Ох, не зря говорят в народе: заставь дурака Богу молиться – ом себе и лоб расшибет! И ладно б только лоб. Случались и куда более весомые последствия…

Жил-поживал в селе Варваровке Канадейской волости Сызранского уезда 20-летний Григорий Малышев. Зажиточный, непьющий, верующий и красавец хоть куда: «Крепкого телосложения, выше среднего роста, хорошего питания, с хорошо развитыми мускулами. Кожа на теле чистая, белая. Волосы темно-русые».

Жена его, 20-летняя Анна Иванова, не могла нахвалиться молодым мужем: «С ним я жила всё время в мире и согласии. Осенью прошлого

года я забеременела, о чем сказала мужу, который был очень рад тому известию и стал со мною еще ласковее. Свои супружеские обязанности он исполнял всегда охотно, даже по нескольку раз на дню».

Но сексуальная неутолимость мужа стала утомлять беременную Анну. А не находя других способов к отказу, молодая стала апеллировать к Высшим силам: мол, нехорошо грешить в Божьи праздники – ой, Боженька покарает…

И впал молодой человек в тоску. «Григория Малышева, – значилось в полицейском акте, – мучала совесть, что он очень грешен, одолевала тоска, что он, будучи молодым человеком, не мог удержаться от похотной страсти и совокуплялся со своею женою даже по большим праздникам…».

В канун Троицы, 25 мая 1890 года, одержимый страстью Григорий попытался было поприставать к Анне – безрезультатно. Утром же, после праздничного завтрака, он отправился куда-то, ничего не сказав родным и прихватив со стола «косный хлебный нож».

Вернулся Григорий ближе к обеду, в окровавленных портах. С трудом вошел в дом, сел на лавку. На встревоженные вопросы домашних долго молчал, а потом с трудом вымолвил, «что он полегчил себя на гумне ножом»! После этого достал из кармана порток два собственных, извините, «яйца» и отдал их матери Татьяне. «Разве, яишню сделать…», – произнёс Малышев, обводя глазами обалдевших от ужаса родных.

О происшествии доложили в полицию. В село из Сызрани приехал прокурор. Начальство начало выяснять, не принадлежит ли Григорий к зловредной секте скопцов – те тоже чикали себе всякие «причиндалы», чтобы угодить, понимаешь, Боженьке. Но в глухой Варваровке скопцов доселе не водилось. Подружиться с

ними на стороне Гришка не мог, так как дальше родного гумна никуда не казал носа!

«Я лишил себя детородных частей вдруг бессознательно, – отвечал молодой Малышев прокурору. – С весны со мною сделалась какая-то тоска… В то время меня сильно одолевала похоть. Жена моя раньше мне ничего не говорила, но когда забеременела, то начала меня укорять за то, что я очень часто ее одолеваю, не разбирая даже праздников, тогда как ей теперь уже не до того. Слова эти однажды во время тоски зашли мне в голову, и я, чтобы не одолевать жену и облегчить себя, взял нож, ушел на гумно и там вырезал себе из мошонки яйца».

Ни убавить, ни пришить!