В молодости я был тайным антисоветчиком. По искусству конформизма или приспособленчества не уступал, наверное, французскому политическому виртуозу Фуше, а по глубине раздвоенности своей личности – герою “Записок из подполья” Ф. Достоевского. Пресловутый детектор лжи со мной бы не справился. Если бы тогда судили за внутреннее диссидентство – я бы сейчас с успехом лепил песенные тексты для группы “Лесоповал”. Говорил одно, думал – совершенно другое. Всегда держал кукиш в кармане. В душе аплодировал А.Солженицыну, на словах его – его осуждал. На страницах газеты “Ульяновский комсомолец”, где долго работал, пел гимны Генсеку, писал от имени придуманных рабочих и колхозников письма горячего одобрения очередного решения родной компартии. Дома, на кухне, хохотал над собой до слез: “Ай, да Женька, ай, да сукин сын, врет и не морщится!» Никто моей тайны не ведал. От сознания, что таких, как я, миллионы, легче не было.

Нехотя вспомнишь и время былое

Любое, даже вынужденное двурушничество не проходит бесследно. Особенно для художника. Я неплохо владел словом, а еще лучше – конъюнктурой. Писал только то, что могло устроить главного редактора; это не пройдет, а вот это актуально, проскочит, тут надо убрать «черненькое» и добавить немного «беленького». Мою армейскую повесть “Угол прицела” хвалил на пленуме ЦК ВЛКСМ первый секретарь Б.И.Пастухов. У меня были литературные премии и почет, я был одним из самых молодых членов Союза писателей СССР. Рекомендации мне давали лауреаты Государственной и Ленинской премий Григорий Коновалов и Василь Быков, классики советской литературы. Моим гонорарам завидовали генералы и академики. И я, счастливчик, не желал замечать, как шагреневая кожа моей совести неуловимо ужимается, усыхает.

Возможно, поэтому я и не могу сейчас перечитывать свои произведения тех лет – тошнит. Сколько дерзких замыслов погибло, не родившись! Сколько взрывных сюжетов умерли во мне втуне, ибо были заранее обречены! Какие невостребованные творческие силы в себе я чувствовал! То была лучшая пора для свершений, я был молод и самоуверен. Единственной моей мечтой было: “О, дайте, дайте мне свободу…” Господи, молился я, сделай так, чтобы и у нас наступила вдруг такая же демократия, как на Западе! Но Великая Советская Стена казалась мне тогда несокрушимой. Однако вождь был прав, хотя и в отношении другой стены, царской: “Стена-то гнилая, ткни пальцем – и развалится”. Она и развалилась.

Это сладкое слово — свобода!

Свершились мои молитвы! Свободы – ешь не хочу. Никакой цензуры. Твори, что душе угодно. Пришло мое время. Хотя было мне уже за сорок. С упоением принялся за свой заветный сюжет об Иуде Искариоте, который придумал давным-давно. Видимо, этот самый таинственный из 12-ти апостолов был мне чем-то сродни, прости Господи! Иуда предал Христа, а я – самого себя. Хотелось в чем-то поспорить с любимым писателем – М.Булгаковым, с его великим романом “Мастер и Маргарита». Булгаковский Иуда казался мне примитивным. Такой густопсовый пройдоха никогда бы с собой не покончил. А повесился Искариот потому, что совесть замучила, что любил он Иисуса, но еще больше – сребреники. Тема актуальнейшая! Нынче таких иуд – пруд пруди!

Засел я за свой роман, как летописец Нестор. Работал по 15 часов в сутки, даже ночью вскакивал. Накатал аж 800 страниц на машинке. Мне мое творе­ние, разумеется, понравилось. Ну, думаю, слава обеспечена. От издателей не будет отбоя. Но везде получил отказ: написано, мол, хорошо, сочно, но тема больно скользкая, безыдейная, в нарушение церковных канонов, социальная фантастика нынче не в моде, дай нам что-нибудь в стиле “фэнтэзи”, про гоблинов или властелинов золотых колец, про русского Гарри Поттера и т.д. Про такую “бяку” я бы смог настрочить, но не стал. И все же в крупном столичном издательстве “Дрофа” мой роман “Любовница Иуды” взяли. Милая интеллигентная женщина-редактор была от него в восторге. Но тут начались интриги, закулисная возня, какой-то “умник” узрел в романе чуть ли не промасонский душок и еще нечто непатриотичное. Редактора уволили, а договор со мной расторгли.

