Обычно все биографии начинаются с даты рождения. Но это не биография. И начнем мы наше повествование не с начала, а с представления. Хотя кто ж в Димитровграде

не знает Евгения Ларина? Евгений Ларин – поэт. Правда, этим сказано далеко не все. Евгений Степанович личность многогранная.

Он не любит говорить о том, что носит звание «Почетный гражданин города Димитровграда».

И лишь после наводящих вопросов признается,

что имеет орден Великой Отечественной войны II степени и 12 медалей СССР. А вот причастность свою к Союзу писателей и Союзу журналистов России замалчивать не любит. Это и сейчас наполняет его жизнь. И Евгений Степанович гордится этой причастностью

Тише, Женька читать будет!

Отец Евгения – Степан Ларин, будучи колхозником, собрал довольно большую библиотеку. Когда выдавалась свободная минутка, он любил почитать. А порой даже баловался стихотворчеством. Мама тоже любила книги, вот только времени у нее было еще меньше. Даже хлеба напечь на семью из девяти человек – сколько нужно этого времени…

Сначала отец читал сыну книги, потом Женя как-то очень быстро, в пять лет, сам научился бегло читать. Когда ему исполнилось шесть, эту его способность заметили в селе.

Был 1932 год. Когда в село привозили немые фильмы и зрители собирались в клубе, кто-нибудь из деревенских девиц сажал мальчишку на колени и призывал зал замолчать:

– Тише все! Женька сейчас будет читать!

И Женька громко читал. Наверное, уже тогда проявилась его поразительная способность заставлять людей слушать, приковывать их внимание к тому, что он читает или цитирует.

Чтение книг стало для него любимым занятием. Перечитав всю домашнюю библиотеку, он стал брать книги у соседей. У сельского счетовода он взял сказки Пушкина, и одной из любимых стала «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях». Ему понравился сам стих, да так, что с тех пор запомнил сказку наизусть.

Придя в школу, он бегло читал и знал счет до сотни.

– Хотя математику никогда не любил, – признается Ларин, – и она давалась мне туго. Когда я начал рифмовать? Если бы все точно помнил, взял бы, да веху поставил. Но вот, пожалуй, был один случай. Как-то я возвращался из школы, и мне пришлось переходить шаткий мостик через речушку Авраль. Я сорвался и упал в воду. Воды было по пояс, я без труда выбрался, но вернулся домой мокрый. А на следующий день отец меня разыграл: «Знаешь, что про тебя говорят?» И прочитал смешное четверостишье, сочиненное им. Это была зарифмованная история о том, как Женя Ларин упал с моста. Меня тогда поразило «сходство» этой истории с моим происшествием. И, может быть, тогда закралась мысль, что ведь и я могу попробовать написать что-то в стихах. А вскоре представился случай. Учитель назначил меня редактором нашей классной стенгазеты.

Ларин многое помнит в деталях. Рассказывает о том, что школьный класс был разделен на две половины. Часть ребятишек училась на чувашском, часть – на русском. Учительница во время урока бегала от одного «потока» к другому. Вскоре все дети начали говорить на обоих языках. Это к мысли о том, что дружба языковых границ не признает.

Ларину дали задание написать что-то критическое в стенгазету. И он написал. Это были бесхитростные частушки про одноклассника-драчуна, про жизнь класса. Это и было начало. Неизбежное и запро-граммированное…

Жили тогда в Новой Малыкле. Отец выписывал для детей пионерскую газету «Будь готов!», которая издавалась в Куйбышеве. «Будь готов!» объявила конкурс, и Женя отправил в газету свои новые стихи. Их не напечатали, но вот в обзоре стихов процитировали его заметку о том, как сельские пионеры тушили пожар.

Первая публикация Жени Ларина появилась в районной «Большевистской правде» 70 лет назад. Ларин вспоминает:

– Заметка называлась «Медвежья услуга», и в ней я рассказывал о том, как ребятишек за хорошую работу наградили… папиросами. И друзья за эту заметку мне потом накостыляли…

Читал Женя по-прежнему много. Теперь он взялся читать и газеты. Вскоре у него появились восторженные, в духе времени, стихи. Мать, пробежав глазами рифмованные строчки, заключила: «Складно», и погладила сына по голове. А вот отец раскритиковал.

– Складно, да не все ладно. Ты что, Женя, весь мир разве объехал? Ты ведь и в Мелекессе-то не был. А пишешь: «Нигде лучше нашей страны нет». Откуда тебе знать? А что про однокашника своего, Куряева, написал, будто ему хорошо живется? Да ведь их семью раскулачили и вы-гнали из собственного дома!

