Лунный Кит

Китёнок родился в тёплый, погожий день сентября, и первое, что он увидел в своей жизни, была голубая, пронзённая яркими, разноцветными солнечными лучами подводная лагуна, где мама произвела его на свет. Ах, сколько жадности и восторга было в глазёнках, когда малыш впервые увидел свой новый мир: ведь всё, что окружало его теперь, принадлежало и ему!

А вокруг было столько нового, интересного и прекрасного, что хотелось всё сразу увидеть и обо всём узнать. Но разве это было возможно всего за те несколько минут, когда он впервые открыл глаза? Под водой повсюду бурлила жизнь: со всех сторон китёнка окружали самые разнообразные существа, и похожие и непохожие на нашего новорожденного. Здесь были рыбы — маленькие, юркие, с разноцветными и блестящими чешуйками, большие и мрачные, плоские и толстые, тупорылые и остроносые. А вот по самому дну, между камнями, покрытыми водорослями и разноцветными кораллами, летят могучие скаты; извиваются, грозя своим недругам длинными щупальцами, осьминоги; на своих тоненьких ножках цепочкой спешат куда-то креветки и большие крабы; а наверху зонтиками порхают прозрачные медузы.

Подводный мир переливался всеми цветами радуги, от ярко-белого, похожего на вспышки молний, до кроваво-красного и тёмно-синего, он волновался, передвигался, шумел, как одно огромное, живое существо, изумляя и повергая в оцепенение новорожденного жителя океана своими красотами, необъятностью и мощью.

Кит- отец плавал где-то наверху, а китиха-мать держалась рядом с малышом, оберегая его от первых в жизни опасностей. Вот мать легонько подтолкнула его носом под брюшко, и китёнок, работая маленькими плавниками и раздвоенным хвостом, стал подниматься к поверхности моря и скоро сделал первый в своей жизни глоток воздуха, который показался ему божественной амброзией. Затем он снова нырнул, и над его спиной взметнулся первый фонтанчик из водных брызг.

Кит- отец посмотрел на своего сына и глубоко вздохнул:

— Что-то, мать, он совсем не похож на нас, он почти весь белый.

— Что ж поделаешь, таким его создала сама природа, — ответила китиха. — Такое бывает, когда некоторые дети бывают непохожими на своих родителей. А правда, он красивый и похож на луну? — спросила счастливая мать.

— Что же тут хорошего, ведь киту, который не похож на других, всегда труднее жить. К тому же другие дети будут его дразнить и обзывать каким-нибудь нехорошим именем, его все будут сторониться, — ответил отец.

Но китиха лишь вздохнула в ответ — ей было все равно, какой у нее ребёнок, в любом случае она будет его любить больше всех на свете.

И правда, китёнок уродился не таким, как все киты: вместо голубой спинка его была светлой, почти розоватой, а бока и брюшко — белыми, похожими на лунный свет, только мордочка и хвост отливали небесно-голубым. Потому вся стая китов скоро стала называть новорожденного Лунным Китом.

Как и все малыши, китёнок был озорным, подвижным и игручим. Целыми днями он резвился среди волн со своими ровесниками, нырял в глубину, подпрыгивал в воздух и играл ленточками водорослей. Иногда он увлекался игрой и отплывал далеко от родителей. Тогда китиха-мать тихонько шлепала его плавником по спине и выговаривала:

— Не заплывай так далеко, сынок, и не отбивайся от стаи, а то наши враги могут тебя обидеть.

— А кто такие враги, мама? — спрашивал китёнок.

— Это те, кто желает тебе зла и может причинить боль, — отвечала мать. — Они слишком сильны и их так много, что нужно быть всегда настороже. Ты понял меня, малыш?

— Хорошо, мама, я буду во всём тебя слушаться. Только почему папа говорит, что мы самые сильные и большие животные на земле, и нам не страшен никакой враг?

— Есть такие животные, которые живут на суше, они ходят на двух ногах, они могут метать молнии и стрелы, плавать на больших железных китах и летать на железных птицах, их зовут человеками или людьми. Это самые страшные наши враги, они не знают жалости и сытости, они поедают всё, что попадается на их пути Видно, им не хватает пищи на суше, и потому они охотятся и в море.

Китёнок еще ни разу не видел этих страшных животных, которых мама называла людьми. Но однажды, когда наступила зима и вода в океане стала слишком холодной, все киты поплыли в тёплые моря. Они плыли долго и трудно, преодолевая большие расстояния и различные преграды в виде сетей, затонувших судов и гор мусора, которые, как говорил отец, оставлял и расставлял человек.

Однажды китенок увидел большую землю и в восторге закричал:

— Смотри, мама, там плывёт огромный кит, и он весь покрыт зелёными водорослями!

— Это не кит, сынок, это и есть земля, на которой живут люди. И покрыта она не водорослями, а большими лесами, горами и городами. По ней текут большие и маленькие реки, на этой земле много птиц, зверей и животных, которые совсем не похожи на нас. Но мы не можем там жить, потому что наша стихия и наша родина — это вода и океан.

— Ах, как она красива, эта земля! — воскликнул китёнок в восторге. — Там, наверно, много интересного и неведомого.

— У каждого живущего на земле есть своя родина, сынок, своя стихия, — ответила мать-китиха. — У человека — это земля, у птиц — воздух, а у нас — океан. Без него мы не можем жить.

Так китёнок день за днём познавал премудрости жизни и рос. Уже через полгода он всё меньше пил материнского молока и начал охотиться за мелкой рыбешкой и моллюсками. Из маленького трехметрового китёнка он превратился в крупного животного, который почувствовал в себе уверенность и силу. Но Лунный Кит, как теперь все звали белого китёнка, остался таким же любознательным и любопытным. Он хотел всё знать: почему небо голубое, почему у спрута есть присоски, почему киты не умеют летать, почему в океане не растут деревья, почему скалы не умеют плавать. Он часто любовался зелёной землёй, белоснежными облаками и птицами, подолгу парящими в воздухе и не падающими на землю, нежился на мелководье под тёплым солнцем.

Но больше всего его поразило ночное небо. Китёнок любил часами смотреть на бесчисленные звёзды, плавающие в чёрных волнах бесконечности, и любоваться полной луной, скользящей по небу, в честь которой его прозвали Лунным Китом. Было в них что-то зачаровывающее, примагничивающее, что его так и тянуло в эту сказочную, чёрную пустоту.

Однажды Лунный Кит спросил у матери:

— А почему днём не видно звёзд, ведь это было бы так красиво?

— Я не знаю, сынок, но я знаю, что среди этих звёзд есть Созвездие Китов, — ответила китиха-мать.

— Созвездие Китов? — удивился Лунный Кит. — Но разве на небе могут жить киты?

— Этого я тоже не знаю. Но старые, мудрые киты рассказывали, что давным-давно, когда на небе ещё не было никаких звёзд и небо было чёрным и пустым, собрались все звери, птицы и рыбы, чтобы решить, кому и где жить. Ведь тогда они жили, кто, где придётся, и была такая путаница, что все начали друг с другом враждовать. Вот и решили положить этому конец: тогда договорились, что рыбы и киты будут жить в океане, птицы в воздухе, а животные на земле.

Но среди всех собравшихся было много недовольных этим решением. И тогда им предложили поселиться на небе. Так и образовались там Созвездия: Китов, Львов, Скорпионов, Тельцов, Овнов, Гончих Псов, Медведиц, Семи Волов, Хамелеонов, Кабанов. Не знаю, правда ли это, — закончила свой рассказ китиха-мать, — но так рассказывали мудрые киты.

