Наш корреспондент побывал в маленьком поселке на Брянщине, жители которого говорят на таинственном и неизученном секретном языке.

Наследство от жуликов

Поселок Новый Ропск находится на юго-западе Брянщины, минутах в двадцати езды от райцентра Климово. А до Климова от Брянска мы добирались на машине около трех часов. Места здесь красивые, раздольные: густые леса перемежаются с полями до горизонта. Но не ради местных красот отправились мы в дальнюю командировку. Живут в Новом Ропске удивительные люди – шаповалы-куропцы (так они себя называют). Разговаривают они между собой на абсолютно непонятном нам, непосвященным, языке и своими секретами с чужаками делятся неохотно.

Спасибо Марине Николаевне Балевой, завучу местной школы, помогла отыскать старожилов-ропчаков, а заодно и экскурсию по поселку устроила. Сейчас в Новом Ропске жителей около двух тысяч человек. Рубленая из сосновых бревен церковь Николая-чудотворца, что в центре села, построена на деньги гетмана Данилы Апостола еще в 1732 году. Украинское барокко. Не в такой ли Хома Брут панночку отпевал?

Откуда пошел тайный язык, на то у старожилов-ропчаков разные мнения. Баба Шура так от стариков слыхала: давным-давно, когда на месте нынешнего Ропска были еще болота и непроходимые леса, жили здесь лихие люди, жулики-разбойники. Вот от них-то в наследство и остался секретный лемез (язык, по-нашему).

Дед Сергей говорит, что лемез принесли с собой пришлые люди из Сибири. Но оба потомственных шаповала-куропца сходятся в одном: язык был уже тогда, когда Ропска еще в помине не было. А когда его не было? Старый Ропск, к примеру, впервые в летописи упоминается аж в 1159 году!

Хусый сморщ

Старики вспоминают, что в начале прошлого века в Новом Ропске было четыре церкви, по-куропски – яхвески. Жили здесь купцы и ремесленники, случались бойкие ярмарки и веселые гулянья под гармошку. А уж мастеров-шаповалов: катрушников, валяльщиков, шерстобитчиков, умевших сладить из вовны – овечьей шерсти – валенки, шапки и рукавицы, было почитай едва ли не полсела. И секреты обработки шерсти, равно как и тайный язык, передавались из поколения в поколение, а как же без этого?

Поедут, бывало, куропцы в дальние села валенки валять, живут там и месяц, и два – пока всех желающих не обуют. Кочуют из хаты в хату, от одного хозяина к другому. Иная хозяюшка покормит сытно, постелет мягко (ой, было отчего волноваться шаповальским женам!). А другая наварит щи, хоть портянки полощи, да все зыркает, как бы чужаки не съеперили чего-нибудь да на девку-невесту не больно заглядывались. Сидят катрушники, деревянными карабками в мисках плещутся – ни мясинки, ни жиринки. А дома-то, небось, ряха лупиху с кресом матрает.

– Ой, хусый сморщ!

– Зато шихта у показника дюже шпинская! Красимная…

Встрепенется баба: “О чем это вы, шаповалы?” – “Да обед твой, хозяюшка, хвалим!” А вернутся до дома до хазы мужики, ряхи им на радостях и картошки с салом, и гардеману бутылочку – матрайте на здоровье, кормильцы!

Случались и курьезы. Как-то зашел к катрушникам в паруту (мастерскую) поп. Те лишь хмыкнули:

– Надо ж! Прихлал кочет, сепет, как мы максаем.

– Ничего! Посепет-посепет, да и похлает.

А батюшка в ответ:

– Хлопцы, а я все скумаю, что вы тербуете…

Нужен ли здесь перевод? Разве что объяснить, кто такой кочет.

Не стал богат, а только горбат

Где, в каких краях носило шаповалов, можно только догадываться. Баба Шура говорит, что ездили они торговать в Гомель, в Унечу, в Клинцы. Видно, бывали и подальше: специалисты обнаруживают в словах шаповальского языка латинские, греческие, немецкие, венгерские, тюркские… и даже цыганские корни. К примеру, число 10 по-куропски – “деканка”, а ребенок, малыш – “микроня”.

А как гоняли их в свое время за торговлю валенками! Собака кошку так не гоняет. Не оттого ли и милиционер, и собака звучат по-куропски одинаково – скиц? Баба Шура прекрасно помнит, как еще до войны сосед за собственноручно изготовленные антюхи пять лет тюрьмы схлопотал. Вот когда тайный язык снова пригодился куропцам. На рынок больше одной пары валенок не брали, стояли, озираясь по сторонам:

– Бальбечка, скиц хлает!

Лет пятьдесят назад приезжали к отцу бабы Шуры, Кондратию Афанасьевичу Шаповалову, сотрудники музея, спрашивали старинные вещи. Самовар-дулесник – нет, не то; показал на прялку – тоже уже есть. Тогда полез Афанасьевич на чердак и нашел там пыльную, битую молью войлочную шапку-коломок:

– Вот еще такое добро имеется…

Музейщики руками всплеснули:

– Так это нам и надо!

Дед Сергей тоже потомственный шаповал, а еще и печник, каменщик знатный, даром что ему 72 года. И табачок для своей козьей ножки сам выращивает. Только прошли те времена, когда по силам ему было валять по паре антюхов в день. Руки уже не те, здоровья нет. Да и кому теперь нужны валенки?

– Антюхов теперь стыдятся, кожаные лапухи подавай…

А работа катрушника – врагу не пожелать: грязная, тяжелая. Шерсть чистят, чешут, бьют, снуют, мнут, топчут, катают-валяют, кипятком и кислотой обрабатывают… И все это обычно в хате, не у всякого мастерская есть. Пыль столбом, едкий пар, кислота полы проедает, шерсть – везде, даже в чугунках с едой.

– Хусая мащерка! – улыбается дед. – Ни один шаповал не стал богат, а только горбат.

Срамные слова

Как ни выпытывала я у бабы Шуры и деда Сергея про “срамные и поганые” слова, – не признались. Есть и такие: “А як же!” Одно словечко жена деда Сергея все же подсказала: “копша”. Во-первых, называли так шаповалы сам предмет – чтобы в точку попасть. А во-вторых, обзывали этим словом девок да баб, у которых на этот предмет слабинка была. Как еще бранились ропчаки? Начнут их чужаки дразнить:

Дрынь-дрынь, шаповалы!

Лучком закусил,

В штаны напустил!

А куропцы за словом в карман не лезут:

– Полобзай меня в риховку!

Не поймет дурак-шмурак, куда лобзать, так его в риховку еще и пошлют!