Вернулся я к разбитому корыту, к доброму реализму. Писал о святых вещах: о любви, о семье, о матушке-земле. Но и это оказалось не в кон! Опять старомодно, сейчас, мол, хорошим стилем и метафорами читателя не проймешь. Нужен крутой сюжет, выстрелы и погони, чтобы кровушки погуще и адреналинчика: будь проще, парень, не пиши гениально, что ты лучше других; берись за криминал, да простым газетным языком, – ведь это золотая жила, хорошие “бабки”.

Поморщился я и взялся – надо же семью кормить. Наворочал пять серийных детективных романов. Но опять, бац – и мимо! Читателю, дескать, импонирует реализация американской мечты на русской почве. Во как! Где же хваленая свобода выбора? Из огня да в полымя! Как говорится, за что боролся – на то и напоролся. «Камо грядеши», господин сочинитель?

С протянутой рукой

В эпоху Великого Застоя разделение писателей на столичных и провинциальных было почти незаметно. Наоборот, глубинка поощрялась, были в моде таланты от сохи, от станка, из гущи народной. Рекламу им делали покруче, нежели сейчас А.Марининой и Д.Донцовой. Лучшие писатели Советской России жили далеко от Москвы: М.Шолохов, В.Распутин, В.Астафьев, В.Белов, Ф.Абрамов, В.Личутин, Е.Носов и другие. Нынче подобного нет и в помине. Скрытая неприязнь литературного столичного бомонда к провинциалам общеизвестна. Московско-петербургским издателям совсем не интересны провинциальные конфликты и характеры, наш специфический быт и уклад. Сложилась странная ситуация в одном государстве – два разных материка. Где же печататься литераторам из Урюпинска и Больших Васюков?

Провинциальные писатели разбрелись по области в поисках спонсоров, словно калики перехожие. А народ мы, как правило, непрактичный, совестливый, не умеем блуждать из одной фирмы в другую с протянутой рукой. Я тоже было сунулся к “богатеньким” – получил отворот-поворот. И плюнул на хождения по мукам. Не из гордыни – из душевной брезгливости. Хватит с меня конформизма и раздвоенности, надоело.

Жалко мне литераторов моего поколения. Многие таланты не выдержали перестроечного пресса: кто спился, кто забомжевал, кто умер скоропостижно или покончил с собой. Таких примеров по России – сотни, и у нас они есть. Но наиболее “крепкие” выдюжили – просто существуют, помаленьку пишут, чтобы не сдохнуть от тоски, не надеясь на публикации.

Наши рукописи, наши задумки напоминают “детей подземелья”, которые ни разу не видели солнышка и других людей. Есть еще одна проблема: писатель и местные СМИ. Раньше редакторы этих самых СМИ звонили нам на дом, упрашивали что-нибудь написать для них, выступить; мы были желанными гостями. Сейчас от нас воротят носы, как от юродивых, выпрашивающих копеечку, видят в нас неких доисторических ископаемых. Я уже не говорю о “Литературных страницах”, которые, бывало, выходили ежемесячно в каждой газете, и читателям они нравились, ибо каков же ты истинный россиянин, ежели в душе – не поэт? Уж таков наш менталитет: много в нас литературного. Но времечко на дворе не баское, а «баксовое». Душа покинула мою бедную Родину. Вряд ли у страны есть светлое будущее, если в ней господствуют Чичиковы, а Художник перестал быть властителем дум и выразителем народных чаяний. Ибо не хлебом единым…

Евгений МЕЛЬНИКОВ, член Союза писателей СССР и России,

бывший дворник 2-го разряда, ныне безработный