И Женя, услышав первую критику, осознал: слова должны быть не только красивыми, но и правдивыми.

А вскоре новой, вечной его темой стала война.

Рифмуя жизнь

В армию призвали в 1943 году. Он окончил шестимесячную снайперскую школу и уже в 1944-м был отправлен в Прибалтику на фронт. Евгений Ларин был рядовым стрелком. Полгода на войне. И потом – сотни стихов… Как там, у Юлии Друниной: «Раз наяву – и тысячу во сне»? Неужели это все – память? Или фантазия?

– Конечно, память. Да разве можно забыть то, что на войне испытал? А сколько у меня еще сюжетов не реализовано! Каждый день на фронте насыщен происшествиями. Однажды шли группой из бани лесом, потеряли ориентир и вышли… к немцам на нейтральной полосе. А сколько раз сам, будучи снайпером, попадал под снайперский обстрел…

Ларин – снайпер. Ларин – поэт. А ведь у снайпера и поэта есть общее. И от того, и от другого требуется точность. Если поэт не попадает в цель, если слова его «вокруг да около», то поэзия от него отступится. В Евгении же все больше разгоралась эта жажда – определять жизнь словами, образами. Рифмовать жизнь.

Но Ларин не был бы Лариным, если бы через все свое творчество не пронес тему любви. Молодых особенно удивляет, когда они находят в стихах седовласого поэта строки о по-юношески пылкой любви.

– Вы сотни стихов посвятили женщинам. Сколько же у вас было муз, Евгений Степанович?

Ларин улыбается:

– Да не всегда ведь интимная лирика индивидуальна. Не надо отождествлять автора с лирическим героем! От первого лица пишешь для достоверности…

– А жене своей, Валентине Ивановне, много стихов посвятили?

– Да все, что есть о любви, – все ей!

Он показывает посвящение к сборнику «Цветы сердца»: «Валентине Ивановне Лариной с немеркнущей нежностью посвящаю». И вдохновенно декламирует «Не верю я, что любят только раз…».

– Что до моей пылкости, как вы говорите, то даже если касаться не любви, а общественной тематики, политики – невысказанные мысли не дают мне покоя, а воплощаясь, строки живут, кипят! Да разве могу я быть равнодушным? «Поэзия, ты для меня не забава! Ты сердцебиение, души клокотание…» Только когда что-то растревожит, западет в душу, тогда сначала толчок, а потом вспышка – и рождаются стихи.

И он снова читает вслух – страстно, самозабвенно. Если вы хотя бы немного знаете Ларина, то не удивитесь этому. Он ведь на всех вечерах читает наизусть не только стихи свои, но и поэмы… Он никогда их не учит.

– У него необыкновенная память. Он может позвонить мне откуда-то, чтобы уточнить цитату, – рассказывает Валентина Ивановна, – и сказать: «Валя, возьми на второй полке слева томик такого-то поэта, открой такую-то страницу, сверху пятая строка, уточни, такое ли там слово…»

– Но знаете, какая беда! – сокрушается Ларин, – Иногда я запоминаю все в том числе строки правки, черновика. И потом, на концерте, чтобы выйти на окончательный вариант, мне порой приходится «перелистывать» их в памяти.

Любимые

Он отказывается назвать одного самого любимого автора.

– Это так же нереально, как то, что нам предлагают – выбрать «имя России».

Среди любимых – Некрасов, Твардовский, Исаковский, Уткин, Есенин, Друнина.

– Некрасов поражал меня не столько гладкостью стиха своего, сколько правдой, содержанием. Я всегда говорил: «Как про нас». Он ведь о беде крестьянской писал, а потому и близок народу. А Есенина впервые мне на фронте офицер дал почитать. Это был целый томик стихов, переписанный вручную.

И он стал тут же читать Есенина вслух, с листа и видел, как у солдат глаза наполнялись слезами. А через много лет память всколыхнула этот эпизод жизни, и появилось стихотворение «Есенинское причастие».

Ларин цитирует всех. И Вознесенского, не «своего» поэта, он тоже помнит и читает вдохновенно.

Он любит книги с автографами. У него несколько полок заставлено такими книгами. Среди них – книга с автографом Расула Гамзатова. Он получил его в 1987 году, когда ульяновская делегация побывала в Дагестане на 110-летии отца Гамзатова, тоже поэта. Было это во время безалкогольной кампании. А делегатов завели в старые погреба и тихонько угощали из бочек вином.

– Расул Гамзатов шутил и был подшофе, – улыбается Евгений Степанович.

