абсолютная антилитература, что и преьт

Владимир Сорокин

________________________________________

Dostoevsky-trip

________________________________________

© Владимир Сорокин

Помещение с простой мебелью. В нем пять мужчин и две женщины. Кто-то из них сидит, кто-то стоит, кто-то полулежит на полу. Они напряженно ждут кого-то.

МУЖЧИНА 1 (смотрит на часы): Ну что за свинство! Уже семнадцать минут! Скотина.

МУЖЧИНА 2: Времена меняются к худшему. Если бы десять лет назад продавец опоздал на семнадцать минут… (Качает головой.) Могло бы произойти. И очень неприятное.

ЖЕНЩИНА 1: Да ладно… сейчас придет…

МУЖЧИНА 3 (полулежа, трогает спину, мучительно потягивается): Ой… у меня ломка начинается…

МУЖЧИНА 4 (угрюмо смотрит на него): Мы же договорились.

МУЖЧИНА 3: Молчу, молчу…

МУЖЧИНА 2: Я не могу… я не могу больше… ждать! Еще пять минут — и я пойду на угол. На дозу у меня хватит…

МУЖЧИНА 5: Подожди, не пори горячку.

ЖЕНЩИНА 2: Ну что — подожди, что — подожди?! (Кричит.) Мудак! Из-за тебя мы все страдаем! Из-за твоего мудизма!

МУЖЧИНА 5: Ну… он придет, обязательно придет, клянусь вам…

ЖЕНЩИНА 2: Все! Я иду! Ни секунды больше!

ЖЕНЩИНА 1: Да замолчи ты. И без твоих воплей тошно.

ЖЕНЩИНА 2: Ни секунды! Ни секунды больше! Мудаки, блядь! Захотели новенького! Кретины! (Направляется к двери.)

ЖЕНЩИНА 1 (бьет ее по лицу): Молчать!

ЖЕНЩИНА 2: садится на пол и плачет.

ЖЕНЩИНА 1 (берет ее руку и медленно целует): Он не предложит нам плохого. Я знаю эту сволочь уже семь месяцев.

МУЖЧИНА 5: Это классная штука… классная. Она здорово идет. То есть… ну… потому что она новая. Нам будет клево…

МУЖЧИНА 1: Так ты же еще не пробовал сам?! Откуда ты знаешь?! Клево!

МУЖЧИНА 2: Верить на слово. В наше сложное и противоречивое. Время. Это. По меньшей мере. Легкомысленно.

М3: Я не паникую, конечно, но надо хорошо подумать: ждать нам или, может, что-то придумать…

М5: Ну подождите… немного еще… сейчас придет…

М4: Я жалею, что связался с вами.

М1: На хуй! Не могу больше ждать! (Встает.)

Ж2 (всхлипывая): Пойду за своим Жене.

М1: А я за своим Селином! В этом вонючем городе его продают на каждом углу!

М5 (встает у двери): Погодите… ну мы же договорились… если вы слиняете… все накроется…

М1: Мы не договаривались торчать тут вечность без дозы!

Ж2: Я бы давно уже читала!

Борются с М5. К ним неторопливо подходит М4 и сильно отталкивает всех от двери.

М4: Не могу понять: почему все, кто сидит на Селине, Жене и Сартре, такие нервные?

М1: Это не твое дело, мудак! (Бросается на М4, но, получив удар в живот, опускается на пол.)

М4 (треплет его по плечу): Мой тебе совет: пока не сжег последние нервы, бросай своего Селина и садись на Фолкнера.

М1 (морщась от боли): Засунь себе в жопу своего Фолкнера.

Ж1 (презрительно): Фолкнер! На него сядешь, а через месяц станешь таким же дебилом, как ты! Знаете, как в Амстердаме зовут тех, кто сидит на Фолкнере и Хемингуэе? Штангистами! Полюбуйтесь на этого штангиста! Блядь… (Хнычет.) Ну пусти меня за дозой! Я уйду, вы дождетесь этого ебаного продавца, начитаетесь до рвоты… Пусти!