— А нам можно туда полететь, мама? — спросил сын китиху.

— Разве тебе с нами плохо здесь, — засмеялась мать.

Но мечта улететь в небо к своим собратьям-китам так завладела Лунным Китом, что потихоньку ото всех он опускался на большую глубину, разгонялся и взвивался в воздух. С каждым разом ему удавалось взлетать всё выше и выше. Но небо было так высоко и так недоступно.

Однажды, когда стадо китов мирно отдыхало у побережья, сторожевые самцы подняли тревогу:

— Быстрее все уплывайте в открытое море — к нам подкрадываются железные киты!

И, правда — со стороны моря к китам плыли железные киты. Они обхватывали всё стадо полукругом, чтобы никто не мог вырваться из их окружения. Началась паника, и киты стали бросаться из стороны в сторону, чтобы спастись от своих врагов. Лунный Кит не знал, что делать, ведь он впервые попал в такую передрягу. Он прижимался то к отцу, то к матери, ища около них спасения.

Но кольцо всё сжималось и сжималось, из которого не было никакого выхода. Китобои уже приготовили свои пушки, чтобы послать снаряды в своих жертв, когда отец Лунного Кита закричал:

— Здесь слишком мелко, нам всем не уйти от кровожадных людей! Я отвлеку их, а вы разбейтесь на мелкие группы и уплывайте в открытое море. Прощайте!

С этим прощальным возгласом кит-отец бросился навстречу железным китам и стал уходить в сторону, чтобы отвлечь кровожадных людей от стада. Китобои смяли свои ряды, а киты успели выскочить из ловушки и нырнуть в глубину. Они были уже далеко и в полной безопасности, когда услышали последний предсмертный крик их спасителя.

Лунный Кит долго горевал по своему погибшему отцу, но недаром говорят, что время лечит любые раны. Уже через несколько лет он стал крупным, красивым самцом и ему пришла пора выбирать себе подругу. Но все самочки почему-то шарахались от него, как от прокажённого, и говорили:

— Ты уродливый и страшный и не в моем вкусе. Вот если бы ты был, как вон тот красавец Голубой Кит. Но он слишком заносчивый и самодовольный и совсем не смотрит на нас.

Мать-китиха успокаивала его:

— Не торопись, сынок, ты ещё совсем молодой, и тебя обязательно полюбит самая красивая китиха на свете. Пока они совсем глупые и любят только глазами, а надо любить ещё и сердцем. Но пройдёт совсем немного времени, и они поймут, что ты самый добрый, самый красивый и самый сильный кит во всём океане.

Однажды к их стаду прибилась одинокая самочка, но киты её не принимали, потому что она была не такой, как все: она была такой же белой, как Лунный Кит, и все говорили ей, указывая на него:

— Вот тебе подходящая пара, если он примет тебя в свою семью, то мы не будем против, но если он тебя отвергнет, то можешь уплывать от нас прочь.

Но Лунный Кит при первом же взгляде на отверженную стаей самочку влюбился в неё. Теперь они всё время проводили вместе, и те, кто ещё совсем недавно отвергали китов-альбиносов, теперь завидовали их счастью, потому что до сих пор они не встречали пары более дружной и счастливой. Занятые самими собой, они, казалось, не замечали никого и ничего вокруг, упиваясь своей свободой и своим счастьем. А от общего счастья, как известно, появляется новое счастье, и скоро у неразлучной пары родился китёнок. Он был совсем не похож на родителей: спинка у него была синей, бока голубыми, а брюшко белым. Лунный Кит сказал:

— Что-то он совсем на нас не похож.

А счастливая мать ответила:

— Что ж поделаешь, таким его создала природа. Он не похож на нас, но он похож на других китов, и его не будут отвергать и дразнить.

— Это правда, — согласился Лунный Кит. — Может быть, он будет счастливее нас.

Новая семья становилась всё более самостоятельной и независимой, Лунный Кит со своей подругой и дочерью всё чаще отделялись от общей стаи и уплывали в другие моря, чтобы найти богатую пищу и увидеть другие края и страны. Мечтательный отец показывал своей семье места, где живут люди, где стоят огромные города и маленькие селения, где в широких бухтах и заливах плавают большие белоснежные железные киты; он показывал им звёздное небо и рассказывал, как появились созвездия и почему его назвали Лунным Китом.

Однажды они возвращались к своему стаду, и в пути их застал сильный шторм. Ураган бушевал несколько дней, не давая им приблизиться к берегам. А когда ветер стих, они увидели, что у заросшего лесом острова на боку лежит большой железный кит, и из него в море выливается черная пахучая жидкость, которая не позволяла китам всплывать на поверхность и дышать свежим воздухом. Издалека они наблюдали, как в отчаянии всё стадо китов выбрасывалось на берег, чтобы хоть там найти глоток живительного воздуха. С изумлением Лунный Кит наблюдал, как люди стаскивали китов в воду, но те снова и снова выбрасывались на берег, пока из их огромных тел совсем не уходила жизнь.

Мать Лунного Кита тоже погибла вместе со всеми, и сейчас он чувствовал себя одиноким и растерянным, ведь они остались совсем одни на этой холодной и чуждой ему планете. Эх, если бы он только мог полететь к звёздам, к своим небесным братьям! Но разве это возможно. А как же его любимая подруга и маленькая дочка, ведь если они останутся совсем одни, они погибнут без его поддержки и защиты.

Но больше всего Лунного Кита поразили люди. Разве это одни и те же существа, о которых рассказывали ему отец и мать? Они представлялись ему злобными и кровожадными, которые только и думают о том, чтобы уничтожить всё живое на земле. А тут он увидел, как те же самые люди, выбиваясь из сил, старались помочь его родственникам в беде, стаскивая их с берега в море, чтобы они не задохнулись. Значит, эти люди-человеки тоже бывают разными: одни — злыми и безжалостными, а другие — добрыми и отзывчивыми на чужую беду.

Снова лето сменилось зимой, вода стало холодной, и киты поплыли туда, где возвышались подводные огнедышащие горы, чтобы согреться в тёплых водах, которые окружали их. Здесь было достаточно пищи — рыбы, рачков, моллюсков, но не было китов — их родственников. Однажды китиха сказала:

— Наверное, мы остались совсем одни, и нам нужно с этим смириться. Что делать, если этот мир так к нам несправедлив и безжалостен. Будем растить своих детей, ведь у нас скоро будет ещё один детёныш.

— Не может быть, чтобы не осталось больше китов, ведь мир так огромен, что в нём немудрено затеряться, — ответил Лунный Кит. — Ты с малюткой оставайся здесь, а я поплыву в другие моря, поищу своих родственников.

Лунный Кит долго искал китов в разных морях планеты: он был у самого края земли, там, где вместо лесов и рек громоздились ледяные горы и плавали ледяные острова; там, где круглый год стояло лето и было так жарко, что воды закипали под беспощадными лучами солнца; там, где на льдинах жили невиданные белые звери и клыкастые моржи; там, где за долгие дни пути ему не повстречался ни один человек и ни один зверь. Но поиски его были тщетны — Лунный Кит так и не нашёл ни одного своего собрата. “ Наверное, мы и, правда, остались совсем одни,” — подумал он и решил возвращаться к тем единственным, которых он сейчас любил ещё больше, чем прежде, ведь кроме них у него не осталось никого на этом свете.

Не доплыв совсем немного до того места, где находилась его семья, Лунный Кит увидел, что по морю на него идёт огромная волна, похожая на земные горы, которая сметала, разрушала и низвергала в свою пучину всё, что попадалось на её пути: маленькие острова, железных китов с плавающими на них людьми, города и селения на берегу моря. Исчезали леса, рушились горы, и на их месте образовывались песчаные пустыни, озёра и бесконечная гладь моря.