Он вспоминает, как тогда пригубил вина, осмелел и сказал: «Уезжаю с грустью, со мной ваша книга, а автографа нет, пробиться к вам не смог…» Гамзатов тут же подписал: «Моему дорогому Евгению Ларину с чувством дружбы. Спасибо, что приехали».

Рассказывает о встречах с Долматовским, с Заярой Артемовной Веселой…

У него опубликовано десятка полтора книг, есть еще стихи в сборниках.

Спрашиваю о новой поэме о Николае Втором, опубликованной в последнем поэтическом сборнике «Память». И он взволнованно начинает читать…

А потом вспоминает, как работал в газете, заведовал отделом, был заместителем редактора. Писал эпиграммы, критические статьи. Это в советские годы считалось очень важным. Писал обо всем, а главное, литературная тема всегда была его темой.

Муза поэта

1 января 2009 года Валентина Ивановна и Евгений Степанович Ларины отметили 60 лет совместной жизни. Так уж случается, что музы поэтов из незнакомок, дышащих «духами и туманами», становятся фронтовыми подругами, женами, верными и понимающими.

На вопрос, какой у мужа характер, Валентина Ивановна не задумываясь отвечает: «Взрывной». И не известно, как бы сложилась судьба поэта, если бы не уравновешенность, доброта и мудрость верной музы.

– Он весь в делах, в стихах, в работе, в помощи другим, – рассказывает она. – Для общества Евгений Степанович – незаменимый человек. К нему за помощью или консультацией постоянно кто-нибудь идет и приезжает, даже издалека. И он советует, правит, хлопочет, добивается для людей. От работы на даче и домашних забот он свободен. Разве что в магазин ходит. У Евгения Степановича много своих занятий, в которые он уходит с головой. Он, например, может всю ночь читать. Когда пишет стихи, может даже не заметить, что я вошла в комнату. А когда замечает, то показывает рукой: «Не мешай…»

Ларин очень любит дочерей, внуков и правнуков. Радуется, как ребенок, когда все собираются вместе.

– Всех вместе собрать непросто, – сетует Евнегий Степанович. – Две дочери, два внука, внучка, правнук и правнучка. Кто пошел в меня? Так ведь и не ответишь. Если говорить о стихах, то внучка в школе писала стихи. Но бросила. Увлечение поэзией с годами, со взрослением проходит.

А у него не прошло. Он и прозу пишет, но в ней нет для Ларина такого вечного притяжения, как в стихах:

– Повестей у меня не очень много. Так ведь проза – дело спокойное, – объясняет поэт, – требует вдумчивости. Стихи мне ближе. Стихи – это как взрыв. Кто-то там поджег бикфордов шнур, и, дойдя до меня, огонь должен дать вспышку… Стихи, как и чувства, не стоит откладывать на потом. Отложенное чувство становится умиротворенным, не волнует.

И начинает читать стихи о жене. Взволнованно, как в первый раз:

– Опять я увлечен

и вдохновляюсь.

Уже полвека каждый день

в тебя

Я заново, как в юности,

влюбляюсь.

Валентина Ивановна вопросу, знает ли она, что почти все лирические стихи посвящены ей, удивляется. А Евгений Степанович уточняет с улыбкой:

– Ну, я не говорил, что все стихи. Я сказал, что книгу посвятил ей. Разве этого мало?

И тут же отвечает на вопрос «В чем отличие настоящей поэзии от рифмоплетства?»:

– Не рифма главное, а сила чувства и мысли. Если тебя по настоящему волнует то, о чем ты пишешь, то будет волновать и другого. В стихах все должно быть по-настоящему. В поэзии притворства быть не может.

Есть у Ларина ошеломляющая способность доносить до сердец стихи, декламируя их.

Такого чтеца среди поэтов я в жизни больше не встречала.

Пару раз мы были вместе с Евгением Степановичем на выездных концертах, в которых участвовали писатели. Когда Ларин выходил на сцену, то в глазах скучающих в зритель-ном ряду молодых людей появлялось недоверие: «Ну-ну, что же он может нам сказать». И потом, после нескольких его фраз, сонные глаза их распахивались, наполнялись удивлением, восторгом. И весь зал, завороженный, замирал, а потом взрывался ожесточенно-радостным рукоплесканием. Так читать стихи, держа в поэтическом оцепенении сотни людей, – дар, дар редкий и драгоценный.

В чем же секрет такого таланта? Как удается этому человеку сочетать несочетаемое: жизненный опыт и юное «половодье чувств»? Кажется, есть одно понятие, которое объясняет многое в этом удивительном человеке. Неравнодушие.

Нонна АЛИЕВА