М5: Нас должно быть семеро, семеро, понимаешь… иначе ничего не выйдет… только семеро, не меньше… это же коллективная штука, новое поколение… но это очень здорово… вы меня благодарить будете…

М4 (медленно берет его за ворот рубахи): Я долго думал.

Ж2: Он, оказывается, еще умеет думать!

М4: И решил вот что. Если продавец не явится через десять минут…

М1: Через пять! Через четыре минуты!

Ж1: Через две, блядь! Суки ебаные!

М4: Через десять. Так вот, если он не явится, то ты (встряхивает М5) выставишь нам всем по дозе. Понял?

М5: Ну…

М4: Понял? Или нет? Не слышу.

М5: Понял…

М2 (укоризненно): Друзья! Ну зачем превращать нашу встречу в что-то… нехорошее? Мы собрались добровольно, так сказать, чтобы… получить… это… ну, коллективный кайф. Ну так и давайте нормально дождемся, чтоб все, так сказать, довести до конца. И давайте любить друг друга.

Ж2: Любить, блядь! Я уже два часа без дозы, а он — любить!

М2: Любовь творит чудеса.

М3: На чем он торчит?

Ж1: На Толстом.

М1 (злорадно): Вот уж дрянь, не приведи вляпаться! Толстой! (Смеется.) Как вспомню — мороз по коже!

М2: Тебе не понравилось, друг?

М1: Не понравилось?! (Смеется.) Да как это может понравиться? Толстой! Года три назад мы с дружбаном нарыли немного бабок, ну и в Цюрихе неплохо оттянулись: сначала Селин, Клоссовски, Беккет, потом, как всегда, помягче: Флобер, Мопассан, Стендаль. А назавтра я проснулся уже в Женеве. А в Женеве ситуация совсем другая, чем в Цюрихе.

Все понимающе кивают.

М1: В Женеве разнообразия не жди. Иду — стоят негры. К первому подхожу: Кафка, Джойс. Ко второму: Кафка, Джойс. К третьему: Кафка, Джойс, Томас Манн.

Все морщатся.

М1: Как из ломки выходить? Неужели Кафкой? Подхожу к последнему: Кафка, Джойс, Толстой. А что это, спрашиваю? Классная вещь, говорит. Ну, я взял. Сначала — ничего особенного. Вроде Диккенс или Флобер с Теккереем, потом хорошо, хорошо, совсем как-то хорошо так, сильный кайф такой, широкий, блядь, мощный, но в конце… в конце так хуево! Так хуево! (Морщится.) Мне от Симоны де Бовуар так хуево не было, как от Толстого. В общем, выполз на улицу, взял Кафки. Немного полегчало. Поехал в аэропорт, а в Лондоне сразу нашего фирменного коктейля — Сервантеса с Хаксли — как врезал! Потом немного Боккаччо, немного Гоголя — и вышел живым и здоровым!

М2: Друг. Тебе, вероятно, дали фальшак.

Ж1: Настоящий еще хуже.

М3: Верно. Хотя Томас Манн тоже говно порядочное. У меня после него так болела печень.

Ж1: Пополам с Хармсом он неплохо идет.

М3: Ну, с Хармсом все идет неплохо. Даже Горький.

М4: Это кто там Горького вспомнил?

М3: Я. А что?

М4: При мне это говно не вспоминайте. Я полгода просидел на нем.

Ж1: Зачем?

М4: Денег не было. Вот и сидел на говне.

Ж1: Сочувствую.

М4: А ты не на Чехове случайно сидишь?

Ж1 (мучительно потягивается): Нет. На Набокове.

Все смотрят на нее.

Ж2: Но это же… дико дорого!

Ж1: Средства позволяют.

М2: А чем. Ты. Из ломки. Выходишь?

Ж1: Сложный выход. Сначала полдозы Бунина, потом полдозы Белого, а в конце четверть дозы Джойса.

