— Это судьба, — убежденно сказал Служкин. — И ничто иное. Сама посмотри, как она из меня насильно святого делает.

Все указатели судьбы годятся только на то, чтобы сбить с дороги.

Я занимаюсь простыми, мудрыми и вечными делами — латаю свой корабль, поддерживаю огонь, готовлю пищу. Мир ясный и яркий: синее небо, белый снег, черные угли, алый огонь, оплетающий котлы, и желтая пшенная каша. Это все, что у меня есть. Но этого никто у меня не отнимет. Никакая женщина, будь она хоть тридесято прекрасна. Пусть что угодно, но только не любовь. Я хочу веры в мир и в то, что я делаю. Я хочу твердо стоять на ногах, не желать ничего более и не ждать неизбежного удара в спину.

Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества.

Иванов «Географ глобус пропил»

С 8 до 10 утра – подвиг

16 война с Англией

из расписания Барона Мюнхаузена

всё, что вы любите, вы должны сперва приказать себе.

тому повелевают, кто не может повиноваться самому себе.

«Счастье бегает за мной. Это потому, что я не бегаю за женщинами. А счастье — женщина».

Для одного одиночество есть бегство больного; для другого одиночество есть бегство от больных.

Но такое поучение даю я тебе, шут, на прощание: где нельзя уже любить, там нужно — пройти мимо! —

Так говорил Заратустра и прошёл мимо шута и большого города.

Ницше «Так говорил Заратустра».

Наше поколение слишком поверхностно для брака. Нам жениться — все равно что в «Макдоналдс» сходить. А потом — порхаем. Ну как, спрашивается, прожить всю жизнь с одним человеком в обществе тотального порхания? В эпоху, когда кумиров, президентов, искусства, пол, религию меняют как перчатки? С какой стати чувству под названием любовь быть исключением из всеобщей шизофрении?

Фредерик Бегбедер — Любовь живёт три года

— А чем интеллигент отличается от интеллектуала?

— Различие очень существенное, — ответил он. — Я берусь объяснить только аллегорически. Понимаете, что это значит?

Я кивнула.

— Когда вы были совсем маленькая, в этом городе жили сто тысяч человек, получавших зарплату за то, что они целовали в зад омерзительного красного дракона. Которого вы, наверно, уже и не помните…

Я отрицательно покачала головой. Когда-то в юности я действительно видела красного дракона, но уже забыла, как он выглядел, — запомнился только мой собственный страх. Павел Иванович вряд ли имел в виду этот случай.

— Понятно, что эти сто тысяч ненавидели дракона и мечтали, чтобы ими правила зеленая жаба, которая с драконом воевала. В общем, договорились они с жабой, отравили дракона полученной от ЦРУ губной помадой и стали жить по-новому.

— А при чем тут интелл…

— Подождите, — поднял он ладонь. — Сначала они думали, что при жабе будут делать точь-в-точь то же самое, только денег станут получать в десять раз больше. Но оказалось, что вместо ста тысяч целовальников теперь нужны три профессионала, которые, работая по восемь часов в сутки, будут делать жабе непрерывный глубокий минет. А кто именно из ста тысяч пройдет в эти трое, выяснится на основе открытого конкурса, где надо будет показать не только высокие профессиональные качества, но и умение оптимистично улыбаться краешками рта во время работы…

— Признаться, я уже потеряла нить.

— А нить вот. Те сто тысяч назывались интеллигенцией. А эти трое называются интеллектуалами.

Виктор Пелевин — Священная книга оборотня

Не-е-е, — сказал Кавабата. — Мы в Японии производим лучшие телевизоры в мире, но это не мешает нам осознавать, что телевизор — это просто маленькое прозрачное окошко в трубе духовного мусоропровода. Я не имел в виду тех несчастных, которые всю жизнь загипнотизированно смотрят на бесконечный поток помоев, ощущая себя живыми только тогда, когда узнают банку от знакомых консервов. Речь идет о тех людях, которые достойны упоминания в нашей беседе.

Виктор Пелевин — Чапаев и Пустота

«Нам нужен жестокий, решительный дух, твердый, как эшафот, дух, который созидает свои миры и для которого искусство остается всегда окончательным моральным решением, вызовом, брошенным чистой материи, природе, хаосу, регрессу, бесформенности».

Бенн

Я не испытываю ничего, кроме нарастающего кошмара воспоминаний.

КЛОД СЕНЬОЛЬ

Мне бы женщину белую-белую

А впрочем, какая разница!

Я б поставил ее носом к дереву

И в задницу! В задницу! В задницу!

Есенин