Когда стихия угомонилась, Лунный Кит понял, что он остался совсем один, потому что у вулкана после его извержения высились лишь груды камней, и кипела солёная морская вода. Вы не думайте, что киты не умеют плакать, ведь на земле плачет всё живое: растения — соком и смолой, животные — слезами, птицы — криками. Лунный Кит плакал впервые в жизни, и ручьи его солёных слёз смешивались с солёной водой моря, а кристаллы соли оседали на илистое дно.

Так Лунный Кит остался совсем один. Он долго плавал вокруг того места, где погибли его подруга и маленькая дочь, не решаясь удалиться от него, чтобы не чувствовать себя совсем-совсем одиноким.

В конце концов, отчаяние охватило всё его существо. Лунный Кит дождался ночи, всплыл на поверхность моря и, посмотрев на его пустынную гладь в последний раз, стал опускаться в океанскую бездну. Он опускался всё ниже и ниже, чтобы умереть, потому, что знал, что там, на огромной глубине, его разорвёт на части. Кому нужен одинокий кит, если его не встречают дети и любимая подруга, если больше некому рассказать о своей беде, если не с кем любоваться красотами этой планеты.

И когда до дна океана оставалось совсем немного, Лунный Кит вдруг вспомнил о своих небесных братьях, и сердце его наполнилось неистребимой жаждой к жизни. “Нет, — подумал он, — мне ещё рано умирать. Пусть на этой земле не осталось мне места и ни одной родственной души, но там, на небе, меня ждут родные братья и сестры, которым я, может быть, очень нужен. Разве могу я оставить их без надежды и без поддержки? Нет. Я полечу к ним, и мы вместе будем радоваться красотам прекрасной Вселенной, где так много места для радости, счастья и жизни!”

Лунный Кит вспомнил о тех далёких и радостных днях детства, когда он, совсем несмышлёный и слабый китёнок, пытался вознестись в небо, к загадочным и далёким звёздам. Он собрался все свои силы, которые ещё оставались в нём, и стал стремительно подниматься вверх, набирая скорость. У самой поверхности Лунный Кит ракетой взмыл в воздух и исчез в предрассветном синем небе. В последний момент он успел оглянуться и увидеть удаляющуюся от него голубую планету, которая казалась ему сейчас не менее прекрасной и загадочной, чем звёзды, к которым он летел…

А несколько дней спустя изумлённые астрономы, изучающие звёзды, с удивлением обнаружили, что в Созвездии Кита появилась ещё одна, самая яркая и белая звёздочка, которую они назвали Лунный Кит.

Сказка о рыбаке и его преданных друзьях

В далёкой стране, на берегу голубого моря на самой кромке высокой скалы, там, где росли густые пахучие деревья, стояла небольшая ветхая хижина, в которой жил бедный рыбак со своей женой и дочерью. В этом благодатном, тёплом краю все жители прибрежных селений занимались рыболовством. Но так как все удобные и рыбные места на берегу были давно заняты другими рыбацкими семьями, рыбак решил поселиться подальше от людской суеты, где его никто не гонял с чужого причала, не оскорблял и не плевал ему вслед, предсказывая беды и неудачи.

Был рыбак человеком добрым, незлобивым и немногословным и потому не мог в ответ оскорбить другого или пожелать ему, даже в душе, какой-нибудь напасти, потому что с самого детства познал нужду и горе и знал, как солён и тяжёл рыбацкий хлеб.

В своём уединенном жилище он находил отдохновение и покой. Лишь жена да взрослая дочь часто корили его за то, что он, мужчина, не смог отвоевать в рыбацком поселке места получше, что им приходится жить там, куда редко залетают и орлы, ютиться в этой дырявой хижине, проливаемой всеми дождями и продуваемой всеми ветрами. А рыбак и не перечил им, понимая, что это правда и что во всём виноват только он сам. Но что он мог поделать, если таким его создал Бог.

Часто, оставаясь в одиночестве, он мечтал о совсем другой жизни, в которой все люди были добры и терпимы друг к другу, где на каждого хватало берега и рыбы, где тебя не попрекали за твой характер и лишний съеденный кусок хлеба. Так и жил рыбак, ничего не ожидая от жизни, а мечты день ото дня, год от года так и оставались несбыточными мечтами.

Каждое утро рыбак спускался вниз, к берегу, таща на себе тяжёлые снасти, погружал их в своё утлое суденышко и под парусом уходил подальше в море, чтобы не слышать постоянных упрёков сварливой жены и стенаний своей горластой, на выданье, дочери. В море он иногда проводил по нескольку дней. Добычу всей семьей рассортировывали и обрабатывали прямо на берегу. Тут, в небольшой пещере, у них хранились соль, бочки, ножи, ящики и другая необходимая рыбацкая утварь. Затем жена с дочерью отправлялись на лодке в посёлок, где продавали улов и покупали необходимые для дома вещи и еду, а рыбак поднимался наверх, развешивал сушить сети и чинил их.

Однажды нагрянул сильный шторм. Небо от края и до края заволокло чёрными тучами, которые стремительно неслись по ветру, в окна хижины хлестал яростный дождь, и стучали мелкие камешки, поднятые ураганом. Рыбак быстро собрал свои сети, бросил их в угол за печь и закрыл дверь на задвижку. Пережидая ненастье, он беспокоился о жене и дочери, которые незадолго до этого отправились в рыбацкий посёлок. Ветер ревел, разгоняя волны с моря и ударяя их о берег так, что вздрагивали скалы – исполины.

И вдруг сквозь грохот волн и ураганный шум рыбак услышал чей-то жалобный писк. Он раздавался снаружи, оттуда, где всё клокотало и кипело, словно в аду. Рыбак пытался разглядеть что-то через окно, но плотные мутные потоки воды заливали стёкла, и за ними ничего невозможно было рассмотреть. Вот писк раздался снова, на этот раз ещё жалобнее и отчаяннее.

Этот крик какого-то беспомощного существа заставил рыбака надеть брезентовую штормовку и выйти наружу. Первый же порыв ветра пытался сбросить его со скалы в море, но рыбак чудом удержался, ухватившись за ствол дерева. Когда ветер чуть ослаб, он опустился на корточки и стал шарить руками вокруг себя. Снова, уже совсем рядом, раздался писк, и рыбак накрыл ладонью тёплый, мокрый и дрожащий комочек. Сунув его за пазуху, он с трудом добрался до хижины и закрыл за собой дверь. В неверном свете он рассмотрел свернувшего в комочек белого котёнка. Попав в тепло, котёнок мелко дрожал и фыркал от стекающей на мордочку воды.

— Ах, ты, маленький, ах, ты, бедненький! — приговаривал рыбак, поглаживая его по мягкой мокрой шёрстке. — Каким же ветром тебя сюда занесло, беднягу. Наверное, потерялся или бросили какие-нибудь негодные мальчишки, которые купаются здесь и сигают в воду с высокого обрыва. Ну, ничего, ничего, сейчас что-нибудь придумаем. Не дрожи ты так, всё будет хорошо.

Рыбак постелил у печки сухую тряпку и уложил котёнка у огня, чтобы тот мог обсохнуть и согреться.

Через несколько часов шторм неожиданно стих, а жена с дочерью скоро вернулись домой. Из-за стихии они продали только часть улова и оттого были злыми и недовольными. Увидев котёнка, жена упёрла руки в широкие бока и, грозно взглянув на мужа, закричала:

— А это что такое? Не хватало ещё тащить в дом всякую приблудную тварь. Нам самим едва хватает еды, чтобы не умереть с голоду!