Ж2: Набоков, да! Дико дорогая вещь. (Качает головой.) Дико дорогая. На одну дозу Набокова можно купить 4 дозы Роб-Грийе и 18 доз Натали Саррот. А уж Симоны де Бовуар…

М4: А вот Фолкнер чем хорош. Из ломки выходишь знаете чем? Фолкнером.

Все смеются.

М4: Ну и что смешного?

Дверь открывается. Входит Продавец в порванном плаще, с чемоданчиком в руке.

ПРОДАВЕЦ (говорит угрюмо, с трудом переводя дыхание): Еб твою мать… (Ставит чемоданчик на стол, садится, осматривает свой плащ.) Свиньи ебаные… Нормально пройти по городу стало проблемой. Хуевой проблемой.

М4: Облава?

ПРОДАВЕЦ: Хуже.

М1: Что может быть хуже облавы?

М3 (подходит, трогает чемоданчик): Сутки в камере без дозы.

ПРОДАВЕЦ (бьет его по руке): Я никогда не опаздываю к клиентам. Никогда. Вышел, как и планировал, без четверти. По моей улице идет толпа женщин с лозунгом МУЖЧИНА — СКОТ С РОГОМ МЕЖДУ НОГ. Обгоняю их, сворачиваю за угол. А навстречу прет толпа мужиков с лозунгом ЖЕНЩИНА — СОСУД ДЛЯ МУЖСКОЙ СПЕРМЫ. Сворачивать второй раз было некуда. На углу попал между ними. Ну и… (трогает рваный плащ) главное, товар цел… (Неторопливо открывает чемоданчик.)

Все обступают стол. Содержимое чемоданчика подсвечено изнутри голубоватым светом: это уложенные рядами баночки с таблетками. На баночках написаны имена писателей.

Ж2: А это… ну…

ПРОДАВЕЦ: Что?

Ж2: Нет… нет, ничего…

ПРОДАВЕЦ: Значит. Вы заказывали коллективное. Есть четыре новых. Первый. (Берет баночку.) Эдгар По. Это очень круто. Но выход сложный. Через Шолохова и Солженицына.

Все брезгливо морщатся.

Ж1: Ни за какие деньги.

ПРОДАВЕЦ: Второй. Александр Дюма. Кайф мягкий, но долгий. Это рассчитано на… сколько вас?

М5: Семь… нас… семь.

ПРОДАВЕЦ (удивленно): Семь?

М5: Да, семь. У остальных… финансовые затруднения…

ПРОДАВЕЦ: Так чего ж вы молчите, как бараны? Семь! Вы же заказывали на двенадцать человек! Дюма рассчитан на двенадцать. Рабле вообще на 36. Платонов на 16. Семь! На семь у меня ничего… а, вот что есть на семь. Достоевский.

Ж2: Достоевский?

М3: А… что это?

ПРОДАВЕЦ: Классная вещь. Одна из последних разработок. И выход легкий: через Гамсуна.

Все облегченно шевелятся.

М5: А цена?

ПРОДАВЕЦ: Цена стандартная.

Ж2: А может… купим своего?

Ж1: На своем еще насидишься.

М4: Не для того собрались.

М1: Но кто знает, что такое Достоевский? Может, это говно типа Горького!

ПРОДАВЕЦ: Значит так. Я своим клиентам говно не предлагаю. Попрошу запомнить. Или вы берете, или я пошел. У меня еще три точки.

М5: Ну что, берем?

ПРОДАВЕЦ: Почитаете — побежите за второй дозой. Спасибо мне скажете.

М4: Берем Достоевского.

Все достают деньги, дают Продавцу. Продавец открывает коробочку, кладет каждому в рот по таблетке.

ПРОДАВЕЦ: Счастливого пути.

ВСЕ: Счастливо оставаться.

