Дети войны

Дети, сами пишите повесть Дней своих и страстей своих.

М. Цветаева

“Я всем чужая. Тани нет…”

С потолка, освещая старинный дубовый стол, спускается лампа под круглым абажуром. В углу комнаты – старинный диван с круглыми подушками. Вот, пожалуй, и все, что осталось из мебели, некогда стоявшей в одной из ленинградских квартир. Другие вещи – шкатулку с потайным дном, распорки для перчаток, нож из слоновой кости, щипцы для сахара, а также уникальную, по оценкам специалистов, картину Кузнецова “Розы” – Галина Осиповна Векслер передала ульяновскому краеведческому музею. Решение расстаться с этими вещами пришло после смерти сестры, которая десять лет назад и уговорила коренную ленинградку переехать в Ульяновск. К сожалению, сестры недолго жили рядом. В 1998 году Татьяна Осиповна Рябушко умерла. “Я всем чужая, Тани нет…” – напишет Галина Осиповна в одном из своих стихотворений.

“Нас двое над темным роялем…”

Их квартира на Васильев-ском острове напоминала музей. Часы из красного дерева, беккеровский рояль, на котором мама любила на-

игрывать “Пер Гюнта” или “Полонез Огинского”, дубовые зеркала и множество книг. Любовь и уважение к чтению девочкам привил дедушка. Александр Осипович Круглый был членом Академии наук, одним из составителей известного словаря Брокгауза и Эфрона. Преподавал в университете грече-ский язык, а после революции писал статьи по библиотековедению.

Старшая сестра Татьяна пошла по стопам своей матери – Татьяна Осиповна стала хирургом. С 1952 года она работала в областной больнице, потом в поликлинике моторного завода. Галина же выбрала дедовское дело. С отличием окончила институт культуры и почти всю жизнь проработала в районной детской библиотеке. Имя Галины Осиповны внесено в Почетную книгу Ленинграда как “Лучшего детского библиотекаря Ленинграда”, а недавно в Ульяновске Галину Осиповну отыскала медаль “К 300-летию Петербурга”.

“Зима пройдет,

и весна пройдет…”

Осознание войны как страшной беды, которая способна разрушить привычный образ жизни, пришло с первыми бомбежками. Вначале девочки думали, что это ненадолго: “Нас же так много, мы их – немцев – прогоним”. Детским почерком Галя фиксировала, сколько раз за день объявляли тревогу…

“23 августа 1941 года тревога продолжалась 2 часа 05 минут”.

“15 апреля пошли первые трамваи”.

“6 октября 1944 года зажгли на улицах фонари”.

8 сентября – начало блокады – Галина Осиповна вспоминает “на слух”: жуткий вой резал уши, хотелось лечь на пол и закрыть голову руками.

Как-то сразу исчезли продукты. Однажды няня Варя и Галя встретили воющую девочку. Оказалось, что она потеряла карточки на всю семью на весь месяц. Позднее в пожелании врагу Вера Инбер напишет: “…чтоб ты ослеп, чтоб потерял ты карточки на хлеб”.

Взрослые предупреждали, чтобы дети никому не отвечали на вопросы, как и куда пройти.

– Это могут быть шпионы, которые хотят взорвать наши дома.

“Быть в аду нам, сестры пылкие…”

Один из дней сорок второго года стал роковым для Гали Векслер, для Галки, Галчонка, как называла ее мама. Как обычно за окном началась бомбежка. Она помнит звон разбитого стекла, свой страх, желание спрятаться под подушку, а потом – бесчувственность ног. Они были, но она их не ощущала.

С того момента Галина Осиповна передвигается с помощью костылей.

Из Института восстановления трудоспособности детей имени Турнера, где лечилась и училась Галя, у нее – недет-ские воспоминания.

– Как-то я проснулась и вижу: в дальнем углу нашей спальни сидит Люся и ест суп. Ест ложкой, что-то из нее вынимает, облизывает и кладет на край тарелки. Я не выдержала и спросила, что она делает. А она говорит: “Мух облизываю. Они жирные, жалко ведь жир-то…”

Госпиталь подарил Гале подругу, с которой она переписывается до сих пор. Ингу Высоцкую привезли с отмороженными ногами. 28 января у нее умерла мама, на следующий день – бабушка. Папа погиб в первые дни войны. Если бы не соседи… Вначале врачи вели речь об ампутации ноги до колена, но все-таки отрезали только ступню. Инга рассказывала, что они очень мало ели и отекали от голода. Было так холодно, что замерзала вода в кастрюльках. Когда закончились дрова, бабушка и Инга стали отпиливать деревянные ручки с кресел, ломать шкафы. Когда же сожгли и их, стали жечь книги. Но они не давали тепла…

“Никто,

в наших письмах роясь,

не понял

до глубины…”

В 10 лет Галя начала писать стихи. Они наивные и трогательные.

…И вот рано утром на

площадь

Фашисты ее довели.

На ящик поставили

Зою,

Сказали солдату: “Толкни!”

Это – о Зое Космодемьян-ской.

Много стихов о Ленинграде, о черноморцах, о солдатах. Девочка писала о том, чем жила в ту пору ее страна. Уже после войны она написала “Колыбельную” и хотела послать ее Соловьеву-Седому, чтобы он, если слова ему понравятся, написал к ним музыку. Но Галя не осмелилась послать письмо, и оно стало частью ее личного архива.

Есть и другие свидетельства того времени – табели успеваемости. За второй класс средней школы № 16 Галя Векслер получала только “хорошо” и “отлично”: в те годы еще не ставили оценок. А с 44-го года у Гали в основном только “5”. Эти табели выдавались уже в школе при Институте имени Турнера. В родной, 16-ой школе, она больше не училась: не позволила болезнь ног. Кстати, в этой школе, только в параллельном классе, училась Таня Савичева.

Еще одна девочка поколения детей войны.