Рыбак робко возразил:

— А много ли надо этому крохотному существу, ему достаточно два напёрстка молока и маленькую рыбку.

— Много ли, мало ли, — взорвалась жена, — а лишний рот от другого брюха берет.

Его поддержала и дочь:

— Я не могу себе позволить даже платье купить, чтобы показаться кавалерам. Кто же меня, такую замухрышку, замуж возьмёт!?

— Ну, хорошо, хорошо, — как всегда, первый отступил рыбак. — Со следующего улова купите себе хорошие платья и по большой броши. А котёнка я буду кормить из своей доли, так что вам и расходовать на него не придётся.

Так и остался котёнок жить в доме рыбака. Скоро он совсем оправился от пережитых страданий, освоился с новым жильём и спал только с хозяином, который кормил его из своих рук.

Ближе к осени закончились дрова, и рыбак пошёл собирать в лес сушняк, чтобы побольше заготовить его к подступавшей зиме. Целый день он носил на горбу тяжёлые вязанки хвороста и поваленные ветром сухие деревья. К вечеру рыбак так устал, что еле держался на ногах. Он присел на камень, чтобы передохнуть, посмотрел на кучу дров, и она показалась ему недостаточно большой. Боясь, что жена снова будет ругаться, он поднялся и снова пошёл в лес. Поблизости дров осталось мало, и он решил пройти подальше, в надежде собрать вязанку побольше и побыстрее.

Здесь, в глубине леса, валежника и на самом деле было больше Он быстро набрал приличную вязанку, перевязал веревкой и уже хотел, было взвалить её на себя, как вдруг услышал чье-то скуление. Через некоторое время оно повторилось. Рыбак пошёл на голос и скоро наткнулся на собаку, лежащую за валуном.

На её животе зияла большая рана, из которой сочилась кровь. Из глаз собаки, обращённых к человеку, текли слёзы. Эти глаза умоляли о сострадании и просили не бросать умирать её здесь. На траве рыбак увидел длинную полосу крови. Видно, охотники загнали кабана, который и пропорол своими острыми, страшными клыками собаке брюхо, а охотники, посчитав, что она не выживет, бросили её здесь. Рыбак наклонился, погладил пса по голове и ласково сказал:

— Эх, и досталось тебе, бедняга. Ну, потерпи, потерпи немного, дружок. Видно, твой хозяин не очень-то жалостливый человек, если бросил тебя в беде. Не бойся, я помогу тебе.

Он осторожно положил собаку на свою куртку и, прижав её к груди, понёс домой. Та всю дорогу скулила от боли, заглядывала в его глаза и норовила лизнуть языком его лицо или руку.

В хижине рыбак промыл рану, зашил её суровыми рыбацкими нитками и положил пса у огня рядом с котёнком. Котёнок выгнул спину и зашипел, увидев рядом своего злейшего врага, но, увидев в его глазах страдание и боль, прижался к собачьему животу и стал зализывать чужую рану. Рыбак, глядя на них, удовлетворенно засмеялся и сказал:

— Вот так впредь и живите, тогда вам никто страшен не будет.

Скоро вернулись жена с дочерью. Увидев раненого пса, они раскричались в два голоса и велели выкинуть грязное и зловонное животное в пропасть. Униженный и растерявшийся рыбак пообещал переселить пса в конуру на дворе, кормить его из своей доли и разрешил купить им, что ни пожелается. Но на этом злюки не успокоились: они норовили пнуть или ошпарить кипятком больного пса, плевали на него и поносили несчастное животное самыми грязными словами, которых у них были в большом запасе. Неподвижная больная собака могла только огрызаться, и лишь горящие глаза и оскаленная пасть говорили о его ненависти к этим злым человеческим созданиям.

Через несколько дней рыбак сколотил тёплую, уютную будку и перенёс собаку туда. Скоро она стала поправляться и уже вместе со своим новым другом — котом ни на шаг не отходила от своего нового хозяина.

Ближе к зиме рыба стала ловиться всё хуже и хуже. Рыбак, чтобы как-то прожить, на своем паруснике уходил всё дальше в море, чтобы напасть на большой косяк сельди или сардины. Однажды, возвращаясь полупустым домой, он увидел в высоком осеннем небе белый клин диких гусей. Рыбак, подняв голову, невольно засмотрелся их плавным полётом и заслушался их далёким свободным гоготом, похожим на шипение спокойного моря и всплеск волн у берега. Любуясь плавным колыханием их крыльев, он, наверное, впервые в жизни позавидовал им и подумал: «Эх, вот бы и мне улететь куда-нибудь далеко-далеко, где нет ни злобы, ни стяжательства, ни предательства, ни лжи и жить там в покое и счастье, как эти прекрасные птицы».

В этот момент гусиный клин разорвало, как белое облако ветром, птицы заметались в небе то падая вниз, то снова взмывая к солнцу, то разлетаясь в сторону. Рыбак заметил, что выше стаи парил огромный орёл, с высоты зорким взглядом выглядывая добычу. Вот он сложил свои могучие крылья и молнией стал падать на разрозненную стаю. Кинжальным ударом орёл опрокинул одну из птиц и вонзил в неё свои острые когти. Но стая не бросила своего сородича в беде, она тут же накинулась на врага, снежной порошей кружась вокруг стервятника и долбя его клювами в голову. От неожиданного отпора орёл выпустил добычу из когтей и, не выдержав грозного и мощного удара, обидчиво заклекотал и полетел к берегу не солоно хлебавши. А его жертва, теряя кровь и переворачиваясь в воздухе, стремительно понеслась вниз, пока, наконец, не упала в волны недалеко от рыбацкого судна. Вот-вот морской вал накроет птицу, и тогда ей конец!

Рыбак быстро спустил парус и на вёслах погреб к обречённой на гибель птице. Он выхватил её из воды перед самым пенистым гребнем, готовым накрыть гуся и ввергнуть его в пучину, и опустил на палубу. Белая голова спасённого была безжизненно склонена набок, глаза закрыты, полураспущенные крылья раскрытыми веерами лежали вдоль туловища, а на спине зияла большая рана, из которой капала алая кровь, обагряя белоснежные перья.

Рыбак приложил руку к груди птицы и с радостью ощутил слабые, редкие толчки — сердце гуся ещё билось и жило! Рыбак чистой тряпочкой перевязал рану и, осторожно раскрыв клюв, влил в него несколько капель чисто горной воды. Птица зашевелилась и открыла свои прекрасные голубые глаза.

— Ну, вот и славно, вот и хорошо, — ласково сказал рыбак, увидев, что птица оживает. — Теперь самое страшное осталось позади. Вот немного подлечим тебя, а весной ты снова встретишься со своими друзьями.

Птица словно поняла рыбака, доверчиво опустила свою голову на его мозолистую ладонь и затихла.

Жена с дочерью уже ждали судно у причала. Они радостно кричали и приветственно махали ему руками. Но когда увидели, что лодка рыбака почти пуста и продавать почти нечего, то снова залаяли в два голоса:

— Опять ты без рыбы явился, бездельник и лентяй! А на что же нам, бедным, жить длинную и холодную зиму, на что нам покупать одежду, неудачник ты эдакий! Надоело терпеть твое нудное молчание, твою доброту и терпимость. Другие мужчины зубами кусок у другого вырвут, чтобы обеспечить своим семьям достойное и безбедное существование, а ты только и знаешь, что приносишь в дом больных собак и драных кошек! Чтоб ты провалился! Чтоб ты утонул!

