Только в 76 лет баба Юля нашла свое счастье c 32-летним Веней юбовь старенькой Юлии Сергеевны и годящегося ей во внуки Вениамина давно стала легендой скрипящего качелями двора по улице Полбина. Сидя на лавочках, соседушки слагают поэмы об их сексуальной жизни. И я шла в гости к странным влюбленным с намерением добыть там очередную «клубничку» про дряхлую нимфоманку и молодого геронтофила. А нашла историю любви, которой не суждено быть счастливой из-за единственной, но непреодолимой преграды — возраста.

Все началось промозглым октябрьским вечером 1999 года. Как обычно, перед сном Юлия Сергеевна вышла во двор подышать воздухом. Там под лавочкой, в огромной луже мочи лежал пьяный молодой мужчина.

— Вы не знаете чей? — поинтересовалась сердобольная старушка у дворовых пацанов. — Надо бы его домой отвести, а то замерзнет.

— Знаем, это Вениамин. Только жена его все равно не пустит, — ответили мальчишки, но донести мужика до подъезда помогли.

Юлия Сергеевна позвонила по домофону в его квартиру. «Нам он нажратый не нужен», — ответила молодая женщина, видимо, жена. Пришлось оставить пьяницу лежать на асфальте, под дождем. Но добрая баба Юля сжалилась и вынесла ему подушку-думочку и ватное одеяло. А в четыре утра ее разбудил звонок в дверь. Смущенный, продрогший Веня протянул спасительнице одеяло:

— Если бы не вы, я бы уже умер.

— А как ты узнал, что это я?

— Так ведь одеяло-то все лето у вас на балконе висело. Я запомнил.

После этого Юлия Сергеевна прямо в одежде усадила Веню в ванну и поливала горячим душем, пока его синие губы не порозовели. Потом дала переодеться в свою ночную рубашку и отослала на диван спать.

С тех пор Вениамин частенько захаживал к Сергеевне (так ласково называл он свою новую подругу). Порой даже по ночам заявлялся. Когда жена выгонит, а когда просто придет грустный, в пол уставится: «Знаешь, Сергеевна, дома так холодно, одиноко. Я там не нужен, меня не любят. Можно с тобой посидеть?» И болтали до утра. Жена его пару раз звонила: «Это ты, старое чучело? Позови моего алкоголика». Но Юлия Сергеевна бросала трубку.

2000 год они встречали вместе. Он елку принес, закуски немного, шампанского. Сам игрушки развесил, стол накрыл. И за полчаса до полуночи сели они старый год проводить. «А давай на брудершафт выпьем», — неожиданно предложил Веня. Встал, нежно, но крепко обхватил свою Сергеевну за плечи и поцеловал в губы.

— Меня будто током пронзило от макушки до пяток, — смущенно вспоминает баба Юля. — Стою и чувствую его объятия, сильные, ласковые, мужские, будто заново в них рождаюсь. Смотрю на его розовые, пухлые губы и поверить не могу, что они к моим бескровным, морщинистым прижимались. «Что ж ты делаешь?»- шепчу и двинуться не могу, а он все целует…

После этого Веня развелся, Сергеевну стал называть Юленькой, бросил пить, переехал к ней. Ей было 76, ему — 32. Так родилась любовь.

Первый и последний раз Юля любила по-настоящему в 20 лет. Его звали Сергеем. Но через год гуляний за ручку по ночному городу любимого забрали в армию, а оттуда на фронт. И Юлия еженедельно ходила в медпункт кровь сдавать: «Вдруг Сереженьке там понадобится». Потом его родителям пришло извещение: «Пропал без вести». И овдовевшая невеста вышла замуж за рослого, могучего Петра. Без любви, просто потому, что был настойчив, да и время пришло. Родила дочку. Муж ревновал страшно, скандалил постоянно, а когда ушел на войну, писал письма не жене с дочерью, а своей матери: «Ты следи за Юлькой. Как она там себя ведет? Не гуляет?» Одно из таких писем попало в руки молодой жене.

— Все, надоел, — заявила Юля свекрови. — С фронта пусть сразу возвращается к вам, мне и дочери он не нужен.

