«Переводческие заметки Стивена Перла». Так назывался один из докладов IV Международной конференции, посвященной недавно отмечавшемуся 195-летию Ивана Гончарова.

Стивен Перл рассказал об особенностях перевода на английский язык романа Гончарова «Обломов».

– Стивен, что повлияло на Ваш выбор профессии переводчика?

– Я родился, вырос и получил образование в Англии, но моя профессиональная карьера состоялась в США. Мне, как и всем молодым американцам начала 50-х годов, пришлось служить в армии: в те годы это было обязательным. Во время службы меня послали на курсы русского языка. Мы думали: почему именно русского? Намекали, что возможно нападение потенциального противника. Какого – не уточняли, но мы догадывались, что речь идет, скажем, не о Венесуэле. Так или иначе я освоил русский язык и в качестве студента-стажера синхронного перевода был принят в ООН.

Это оказалось судьбой: в ООН я проработал сорок лет. Был синхронным переводчиком, переводил с испанского, русского и французского на английский. К сожалению, мы переводили только на английский и никогда – с английского.

Из-за этого я не привык к русской речи.

– У вас, кстати, очень правильная русская речь. А когда Вы впервые прочли «Обломова»?

– Впервые – на военном курсе. Должен уточнить, курс назывался военным, но вели его очень цивилизованно: мы изучали русскую литературу, в том числе и роман «Обломов».

Сразу же после того прочтения я полюбил эту книгу, и именно тогда мне захотелось перевести ее. Когда что-то нравится, хочется поделиться этим с близкими. Я считал, что мои соотечественники должны прочесть этот роман.

– Долгие годы образ Обломова трактовали как образ лентяя, нам внушали, что быть таким, как он, – стыдно. Сегодня мы смягчили эту точку зрения: Обломов стал симпатичнее… Вы с этим согласны?

– Считаю, что для ответа на такой вопрос нужно глубокое прочтение романа. Знаю, что ваш Ленин не любил Обломова, он считал этот образ карикатурным. На самом деле это же ужасно, когда человек все время лежит на диване. Но к герою Гончарова нельзя не чувствовать и симпатию, ведь он многогранен, в нем много положительного. Я нахожусь в позиции самого автора: некоторым образом я презираю слабости этого человека и в то же время не могу избавиться от симпатии к нему.

Как говаривал Гончаров, « у него есть участие к нему», это несколько устаревшее понятие. Вот и у меня есть участие.

Обломов – еще и смешная фигура. Его нельзя не полюбить за его юмор и иронию. В переводе это было самым трудным, особенно когда речь идет о диалоге. В переводе мне хотелось сохранить это ироничное отношение автора. В своем докладе я отмечал, что многие переводы «Обломова» не были успешными изза того, что переводчики были людьми русского происхождения, они не владели английским языком как своим.

– А сколько лет Вы переводили «Обломова»?

– Два года.

– Что было самым привлекательным в работе над переводом?

– Пожалуй, юмор и ирония. Это было и сложно, и любопытно. Я должен был передать все диапазоны юмора – от искрящегося и тонкого до близкого к шутовскому или балаганному. Это в сценах, когда появлялся слуга Обломова – Захар.

Были сложности в переводе «ты» и « вы».

– Будете ли Вы переводить другие романы Гончарова?

– Пока у меня нет такого намерения.

– А чем Вы еще занимаетесь?

– У меня есть другие интересы, другие амбиции. Я стал заниматься китайским языком, но не для того, чтобы переводить китайскую литературу, хотя уже знаю язык. Мой главный интерес состоит в освоении синхронного перевода с китайского языка и наоборот.

Сложно то, что английский и китайский языки очень отдалены друг от друга в смысле с интаксиса. Еще одно увлечение: я играю в оркестре, мой инструмент – кларнет. Во время праздника в парке «Винновская роща» ваш симфонический оркестр играл Дворжака, как раз то произведение, которое я играл накануне отъезда. Это было приятно.

– В нашем городе Вы раньше бывали?

– Нет. Но в советские времена бывал в Москве и Санкт-Петербурге. В Симбирске впервые. Очень хочется увидеть обрыв, с которого спрыгивала Вера из «Обрыва». Но, говорят, это уже не тот обрыв?

– Да. Тот, который описал Гончаров, исчез в середине 50-х, после того как появилось Куйбышевское водохранилище. А Вы знаете, далеко не все симбиряне задумывались над вопросом, тот ли это обрыв или другой?

– Со мной произошла очень странная вещь. Во время работы над переводом «Обломова» у меня возникла какая-то ностальгия. Казалось бы, возможноли это, ведь я никогда не жил в России, никогда не дышал воздухом деревни Обломовка, как же можно тосковать по тому, что ты не переживал. А вот получается, что тоскую. В связи с Гончаровым мне интересен период истории России до освобождения от крепостного права. Это время, в которое жили Гончаров и его соотечественники – Тургенев, Достоевский, Толстой… На мой взгляд, в их произведениях отображена классическая картина русской жизни.

– А Вы смогли бы жить в России?

– Не знаю. Я только два раза был в новой России, после распада СССР. Мне удалось почувствовать намечающийся разрыв между Западом и Россией, в том числе и у вас. Между Москвой и Санкт-Петербургом и провинциальными городами разница в материальном смысле.

– Что Вы сейчас читаете?

– Дочитываю последний роман Гончарова «Обрыв». Когда я узнал, что поеду сюда и буду среди гончарововедов, я захотел быть наравне с ними. Я должен был прочесть романы «Обыкновенная история» и «Обрыв».

– Были ли Вы в театре на спектакле «Обломов»? Ваше мнение о постановке?

– Очень интересная постановка. Что меня удивило и расстроило? Это то, что я не нашел физического сходства между образом Обломова и актером, который его играл. Разве Обломов – худой человек? Он же полный.

– Выходит, не нашли полного артиста.

– Повторяю: актер был хорошим, но он не был Обломовым. Правда, удивило, что Обломов был чуть ли не акробатом. Есть неточности в изображении характера Захара. По моему, Захар – более пожилой и с бакенбардами, которые у игравшего его актера совсем отсутствовали. А где же ливрея Захара? Это очень важный элемент. Автор скрупулезно описывает физическую внешность своих героев, надо было к этому прислушаться. Это меня расстроило немножко. Что же касается Ольги, она соответствует образу, который создал Гончаров. Пшеницына, напротив, совсем не похожа на свой книжный образ, особенно это касается ее поведения. Она заметно кокетничает. В романе это совсем наоборот. Сам Гончаров тщательно описывает то, что она чувствует, он говорит, что она реагирует на Обломова как бы «несознательно». В театральной постановке эта линия трактуется совсем по-другому. Считаю неправильным замену арии Нормы. Героиня пела что-то совсемдругое, а для Гончарова была важна именно ария Нормы. Но, тем не менее, и в «Обломове» театральном, и в «Обломове», которого я полюбил, работая над переводом, чувствуется труд любви к этому образу, к этому герою. Правда, вы, русские, называете это как труд души. И я с этим согласен.