Все семеро проваливаются в пространство романа Достоевского «Идиот», став персонажами романа. Большая, богато обставленная гостиная. В ней: Настасья Филипповна, князь Мышкин, Ганя Иволгин, Варя Иволгина, Лебедев и Ипполит.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Князь, вот здесь старые мои друзья меня все замуж выдать хотят. Скажите мне, как вы думаете: выходить мне замуж иль нет? Как вы скажете, так и сделаю.

КНЯЗЬ МЫШКИН: За… за кого?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: За Гаврилу Ардальоновича Иволгина.

КНЯЗЬ МЫШКИН: Нет… не выходите!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Так тому и быть! Гаврила Ардальонович! Вы слышали, как решил князь? Ну, так в том и мой ответ. И пусть это дело кончено раз и навсегда!

ИППОЛИТ: Настасья Филипповна!

ЛЕБЕДЕВ: Настасья Филипповна!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Что вы, господа? Что вы так всполохнулись? И какие у вас у всех лица!

ИППОЛИТ: Но… вспомните, Настасья Филипповна, вы… дали обещание… вполне добровольное…

ЛЕБЕДЕВ: И все это так кончить! Так не серьезно!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Я, господа, хотела рассказать свой анекдот. Ну, вот и рассказала. Не хорош ли он? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Вы слышали, я сказала князю: «Как скажете, так и будет». Сказал бы «да» — я бы тотчас же дала согласие, но он сказал «нет» — и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?

ЛЕБЕДЕВ: Но князь, почему тут князь?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: А князь для меня то, что я в него в первого во всю мою жизнь как в истинно преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю.

ГАНЯ ИВОЛГИН: Мне… остается только поблагодарить Настасью Филипповну за чрезвычайную деликатность, с которой она… со мной поступила. Это… конечно, так тому и следовало… Но… князь… Князь в этом деле…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: До семидесяти пяти тысяч добирается, что ли? Вы это хотели сказать? Не запирайтесь, вы именно это хотели сказать!

ВАРЯ: Да неужели же ни одного между вами не найдется, чтоб эту бесстыжую отсюда вывести?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Это меня-то бесстыжею называют? Вот как ваша сестрица меня третирует, Гаврила Ардальонович!

ГАНЯ (хватает сестру за руку): Что ты сделала?

ВАРЯ: Что сделала? Уж не прощения ли просить у ней?

Варя пытается вырвать руку, но Ганя крепко держит ее. Варя неожиданно плюет ему в лицо.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Вот так девушка! Браво!

Ганя замахивается на сестру, но князь останавливает его, становясь между ними.

КНЯЗЬ: Полноте, довольно!

ГАНЯ: Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать будешь! (Дает князю пощечину.)

КНЯЗЬ (странно, болезненно улыбается): Ну, это пусть мне… а ее… все-таки не дам! (Пауза.) О, как вы будете стыдится своего поступка.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (подходит к князю, внимательно смотрит): Право, где-то я видела его лицо.

Раздаются удары в дверь.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Вот и развязка. Наконец-то! Половина двенадцатого.

Входит Рогожин, держа в руке увесистый, завернутый в газету предмет. Подходит к столу, кладет предмет на край.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Что это?

РОГОЖИН: Сто тысяч.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Сдержал-таки слово… (Подходит, берет сверток, смотрит, бросает на стол.) Это, господа, сто тысяч. Вот в этой грязной пачке. Давеча вот он закричал как сумасшедший, что привезет мне вечером сто тысяч, и я все ждала его. Он торговал меня: начал с восемнадцати тысяч, потом вдруг скакнул на сорок, а потом вот и эти сто. Сдержал-таки слово! Фу, какой он бледный. (Смотрит на Рогожина.) Во сто тысяч меня оценил! Ганя, я вижу, ты на меня до сих пор еще сердишься? Да неужели ты меня в свою семью ввести хотел? Меня-то, рогожинскую! Князь-то что сказал давеча?