— А что это такое белое у тебя под ногами лежит? — спросила жена, заметив у его ног лежащую без движения птицу. — Может, ты поймал большую рыбу?

Рыбак осторожно поднял на руки полуживую птицу.

— Ой, да это гусь! — обрадованно закричала дочь. — Да какой большой и жирный! Где же ты его поймал? Давай скорее сюда, мы сварим из него жирный и вкусный суп и испечем большой пирог!

— Не дам! — твердо ответил рыбак и крепко прижал бедную птицу к своей груди. — Она ранена и нуждается в помощи.

— Ах, так! — закричала жена. — Ну, так знай, что мы от тебя уходим. Надоело терпеть твои жалостливые выходки. Один богатый рыбак предложил мне выйти за него замуж, а моя дорогая доченька тоже долго в девках не засидится. Вот так! А ты оставайся один со своими полудохлыми животными и птицами.

И, тряхнув подолами новых платьев, жена с дочерью собрали свои пожитки и ушли из дома рыбака.

С того дня он остался совсем один, но он не чувствовал себя одиноким. Даже, наоборот, со своими новыми, преданными, хоть и безмолвными друзьями он стал намного счастливее, чем прежде. Гусь вскоре поправился, но ещё не мог летать, потому что одно крыло оказалось сломанным. Рыбак, сидя дома холодными вечерами, подолгу разговаривал со своими питомцами, иногда играл с ними в разные игры. Одно было плохо: его здоровье от постоянной тяжёлой работы, недоедания и усталости становилось всё слабее, а выходы в море на лов рыбы всё реже и реже. И однажды наступило утро, когда он не смог подняться с постели. К тому же от болезни у рыбака начали гноиться уши, видно, он простудил их на холодном, просоленном морском ветру. С каждым днем он слабел всё больше и больше, и однажды сказал:

— Вот я и умираю, мои верные друзья. Ищите себе другое пристанище и новых хозяев, иначе вы погибните вместе со мной от холода и голода. Я настолько ослаб, что больше не в силах ни обогреть, ни прокормить вас, да и припасы все давно закончились.

И те, к кому он обращался, словно поняли его состояние и стали одновременно мяукать, лаять и гоготать, словно переговариваясь между собой. Затем гусь и собака легли около своего хозяина, согревая его больное тело, а кошка поочередно вылизывала его больные уши. Иногда собака куда-то пропадала и приносила в зубах то кусок черствого хлеба, то вяленую рыбу, то засохший сыр. Так продолжалось несколько дней.

Однажды рыбак почувствовал себя лучше: тело его налилось новой силой, уши перестали гноиться и болеть, он всё чаще вставал и занимался своими делами. А кошка однажды вдруг заболела, а потом и вовсе исчезла из дома. Рыбак долго бродил среди скал и деревьев, пытаясь отыскать верного друга, но так и не нашёл его. Он понимал, что кот, зализывая его раны, взял болезни хозяина на себя и теперь ушёл умирать подальше от человеческого жилья. Рыбак долго плакал и грустил, не в силах смириться с потерей. Вместе с ним разделяли его горе и оставшиеся рядом с ним верные и преданные друзья, гусь и собака.

Но что он мог поделать, нужно было жить дальше, ведь друга не вернёшь. Скоро рыбак на своем паруснике снова стал выходить в море, ловить рыбу, продавать её на рынке. Он всегда с радостью возвращался в свою хижину, где его с нетерпением ждали. Он привозил продукты и угощал пса большой сахарной костью, а гуся отборным зерном.

Так проходили дни за днями, недели за неделями. У гуся вскоре крыло совсем зажило, он пытался подлетывать и провожать хозяина вместе с собакой к берегу, когда тот в очередной раз уходил в море. А потом долго смотрели вслед, пока парус не скрывался за горизонтом.

Приближалась весна. Под лучами жаркого солнца сошли скупые южные снега, зазеленели травы и деревья, на южных склонах загорелись первоцветы, с гор хлынули кипучие потоки воды, оживляя все вокруг красками, веселыми шумами, теплом и запахами. Рыбак тоже становился день ото дня всё более оживленным, хлопотливым и радостным, ведь скоро начнется весенняя путина, а значит, появится и рыба, и достаток в доме. Значит, он сможет купить новые снасти, новый большой баркас с голубым парусом и построить новый дом.

С таким настроением он впервые собрался в море, всё было уложено в лодку: снасти, еда, запасы пресной воды и необходимая утварь. Как и всегда, в первый выход его провожали гусь и собака. И здесь что-то случилось с псом: как только рыбак отчаливал от причала, она вспрыгивала на борт, била хвостом об настил и умоляющим взглядом и повизгиванием умоляла взять его с собой. Рыбак относил её на берег и ласково уговаривал:

— Дурашка, ну куда же я тебя возьму, ведь я ухожу надолго. Ты пойми, что твоё место на земле, а не в море. Там нет ни конуры, ни травки, ни простора, которые тебе нужны. Ну, ну, успокойся, оставайся здесь, стереги дом и своего товарища, а то его утащат какие-нибудь озорники и изжарят.

Но никакие уговоры не помогали: едва он отчаливал, как собака вновь запрыгивала на борт, виляя хвостом, хватала его за одежду и тащила на берег, глядя на хозяина преданными глазами. Наконец, рыбак отступился и махнул рукой: мол, делай, как знаешь, только потом не жалуйся.

На этот раз море было спокойным и щедрым, как никогда: уже на другой день лодка была полна рыбой. Рыбак решил забросить свои снасти в последний раз и затем отправиться домой. Он поднял парус, и сети, соскальзывая с борта, стала строчкой прошивать водную гладь. Неожиданно нога рыбака попала в ячейку сети, и его опрокинуло в воду. Уже на глубине он попытался освободиться от сети, но ему это никак не удавалось.

После нескольких безуспешных попыток он уже смирился со своей участью и приготовился к неизбежной для любого рыбака смерти в пучине моря, потому что кончались силы и в лёгких не хватало воздуха, как вдруг он услышал всплеск воды и увидел рядом с собой собачью морду. Пёс с остервенением рвал клыками прочные нити, пока рыбак наконец не почувствовал себя свободным.

Задыхаясь, он вынырнул на поверхность и из последних сил взобрался на борт своего судна. В первую очередь рыбак стал искать глазами и звать своего верного друга и спасителя, но гладь моря была тревожно пуста, и лишь в последний момент он заметил, как в прозрачной глубине в последний раз мелькнули преданные собачьи глаза. Рыбак быстро выбрал из воды свои снасти, надеясь, что собака ещё жива, но тело его друга было уже бездыханным. После этого рыбак долго сидел в лодке и плакал, роняя свои солёные слезы в солёное море.

Лишь вернувшись домой, рыбак понял, что верный пёс спас его от неминуемой смерти, что потому он и рвался с ним в море, что предчувствовал беду. Похоронил он пса на том самом месте, где когда-то нашёл изувеченным и умирающим, и сидел на холодном камне у его могилки, пока не наступила ночь.

Они остались вдвоем — человек и птица. Рыбак всё также выходил в море, а окрепший гусь поднимался на крыло, провожал его до самого горизонта и возвращался поджидать хозяина на самой кромке высокой скалы. Возвращаясь домой, рыбак кормил птицу, увозил свой улов на рынок и пытался его скорее продать, потому что люди постоянно тыкали в него пальцем и с ехидством говорили:

— Поглядите, вон тот самый дурак, который выжил из ума и выгнал из дома свою жену и родную дочь. Он променял их на драную кошку, на больного, зловонного пса, брошенного охотниками издыхать в лесу, и старого гуся, которого он, наверно, с голодухи и слопал.

