Джонни-бой, я пишу тебе с проклятой Богом и всеми святыми земли,

Что пропитана кровью и потом своих сыновей до могильного дна.

Воздух чёрен от смога, и пробки, как тромбы, и ноги всё время в пыли,

А у ночи торчит из кармана пустая бутыль. Даже ночь – бедна.

Джонни-бой, у тебя было сердце. Ты лучше двуногих одышливых псов,

Что мне пялятся в рот, примеряя в уме, как там будет смотреться их член.

Это Мехико-сити, и каждую ночь я ложусь под его мертвецов,

Чтобы после блевать, сотрясаясь спиной, утираться, вставая с колен.

Белым людям нет дела до древних руин, им милее дрянной кокаин.

Брухо знают – средь них не найдётся того, кто б с пелёнок не стал подлецом.

Но я верю, что ты-то любил меня, Джонни. У нас такой славненький сын!

Жаль, что я не запомнила номер машины. Ты был бы хорошим отцом.