектакль адресован тому зрителю, который для себя не решил, что такое Чехов, и который не думает, что Чехов – это «вот так и больше никак». У меня сложилось впечатление, что в Ульяновске публика допускает высказывание другого взгляда (два года назад Сакаев поставил в нашем театре спектакль «Ромео и Джульетта», который идет с успехом. – Авт.). Здесь она может быть несогласной, поспорить с тобой, но принять. Здесь и труппа такая, что все сделать можно, нет ограничений ни в плане актерского состава, ни в плане моих пожеланий эмоционально-выразительного, честного театра. Когда задают самый сложный для режиссера вопрос, о чем спектакль, для меня ответ самый простой – что он о творчестве и об искусстве, которое, с одной стороны, выжирает тебя изнутри, постоянно требует жертв, а с другой стороны – обогащает. Чтобы что-то от него получить, надо что-то отдать, но чтобы получить на рубль, ты должен отдать на 10 рублей. А можешь и не получить. Старались мы показать и тот сор, который в отношениях между людьми возникает… Это мне помог сделать тот ансамбль солистов, который работает в вашем театре, с которым я получаю наслаждение от того, как они выглядят, говорят, ходят, пахнут, в конце концов! Это словно свое, родное – и даже лучше.

Еще один молчаливый свидетель всех этих событий – озеро у имения Сорина, тоже несчастливого и, кажется, смакующего свою не-удавшуюся жизнь брата Аркадиной. Начинаясь в зрительном зале воображаемым, невидимым, оно продолжается на сцене большим белым занавесом, которое живет своей жизнью, то заливая почти всю сцену, то тревожно волнуясь и окрашиваясь в разные тона. В трагический красный – единственный раз, лишь в момент гибели подстреленной Константином чайки. Этот образ придумала и воплотила художник Дина Тарасенко – как и скупую сценографию, обозначенную мешками с надписью «Имение Сорина», ульями, тюками сена и… многотомни-ками Тригорина. Она же – автор странных нарядов, сшитых будто из перепачканной театральными красками ткани в первых трех действиях, и не менее странных по форме, но глубоко трагичных по черно-белой гамме – в четвертом.

Анна ШКОЛЬНАЯ