Рыбак прятал свои глаза, молча перенося издевательства, и на все это вранье отвечал презрительным молчанием и кривой усмешкой. Он по дешёвке отдавал перекупщикам рыбу, чтобы побыстрее избавиться от неё и исчезнуть из этого содома лжи, зла и порочности. И так как этим он сбивал цены на рынке, другие рыбаки и торговцы грозились избить его или поджечь его единственный баркас.

Рыбак вернулся домой и снова занемог, не столько от тяжёлых трудов, сколько от душевных страданий, терзающих его. С каждым днём он всё больше чах и слабел, а через неделю уже не мог ходить, готовить пищу и чинить свои старые, латанные-перелатанные снасти. Ему, откровенно говоря, было всё равно, что с ним будет. Он мечтал лишь об одном: однажды заснуть и не проснуться, унестись в ту сказочную страну его мечты и грёз, где всё прекрасно и гармонично, где всегда уютно и тепло, где не тычут в тебя пальцем и не оскорбляют самыми последними словами, где ценят трудолюбие и скромность, где все люди доброжелательны, веселы и счастливы. Сейчас же он чувствовал себя таким одиноким, заброшенным и несчастным. Даже его верный и последний друг всё чаще улетал из дома и часами парил в высоком небе, словно поджидал кого-то.

Однажды рыбак почувствовал, что наступили его последние минуты. Собрав все оставшиеся в нём силы, он с трудом переполз через порог своей хижины и лёг на спину, чтобы в последний раз посмотреть на голубое небо, прекрасное море и погреться под жарким весенним солнцем. Море было спокойным, ласковым и таким прекрасным, каким он не видел его никогда в жизни; по небу летели белые облака, большие и маленькие, похожие на парусники с белыми парусами, на серых котят и рыжих собак, на заснеженные горы и кувшинки, покоящиеся на поверхности огромного чистого, голубого озера.

«Вот и все, — подумал рыбак, — как вот эти облака, пролетела моя нескладная, никому ненужная жизнь. Пора отправляться туда, выше облаков, выше небесной сини, чтобы обрести там вечный покой». Он смежил свои веки, пытаясь уловить последние мгновения своего пребывания на этой грешной земле.

И тут до слуха его донесся едва различимый шум, похожий на шепот спокойного моря, на лёгкое трепетание листвы в лесу, на шевеление травы под лёгким ветерком. Эти звуки, еле уловимые слухом, лились откуда-то издалека, сверху, постепенно нарастая и приближаясь, перерастая в знакомое созвучие, сопровождавшее его в последние полгода: га-га, га-га, га-га…

Рыбак открыл глаза и увидел спускавшуюся с неба снежную круговерть. Сначала он подумал, что это и на самом деле приближается снежная метель, но, приглядевшись, рыбак понял, что это были его старые и добрые знакомые — гуси, возвращающиеся в родные края после холодной зимы, а среди них его самый верный и последний друг. Гусь летел впереди всех и звал родную стаю туда, вниз, к покосившейся хижине, чтобы хоть чем-то помочь своему спасителю.

Вот птицы спустились до самой земли, схватили рыбака клювами за одежду, подняли в воздух и понесли в неизвестную даль. Сердце его сначала замерло от испуга, но чём больше стая набирала высоту, тем больше рыбак успокаивался. Рыбак смотрел вниз: вот скрылись из вида его старенькая избушка, его рыбацкая лодка с обвисшим парусом, рыбная пристань, где он продавал свой улов, и откуда, заслонив глаза от солнца, на него удивленно смотрели люди и ахали от изумления. А потом исчезли и люди, и горы, и сама земля. От восторга сердце счастливого рыбака билось так часто, что он потерял сознание.

Когда он очнулся и открыл глаза, то увидел, что лежит на берегу тёплого, ласкового моря; у небольшого прочного причала качается белый баркас с голубыми парусами, а недалеко под вечнозелеными красавцами – деревьями стоит крепкий деревянный дом с навесом для просушки рыбацких сетей, с каменными сараями для разделки рыбы. А вокруг ходят улыбающиеся люди и почему-то совсем не замечают его, как будто он жил здесь всегда, с самого рождения, и, само собой разумеется, что человек прилёг на берегу для того, чтобы отдохнуть от трудов.

Рыбак посмотрел в небо и увидел удаляющийся на север гусиный клин. Он, пожалуй, впервые в жизни улыбнулся и помахал ему вслед рукой. От клина оторвался белый комок, сделал над рыбаком прощальный круг и скрылся за горизонтом. А перед взором рыбака ещё долго стояли образы трех верных его друзей: маленького, преданного котёнка, самоотверженной собаки и благородного белого гуся.

Пропавшая зима

В одной огромной прекрасной и сказочной стране, где в один день на юге стоит лето, а на севере зима, где от восхода до захода солнца проходит полусуток, жил-был маленький мальчик по имени Полик. Вообще-то полное его имя было Поликарп, но так звали его только дедушка с бабушкой и ещё прадедушка, мамин дедушка. А папа с мамой звали его Карпушей, чего он очень не любил — да что он, рыба, что ли какая! Карп! Ещё бы сазаном или плотвой звали! Но иногда, под настроение, они называли его ласково Поликом. Это бывало в те редкие дни, когда наступали праздники или его день рождения.

Жил Полик со своей большой семьей на юге, у самого моря, которое в разное время года было разным: синим, голубым, серебряным, иногда серым или красным, особенно во время заката. Но все почему-то называли его Чёрным. Это были благодатные края, где почти круглый год стояло лето, росли плоды, ягоды, овощи, окрестные горы покрывала густая изумрудная растительность, а по берегам росли пальмы, каштаны, магнолии, сосны, бук и другая буйная южная растительность.

Это был райский уголок на земле, куда к теплу, пляжам, ягодам и фруктам, к теплому и ласковому морю съезжались тысячи людей из северных широт и наслаждались невиданными ими щедротами природы.

Однажды к ним в гости приехал дядя Полика, папин брат. Он был шумным, веселым и жизнерадостным. Казалось, с его приездом в их дом пришло еще одно лето. Дядя жил на севере или, как он сам с гордостью говорил, на северах, и работал капитаном на большом ледоколе.

В подарок своему племяннику дядя привёз большие дюралюминиевые санки, пару коньков с ботинками, лыжи и блестящие палки с колечками на концах. Полик с восхищением разглядывал свои подарки, благодарно посматривая на дядю. А родные посмеивались:

— Зачем они здесь, на юге, нужны, здесь и снега-то иной год не бывает. Лучше бы ты ему ласты и маску купил — это было бы в самый раз.

Полик тревожно посматривал на дядю — не отнимет ли? Ласты и маски здесь есть почти у каждого, а вот таких блестящих коньков с ботинками — белых, с голубыми вставками из кожи — он еще ни у кого не видел. Но дядя отшучивался:

— Коньки дарю, чтобы реки льдом застилать, лыжи, чтобы землю снегом укутывать, а санки, чтобы горки леденить. Так ведь, Полик?

И Полик радостно мотал головой, как лошадь, соглашаясь с ним.

Вскоре дядя уехал на свои севера, чтобы, как он говорил, протаптывать ледяные пути для кораблей, которые не могли сами плавать среди льдов. И Полик заскучал: он так любил, когда дядя рассказывал о бесконечных заснеженных просторах, о больших белых медведях, моржах и тюленях, о белых и полярных ночах, о северном сиянии, когда в полсвода играет и переливается радуга на чёрном небе. Ах, как это должно быть красиво: радуга на чёрном небе! Полик представлял это в своём воображении, и у него аж захватывало дух.