КНЯЗЬ: Я не сказал, что вы рогожинская. Вы не рогожинская.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (подходит к Гане): Да неужели ты меня взять мог, зная, что генерал мне вот этот жемчуг дарит чуть не накануне твоей свадьбы, а я беру? А Рогожин-то? Ведь он в твоем доме, при твоей матери и сестре меня торговал, а ты после этого свататься приехал и сестру привез?

ВАРЯ: Боже мой! Выпустите меня отсюда… (Закрывает лицо руками.)

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Да неужто же правду про тебя Рогожин сказал, что ты за три целковых на Васильевский остров ползком доползешь?

РОГОЖИН: Доползет.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: И добро бы с голоду умирал, а ты ведь жалованье, говорят, хорошее получаешь! Да ко всему-то в придачу, кроме позора-то, ненавистную жену ввести в дом! Ведь ты меня ненавидишь, я это знаю. Нет, теперь я верю, что этакой за деньги зарежет! Ведь теперь их всех такая жажда денег обуяла, что они словно одурели! Сам ребенок, а уж лезет в ростовщики! Нееет! Лучше от всех вас подальше — на улицу, где мне и следует быть! Иль разгуляться с Рогожиным, иль завтра в прачки пойти! Ведь на мне ничего своего нет, все их! А без всего меня кто возьмет, спросите-ка Ганю, возьмет ли? Да меня и Лебедев не возьмет!

ЛЕБЕДЕВ: Лебедев, может быть, не возьмет, Настасья Филипповна, я человек откровенный. Зато князь возьмет!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Правда?

КНЯЗЬ: Правда.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Возьмете, как есть, без ничего?

КНЯЗЬ: Возьму, Настасья Филипповна…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (внимательно смотрит на него): Вот еще нашелся! Благодетель… Чем жить-то будешь, коли уж так влюблен, что рогожинскую берешь?

КНЯЗЬ: Я вас честную беру, а не рогожинскую.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Это я-то честная?

КНЯЗЬ: Вы.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Ну, это там… из романов! Это, князь, голубчик, старые бредни, а нынче свет поумнел и все это вздор! Да и куда тебе жениться, за тобой за самим еще няньку нужно!

КНЯЗЬ (в сильном волнении): Я… ничего не знаю, Настасья Филипповна, я ничего не видел, вы правы, но я… я сочту, что вы мне, а не я сделаю честь. Я ничто. А вы страдали и из такого ада чистая вышли. Я вас… люблю. Я умру за вас. Я никому не позволю про вас слова сказать… Если мы будем бедны, я работать буду, Настасья Филипповна…

Лебедев и Ипполит смеются.

ВАРЯ: Умоляю, выведите меня отсюда!

КНЯЗЬ: Но мы, может быть, будем не бедны, а очень богаты… Я, впрочем, не знаю наверно, но я получил в Швейцарии письмо из Москвы от одного господина Салазкина, и он меня уведомляет, что я будто бы могу получить очень большое наследство. Вот это письмо.

ЛЕБЕДЕВ: Вы сказали — от Салазкина? Это очень известный в своем кругу человек. И если действительно он вас уведомляет, то вполне можете верить. К счастью, я его руку знаю, потому что недавно дело имел… позвольте взглянуть!

Князь дает ему письмо.

ИППОЛИТ: Неужели и впрямь наследство? Сумасшедший дом!

ЛЕБЕДЕВ: Верное дело! (Возвращает письмо князю.) Вы получаете без всяких хлопот по неоспоримому духовному завещанию вашей тетки полтора миллиона!

ИППОЛИТ: Ай да князь Мышкин! Ура!

ГАНЯ (не глядя ни на кого): А я ему двадцать пять целковых ссудил вчера. Фантасмагория.

ВАРЯ (Гане): Ну выведи же меня отсюда, умоляю!

ГАНЯ: Оставь меня.

ИППОЛИТ: Ура! (Тяжело, надрывно кашляет, у него идет кровь горлом.)

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Посадите его в кресло.

КНЯЗЬ: Дайте ему воды!

Ипполита сажают в массивное кресло.

