В будущее возьмут не всех.
Илья Кабаков.
Поэт, не актуализировавший свою тотальность в реальную власть, – ниже Милиционера.
Курицын, ст. о Пригове, «Октябрь», №6, 1996 год.
Работа внутри инфраструктуры – это существование в теплице, оторванность от реальной жизни… Сейчас уже непонятно, зачем вообще делать выставки. До открытия уже известна реакция на них, нужно найти выходы в социальность… Необходимо выходить в другие инфраструктуры: политические, музыкальные, экономические.
Осмоловский Художественный журнал, №7.
Мысль рождается во рту.
Т. Тцара.
Дух – это желудок.
Ф. Ницше
В хайдеггеровской философии существует термин, который в переводе с древнегерманского в буквальном переводе означал «острие меча». Хайдеггер обозначал им те идеи, течение которых в точке современности имеет максимальную актуальность, за которыми скрытым образом с отставанием прямо пропорциональном массовости следуют мода, тренд. Это гуссерлевская интенция, возведенная в цивилизационный исторический масштаб, это интенция всего человечества в ее самом актуальном проявлении. Если мы хотим двигаться дальше необходимо признать, что сегодня точка этой интенции лежит далеко от тех форм деятельности, которые мы привыкли называть искусством, как формы производства неких ценностей, холстов, фильмов, текстов и даже «художественных» акций. Сегодня «на острие меча» – плоскость, кэрроловские короли и королевы, СИМУЛЯКРЫ, невозможность любых «глубин» и фиглярский статус художника на них претендующего, смех и дионисийские оргии в пространстве Текста, трансдискурсивность (бодрийаровская референция), тело и безличные токи Желания, то есть –Его величество постмодернизм, но уже не в форме борхесовских астенических рефлексий, но – царство играющего ребенка, произвол реализовавшегося художника. Мы вступили в новое пространство, в котором искусство просто вынуждено фазовым переходом трансгрессии вырваться из рамок одного конкретного дискурса. Через личность художника искусство идет «на Вы», на завоевание мира.
Ready-maid – предмет, имеющий четкую функцию, но – и «произведение искусства». Art is all over – мы уже перешли этот рубеж и, главное, осознали это. Перфоманс, хэппенинг – бессмысленны в принципе, если только этот «смысл» им не навязывается статичной позицией наблюдателя, разлагающего мир на привычную систему координат. Почему принцип ready-maid не применить в искусстве действия? Почему «функциональная» социальная деятельность не может совершаться как хэппенинг? Произведение искусства обретает ценность только в определенном контексте, специфической среде и чем больше оно с этим контекстом резонирует, тем выше его эстетическая «художественная» ценность. Хэппенинг социален по определению, но социален пока слишком локально, только в обособленном дискурсе искусства. Почему не сделать следующий шаг и не соотнести его с социальными дискурсами (экономика, политика и около). Новая шкала «художественности» измеряется по силе резонанса со структурами «социального» и находится в знаковом пространстве экономики, политики и проч.
Деятельность нового художника – танец шизо, вояж «прогуливающегося» шизофреника, бессознательное как машина производит желания, скелет нового искусства завоевывает себе социальную кожу (цитаты – сцена из «Восставших из ада-2» плюс Валери: самое глубокое – это кожа), деятельность – как социальное «тело без органов» (Делез+Арто), искусство – как завоевание мира (Аттила: «судьба подарила нам радость этой битвы»). Телесное – социальное, – связка неразрывная. Постмодернистская мода последних десятилетий на все что связано с телом и плоскостью позволяет четко отследить следующий шаг. Пора «инвестировать социальное поле желанием». Сегодня социальное, по Делезу, отдано на произвол интересов, жестко обусловленных потребностями. Желание же не испытывает потребности в чем-либо, оно не испытывает нехватки своего объекта. Вся история искусства (да и науки) – борьба сильных (художников, диктаторов и прочих разномастнодискурсных гениев) за свободу Желания. Именно их победы в осуществлении этого – единственный источник так называемого прогресса. Искусство – наиболее революционный дискурс и именно в его пространстве созрели условия для следующего шага, в результате которого желающее производство подчинит себе производство социальное, но не разрушит его (мы уже не модернисты), а сольется с ним в единый «постчеловеческий» процесс жизнедеятельности. В результате предложенной нами трансдискурсивной стратегии (предвосхищенной Делезом и Батаем) постмодернистский топос ворвется в социальность. Необходимо отметить, что попытки выработки подобной стратегии предпринимались всегда и (повторимся) любые эпохальные исторические события – результат проистекания желания в социальное. Ленинское: «есть такая партия» – типичный гениальный хэппенинг «новой волны», прорыв внесистемного в систему. Якимович (Художественный журнал№6) указывал, что «фашисты и коммунисты на более высокой ступени исторического развития, нежели авангардисты, ибо фашисты и коммунисты способны уже на постмодернисткий лад оперировать «двумя кодами», двумя в корне различными парадигмами». Однако до настоящего момента подобные прорывы были только актами «прецессии симулякра» (Бодрийар), эти события опережали историю, подгоняя ее к современности, и творились фигурами случайными, «не осознающими что творят», «одержимыми Духом», пророками.
Мир еще не создан. Мир не создан до тех пор, пока последний поэт не реализует макроисторическую программу – «заговор гениев». Мы живем в мире созданной в будущем полноты и совершенства, созданной одним этим человеком – богом. Движение гениев – это движение осознания, а значит креации, творения этой «послезаданной полноты». До того как не произойдет это окончательное осознание– весь мир акт прецессии (аристотелевская телеология). Симулякр совершенен настолько, что он Существует в Реальности; и все наши сетования на несовершенство – это сетования на несовершенство себя, на собственное нежелание и псевдоневозможность двигаться. Единственное что характеризуют эти сетования (конечно при условии их искренности, а значит страдания) – начало движения, сдвиг с исходной точки.
Мы имеем культуру – карту движения гениев, знаковое пространство, созданное теми, кто выбирает движение, путь, а значит страдание, и на всех предшествующих этапах неминуемую гибель. Трудно быть богом – тот кто делает еще один шаг за ее черту, тем самым открывая новое пространство принимает на себя всю тяжесть мира. Нет более глубокого одиночества, нет большей трагедии. Дохнут как мухи. Очень редкие мухи. Это при движении в глубину. Мы открываем новое пространство – там не проще, но аффекты глубины уравновешиваются аффектами плоскости –начинаешь ориентироваться, узнавать в окружающем полноту и совершенство. Смерть где твое жало! Еб твою…Главной задачей становится и осознается доведение себя до полноты этого объема. А значит (поздняя пафосная вставка – Д.Е.)
Фигура Гитлера уже является переходной (Гитлер – художник) к новому постчеловеческому типу креации свободного, но при этом жестко рефлексируемого (без присутствия интереса) потока желания. Соцреализм не смог стать постмодерном (при единстве их топосов) только потому, что тогда история еще не догнала саму себя и «нам еще нужно было искусство, чтобы не погибнуть перед истиной» (Nietzsche). Сегодня мы стали равны своему «Я» («Я» догнала наконец «сверх – Я» – Фихте) и в пространстве трагического тупикового и последнего, по большому счету, борхесовского постмодерна раздается новый смех, смех Желания. И это наш смех.