И ещё дядя рассказывал, как это здорово мчаться на санках с горы, когда сзади вихрится снег, а в лицо бьёт тугая струя обжигающего ветра. А как здорово встать на коньки и лететь по бесконечным ледяным просторам, когда ветер подталкивает тебя в спину, и ты не в силах остановиться — так маняща и захватывающа скорость. А что может быть лучше, чем побродить на лыжах по заснеженной тайге, полюбоваться на дивный, укрытый толстыми снежными шапками лес и покататься с гор!

Полик с нетерпением ждал, когда упадёт первый снег, чтобы самому проложить по нему первую лыжню, или, когда появится первый ледок, покататься по нему на коньках. Каждое утро перед тем, как пойти в школу, он подбегал к окну и смотрел на улицу: не порхнёт ли снежинка, не образовался ли в лужах молодой ледок. Но за окном стояла всё такая же слякоть, с моря дул противный, холодный, пронизывающий ветер, а по небу ползли тёмные тучи. Полику всё казалось тёмным, серым и безрадостным: дома, деревья, машины, люди, море, горы и сама жизнь. Но зимы, настоящей зимы со снегом, льдом, обжигающими морозными ветрами всё не было и не было. Пропала зима. Уже прошёл ноябрь, декабрь подбирался к своей середине, а ничего не менялось — погода словно издевалась над мальчиком, она будто из упрямства не хотела меняться. И это именно тогда, когда у него появились и санки, и лыжи, и коньки. Нет, это просто издевательство! Полик каждый день по нескольку раз приставал к родным с распросами:

— Когда же наступит зима?

Прадедушка отвечал философски:

— Эх, внучек, мне бы твои заботы! У меня уже давно она наступила, и тебе я тоже желаю, чтобы к тебе эта проклятая бабка не приходила как можно дольше.

Полик не понимал старика: как это можно желать, чтобы не наступала зима, ведь она так прекрасна. Бабушка с дедушкой говорили что-то про циклоны и антициклоны, про поздние зимы — они, видно, еще надеялись, что к ним зима придет не скоро. Мама с папой понимали нетерпение сына, потому что и сами любили иногда покататься на коньках и лыжах, и успокаивали Полика:

— Ты не волнуйся, сынок, зима обязательно придёт.

— А когда? — настаивал сын.

Мама с папой переглядывались и отвечали:

— А вот наступит новый год, и зима придёт.

Вот до нового года осталось всего несколько дней, а зимой и не пахло: так, иногда покружится мокрый снежок, упадёт на сырую землю и растает, а ночной ледок, образующийся на лужах, растекался водой под первыми же солнечными лучами.

Однажды Полик сидел в своей комнате перед телевизором, смотрел мультики, поглядывая в окно — не мелькнёт ли в нём снег, а потом с досадой вслух сказал:

— И где шатается этот новый год! Идёт, идёт, и никак не дойдёт! Как будто он тащит на себе тяжеленный мешок с подарками! Как будто они кому нужны! Так, сладкоежкам только…

И в этот момент с силой распахнулось окно, и в комнате наступила кромешная тьма. Полик закричал, бросился на диван и закрылся подушкой. Он думал, что это ураган ворвался в окно и теперь подхватит его в свои мягкие, неумолимые объятья и унесёт неведомо куда. Но в комнате было тихо и тепло и ничто не напоминало о стихийном бедствии. Полик осторожно приподнял подушку и увидел маленького мальчика в голубой шапочке и в длинном, до самых пят, халате, тоже голубом, отороченных белым мехом и разрисованных звёздочками, солнцем и месяцем. Лицо у него было маленькое, гладкое, с маленьким носиком и розовое, как у младенца. Только голубые глаза выделялись на общем фоне, как пуговички на белом халате. Мальчик был гораздо моложе Полика — может быть, год, ну от силы два.

Вот мальчик оглядел комнату и неожиданно чихнул. И в этот момент он увидел прячущегося Полика и улыбнулся ему. Полик отбросил подушку в сторону и почему-то шепотом спросил:

— Ты кто?

— Я? Я Новогодик.

— Новогодик? Почему у тебя такое странное имя?

— Почему же странное, обыкновенное. Ведь вот тебя же зовут Полик, и ничего.

Полик засмущался, ответил:

— Ну, это меня родители и бабушка с дедушками так зовут, а на самом деле я Поликарп — так звали отца моего прадедушки. Вот и назвали, — со вздохом закончил мальчик.

— Тебе не нравится твоё имя?

— Нет, ничего — привык. А… А ты откуда появил… приш… прилетел, а?

— Я? Я прилетел из будущего.

— Как из будущего! Но разве можно появ… прид… прилететь из будущего?

— Людям нельзя, а мне можно, — просто ответил мальчик, как будто он говорил о пирожках с картошкой. Он посмотрел на Полика. — Ты что, так и не понял? Ведь я Новый Год! Вот тебя родители зовут Поликом, а меня Новогодиком. Теперь понял?

— Аг-га, п-понял, — заикаясь, ответил Полик. — А как же ты очутился именно здесь, в моей комнате?

— Так ты же сам меня ругал: где он шатается, где он шатается! А теперь ещё и спрашивает почему, — надулся мальчик, взобравшись с ногами на стул. — Слова надо подбирать. Я не люблю, когда на меня сердятся.

— Ну, извини, я не нарочно, это я от досады. Жду зиму, а её нет и нет, как будто она провалилась куда!

— А я-то здесь при чём? — спросил Новогодик.

— Родители мне сказали, что, как только наступит новый год, так и зима придёт, — ответил Полик и вздохнул. — Так хочется на коньках, на санках или на лыжах покататься, а там только грязь да дождик. По грязи не покатаешься.

— Это правда, по грязи на лыжах ещё никто не катался, — ответил Новогодик и засмеялся. Он посмотрел на Полика. — Ну, ничего, не расстраивайся, ты ни в чём не виноват. Это всё Зима. И куда она только запропастилась, карга старая!

— Так ты тоже не знаешь, где она находится? — с удивлением спросил Полик.

— Ну откуда! Вот меня и послали её искать, а то какой новый год без зимы.

— Это точно, — охотно согласился Полик. — Без зимы никакого нового года быть не может. Так, скука одна.

— Вот и отец мой также думает, — отозвался Новогодик. — послал меня разыскивать эту пропащую и проклятущую Зиму. А где её искать, ума не приложу. Придётся волшебной льдинкой воспользоваться.

С этими словами Новогодик достал из кармана большую круглую льдинку и стал в неё смотреться.

Полик вскочил с дивана.

— А мне можно?

— Ну ладно, посмотри уж, — с неохотой согласился Новогодик. — Хотя это и не положено — другим в неё смотреть. Но так уж и быть.

В льдинке, как на экране телевизора, появился старик с бородой, который бегал среди нагромождений какого-то хлама, махал руками и кричал:

— И куда же подевался этот негодник! Его только за смертью посылать, паршивца эдакого! Знал бы такое дело, сам бы сходил, да вот ноги совсем не ходят, проклятущие. Эй! — кричал старик, — месяц, неделька, день, ночка, утро и вечер, осмотрите мне всю землю, но чтобы к завтрему найти мне этого проказника! Ну, паршивец маленький, вот ужо вернёшься домой, я тебе взгрею по первое число! Хотя, по первое я уже не успею, а вот тридцать первого декабря, как Бог свят, выпорю!

— Что это за сердитый старик? — спросил Полик.

— А ты не догадался?

— Нет.