ИППОЛИТ (с трудом переводит дыхание): Нет… не воды… дайте шампанского…

КНЯЗЬ: Вам никак нельзя пить шампанского.

ИППОЛИТ: Князь… мне осталось жить две недели… так, во всяком случае, говорят наши умные врачи… и я сам знаю, что мне в эти две недели можно, а что нельзя. Шампанского! Ну?!

Ипполиту подают бокал с шампанским.

ИППОЛИТ: Князь… я поздравляю вас. (Пьет, бросает бокал об пол.)

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Значит, в самом деле княгиня… развязка неожиданная…

ГАНЯ: Князь, опомнитесь.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Нет, Ганя! Я теперь княгиня, слышал? Князь меня в обиду не даст! Как ты думаешь, выгодно иметь такого мужа? Полтора миллиона, да еще князь! Да еще, говорят, идиот в придачу! Чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!

РОГОЖИН (князю): Отступись!

Лебедев и Настасья Филипповна смеются.

ИППОЛИТ (говорит с трудом): Это для тебя-то отступиться? Ишь… прошел… деньги вывалил на стол… мужик. Князь-то замуж берет… а ты безобразничать явился…

РОГОЖИН: И я беру! Сейчас беру, сию минуту! Все отдам…

ИППОЛИТ: Гоните прочь этого… пьяного мужика…

РОГОЖИН: Отступись, князь! Все отдам! Все!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Слышишь, князь, как твою невесту мужик торгует?

КНЯЗЬ: Он пьян. Он вас очень любит.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: А не стыдно потом тебе будет, что твоя невеста чуть с Рогожиным не уехала?

КНЯЗЬ: Это вы в лихорадке были. Вы и теперь в лихорадке, как в бреду.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: И не постыдишься, когда тебе скажут, что твоя жена у Тоцкого в содержанках жила?

КНЯЗЬ: Не постыжусь. Вы не по своей воле у Тоцкого были.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: И никогда не попрекнешь?

КНЯЗЬ: Не попрекну.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Ну, смотри, за всю жизнь не ручайся!

КНЯЗЬ: Настасья Филипповна, я вам давеча сказал, что вы мне честь делаете, а не я вам. Вы на эти слова усмехнулись, и кругом, я слышал, тоже смеялись. Я, может быть, смешно очень выразился и был сам смешон, но мне все казалось, что я… понимаю, в чем честь, и уверен, что я правду сказал. Быть не может, чтобы ваша жизнь совсем уж погибла. Что ж такое, что к вам Рогожин пришел, а Гаврила Ардальонович вас обмануть хотел? Зачем вы беспрестанно про это упоминаете? То, что вы сделали, на то немногие способны, это я вам повторяю. Я давеча ваш портрет увидал — и точно я знакомое лицо узнал. Мне тотчас показалось, что вы как будто уж… звали меня… Я… я вас буду всю жизнь уважать, Настасья Филипповна.

ГАНЯ (вполголоса): Человек образованный, но погибший…

ВАРЯ: Пойдем отсюда, прошу тебя, пойдем! Как сестра прошу!

ГАНЯ: Я сказал тебе: оставь меня.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Спасибо, князь. Со мной так никто не говорил до сих пор. Меня все торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей. Ганя! Как тебе покажется все, что князь говорил? Ведь почти что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то хотел?

РОГОЖИН (недоумевающе): В… Екатерингоф.

ИППОЛИТ (в сильном волнении): Что вы… Настасья Филипповна! Вы… с ума сошли?!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (хохочет): А вы и впрямь думали? Этакого младенца сгубить? Да это Тоцкому впору! Это он младенцев любит! Едем, Рогожкин! Готовь свою пачку!

ЛЕБЕДЕВ: Это содом! Содом!

ИППОЛИТ: Настасья Филипповна!

КНЯЗЬ: Нет, нет!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Князь, я и сама гордая, нужды нет, что бесстыдница! Ты меня совершенством давеча называл. Хорошо совершенство, что из одной похвальбы, что полтора миллиона и княжество растоптала, в трущобу идет! Ну, какая я тебе жена после этого? Что же ты, Рогожин? Собирайся, едем!