А через месяц она узнала, что вернулся пропавший без вести Сергей. Сердце екнуло, слезы брызнули, но его мать отказалась передавать сыну привет от бывшей замужем женщины с ребенком. «Не береди сердце Сереженьке», — попросила она Юлю, и та не смогла ослушаться. Но неделей позже они столкнулись прямо на улице, пошли гулять по городу. Он рассказал, как их полк разбили на эстонской границе, как мертвым притворился и его вместе с трупами немцы в канаву бросили. Как двое суток провел, не шевелясь, среди гниющих, коченеющих тел и вши на ногах дорожки в мясе проели. Очень жить хотел. На третьи сутки его вытащили эстонские женщины и прятали в подполе, пока наши немцев не оттеснили.

— Но ведь живой! Я от счастья то плакала, то смеялась, — рассказывает Юлия Сергеевна. — Готова была за ним хоть на край света. «Может, и правда у нас все получится», — шептала. А он возьми да и ляпни: «Только куда же твое живое приданое девать?» А я за дочку убить могла кого угодно. Закрыла ему рот рукой, собралась духом: «Разговор окончен. Прощай». И ушла.

Вопреки сплетням, которые ходят во дворе о влюбленных, ЭТОГО у них так ни разу и не было. Они даже спят на разных диванах. «Я люблю тебя, хочу, но не могу, что-то мешает. Вот если бы ты осталась такой», — часто признается Веня своей Юленьке, глядя на ее портрет 60-летней давности.

Вениамин оказался на редкость нежным и заботливым мужем. Молодой муж не брезгует: штаны постирает, пол вымоет, по магазинам пробежится, даже готовить научился. Юлечку свою и помоет, и причешет, и комплимент ей скажет. В общем, любит, но одновременно стыдится этого чувства. Весь двор о них судачит, а он: «Ты только не рассказывай о нас никому».

И тут Юлия Сергеевна начинает плакать, а Веня ее утешать: «Подожди чуть-чуть. Ты единственная женщина, которая меня по-настоящему любит и заботится обо мне. Но не могу я пока тебя совсем как женщину воспринимать».

Мать родила Вениамина в 15 лет и сбросила на руки бабке. Бабка, разрывающаяся между своими тремя сыновьями, отдала внепланового внука в интернат.

— Всех на выходные по домам разбирали, — вспоминает Веня, — а я никому не нужен был, сидел на горшке и ревел от обиды и нелюбимости.

Потом была первая жена, родившая ему дочку. Но жизнь с ней Вениамин вспоминает с тоской: «Протокольно все как-то, без тепла». В результате не сошлись характерами, развелись, та запретила ему с дочкой видеться. Потом вторая — и опять любви нет. С горя стал выпивать. Вот тут-то и появилась Юлечка — первая женщина, восхитившаяся им.

— У него такие руки лечебные, — улыбается Юлия Сергеевна, с нежностью глядя на фотокарточку пухлогубого блондина, сильно похожего на американского киноактера Траволту. — Погладит меня по коленям, и ревматизм как рукой снимает.

— А я смотрю на ее древнее, в глубоких морщинах лицо с шамкающим ртом, на клюку, подагрические ноги, вислый живот и давлю в себе невольное чувство недоумения. Я понимаю и ехидно посмеивающихся соседей, и недовольно поджимающую губы 56-летнюю дочку бабы Юлии, и внучку, и правнучку… Но разве ж она виновата, что молодая, страстная любовь вошла именно в ее высосанное микроинфарктами сердце.

За два дня до моего прихода влюбленные поссорились, и Вениамин уехал пожить в свою квартирку в Чердаклах. Юлия же ведет себя как обиженная девчонка. Его фотокарточку лицом к стене поворачивает, грозится: «Еще день, и на порог его не пущу». А потом плачет, плачет, плачет…

— Это ведь у него есть время на романтические страдания. А мне скоро в гроб ложиться. Веня об этом и слышать не хочет. Как напомню, обнимает: «Я тебе умру! Я тебе…» А знаешь, доченька, как это страшно — два раза страстно любить и умереть, не узнав, что такое ответная страсть.

Имена в истории изменены по этическим причинам.