РОГОЖИН: Едем! Эй, вы, кругом… вина! Ух!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Припасай вина, я пить буду. А музыка будет?

РОГОЖИН: Будет, будет! (Заслоняет собой Настасью Филипповну.) Не подходи! Моя! Все мое! Королева! Конец!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (смеется): Да что ты орешь-то? Я еще у себя хозяйка! Захочу, еще тебя в толчки выгоню! Я не взяла еще с тебя денег, вон они лежат. Давай их сюда, всю пачку. (Рогожин подает ей пачку.) Это в этой-то пачке сто тысяч? Фу, какая мерзость! Смотри, князь, твоя невеста деньги взяла, потому что она распутная. А ты меня брать хотел. Да что ты плачешь-то? Горько, что ли? А ты смейся. Времени верь — все пройдет. Лучше теперь одуматься, чем потом. Не было бы нам счастья… Лучше простимся по-доброму, а то я ведь и сама мечтательница. Разве я о тебе не мечтала? Ты прав, давно мечтала, еще когда у Тоцкого жила. Думаешь, думаешь, бывало, мечтаешь, мечтаешь… И вот все такого, как ты, воображала, доброго, честного, хорошего, что вдруг придет и скажет: «Вы не виноваты, Настенька, а я вас обожаю!» Да так, бывало, размечтаешься, что с ума сойдешь… А тут придет Тоцкий, опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет, — так тысячу раз в пруд хотела кинуться, да подла была, души не хватало, ну, а теперь… Рогожин, готов?

РОГОЖИН: Готов! Не подходи!

ИППОЛИТ (тяжело кашляет): Остановите… остановите ее…

ЛЕБЕДЕВ: У него тройки ждут с колокольчиками! Вон, в окно видать, у подъезда стоят!

КНЯЗЬ: Настасья Филипповна!

РОГОЖИН: Назад! Все назад! Убью!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (направляется к двери с пачкой в руке, но вдруг останавливается, смотрит на пачку): Ганя, ко мне мысль пришла. Я тебя вознаградить хочу. Рогожин, доползет он на Васильевский за три целковых?

РОГОЖИН: Доползет!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Ну, так слушай же, Ганя. Я хочу на твою душу в последний раз посмотреть. Ты меня три месяца мучил, теперь мой черед. Видишь ты эту пачку? В ней сто тысяч. Вот я ее сейчас брошу в камин, в огонь! Как только огонь обхватит ее всю — полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и тащи пачку из огня! Вытащишь — твоя! Все сто тысяч! Все свидетели, что пачка будет твоей! А я на душу твою полюбуюсь, как ты за моими деньгами в огонь полезешь! А не полезешь — так и сгорит! Никого не пущу! Мои деньги! Мои ли деньги, Рогожин?

РОГОЖИН: Твои, радость! Твои, королева!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА: Ну так все прочь! Не мешать! Лебедев, поправьте огонь!

ЛЕБЕДЕВ: Настасья Филипповна, руки не подымаются!

Настасья Филипповна хватает каминные щипцы, разгребает в камине угли и бросает пачку в камин.

ИППОЛИТ: Свяжите ее! Остановите!

ВАРЯ: Нет, нет, нет! Ганя, беги!

ЛЕБЕДЕВ (бросается на колени перед Настасьей Филипповной): Матушка! Королевна! Всемогущая! Сто тысяч! Сто тысяч! Повели мне в камин: весь влезу, всю голову свою седую в камин вложу! Больная жена без ног, тринадцать человек детей — все сироты, отца схоронил на прошлой неделе, голодный сидит! (Лезет в камин.)

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (отталкивает его ногой): Прочь! Ганя, чего же ты стоишь? Не стыдись! Полезай! Твое счастье!

Ганя отупело смотрит на горящую пачку.