— Да это же мой папка, Старогод. Отживает своё, вот и злится. Он-то меня и послал искать пропавшую Зиму. А где её найдёшь, зарылась где-нибудь в сугроб и дрыхнет без задних ног. Ну, ничего, сейчас поищем ещё.

Новогодик стал гладить волшебную льдинку пальчиком, и в ней, как в калейдоскопе, замелькали горы, леса, пещеры, торосы, поля, ометы, дворцы, хижины, подводное царство, облака. Наконец, мальчик радостно завизжал и сказал:

— Ага, вот где она спряталась, злюка!

Полик тоже увидел какую-то избушку, в углах которой вместо паутины свисали гирлянды из снежинок. Стены избушки были покрыты серебряным инеем, с пола и потолка росли огромные сосульки, похо-

жие на сталактиты и сталагмиты, которые сверкали всеми цветами радуги. Посреди избушки на огромном мягком сугробе лежала старуха с длинными седыми волосами, укрытая пухово-снежным одеялом, и храпела так, что снежная паутина вздрагивала при каждом её выдохе.

— Это и есть Зима? — спросил Полик.

— Она, родная, — ответил Новогодик. — Ну, чтож, Полик, мне пора отправляться, времени совсем мало осталось. А то останутся люди без снега, без льда и нового года.

— А я! — закричал Полик.

— А что ты?

— Возьми меня с собой, Новогодик. Ну, пожалуйста! — взмолился Полик.

— Я бы взял, да нельзя, — ответил Новогодик. — Ведь если я не успею вовремя разбудить эту соню, ты останешься в старом году и уже никогда не попадёшь в новый год. Нет, я рисковать тобой не хочу. А как же твои родители? Ведь они будут беспокоиться о тебе.

— А я им записку оставлю! — радостно закричал Полик. — Тогда они будут знать и не станут беспокоиться.

— Записку? — с недоумением спросил Новогодик. — А что это такое? Ты понимаешь, я только ещё нарождаюсь и не всё знаю, — пояснил Новогодик, увидев недоуменное лицо Полика.

— Ну, это листочек такой с записанными словами, где я всё объясняю.

— Ага, листочек. Ну, тогда пиши.

Полик сел за свой письменный стол, поковырялся в носу, посмотрел в потолок и, высунув от усердия язык, написал: «Дорогие мама и папа, бабушка и дедушка и ещё прадедушка, обо мне не беспокойтесь, я уехал вместе с Новогодиком искать пропавшую Зиму. Ваш Полик.» Потом он зачеркнул слово “уехал” и сверху надписал “улетел”, затем подумал, снова зачеркнул и надписал «отправился». Слово получилось многоэтажным, но зато многозначительным и красивым.

— Ну, всё? — с нетерпением спросил Новогодик.

— Всё.

— Тогда собирайся скорее, одевайся потеплее, чтобы не замерзнуть. Что у тебя там есть подходящего?

— А вот, — ответил Полик и распахнул свой шкаф, в котором находились тёплые вещи. Он отобрал шерстяные носки, двое штанов, демисезонное пальто, вязаную шапочку, варежки из козьего меха.

— И это всё? — спросил Новогодик. — Более теплого у тебя ничего нет? Ну, валенок там, меховой шапки, рукавиц и тому подобного?

— Н-нет, — с дрожью в голосе ответил Полик, понимая, что все его мечты и планы тают и рушатся, как снеговик под жаркими лучами солнца.

— Да ты в этой одежде в одно мгновение превратишься в ледышку! — закричал Новогодик. Мальчик посмотрел на чуть не плачущего мальчика и со вздохом сказал: — Ладно, уж, помогу тебе. Ох, навязался ты на мою шею. Но, как говориться: сказал “а”, говори и “б”.

Он достал свою волшебную льдинку, провёл по ней ладошкой и что-то прошептал. И в тот же миг Полик оказался одетым в шубу-дублёнку, в тёплую шапку – ушанку, в меховые рукавицы, стеганые штаны и обутым в валенки. В этом наряде он напоминал колобка на двух ножках, отчего Новогодик рассмеялся и сказал:

— Вот теперь ты одет в самый раз, по погоде. Ладно, а как же передвигаться будешь, горе ты мое луковое, — не тащить же тебя на себе. Это что? — спросил он, показывая в угол, где были свалены дядины подарки.

— Это? Это санки, лыжи, коньки, — ответил Полик. — Мне их дядя недавно подарил. Он с северов приезжал. А что?

— Ага. Сгодится, — подытожил Новогодик. — Забирай всё с собой и садись на эти вот, как их, санки, и держись как следует, а то свалишься и голову свернёшь.

Полик сел позади Новогодика, между собой и ним положил лыжи с палками, через плечо перебросил связанные шнурками коньки и обхватил Новогодика за талию. Полик увидел, как распахнулись створки окна, внизу что-то зашелестело, зашумело, и через мгновение они уже летели.

От страха мальчик зажмурил глаза, а потом открыл их и увидел чудесную картину: из-под ног уплывал их дом с раскрытым окном его комнаты, его родной город с башенками старинных замков, с телебашней, с парками и океанариумом; горы, обступавшие город, становились все ниже и ниже, словно игрушечными, а море маленьким, похожим на огромную лужу, потому что Полик впервые видел его от края и от края. Дух захватывало так, что спирало дыхание и бешено и часто, будто маленький молоточек по наковальне, стучало сердце.

Но постепенно страх Полика сменился любопытством и он во все глаза смотрел, как внизу проплывают, словно игрушечные, селения, расчерченные лесополосами ещё зеленеющие поля, как букашками ползут по ленточкам дорог автомобили, как чёрными, серыми и зелёными змейками извиваются реки, речки и речушки, словно они все разом решили переползти в другое место. Испуганные птицы с криками шарахались от непонятного летящего существа. Восторг от полета постепенно сменился у Полика усталостью, а потом и безразличием.

В какое-то мгновение Полик подумал, а как же они летят. Он посмотрел вниз и увидел внизу две пары серебристых крыльев, приросших к санкам, которые без устали махали, неся их в неведомую, такую непонятную и одновременно такую желанную сказочную даль.

— А скажи, Новогодик, — спросил громко Полик, стараясь перекричать свист и шум ветра, — разве у санок могут расти крылья? Ну, я понимаю, у птиц там, у зверей, у людей даже, но чтобы у санок!

— Неужели ты не понимаешь, — прокричал в ответ Новогодик, — что если ты сильно хочешь, чтобы твоя мечта сбылась, то у неё вырастают крылья! Понимаешь?

— Кажется, понимаю, — подумав, ответил Полик.

Вот постепенно внизу пейзаж стал меняться: светлые и зеленеющие поля сменились на чёрные, пошли почти сплошные леса, лишь изредка разрезанные ленточками рек и разреженные болотами и горами.

— Скоро прилетим, готовься к посадке! — закричал Новогодик. — Она должна быть где-то здесь! Надо искать её логово!

Вот санки стали снижаться, коснулись земли и покатились по травяному насту. Наконец они остановились, Новогодик и Полик встали и огляделись.

Кругом, насколько хватало взгляда, были лишь лесные буреломы, старые разрушающиеся горы и болота. Новогодик вздохнул и сказал:

— Придется пораспрашивать, где эта паршивка прячется.

— Кого спрашивать, ведь здесь же нет ни одного человека? — с удивлением спросил Полик.

— И вечно вы, люди, себя превозносите, как будто, кроме вас, на свете никого не существует, — с укоризной ответил Новогодик. — А на земле, между прочим, живут много зверей, птиц, рыб и много других существ. А вы все: мы — человеки, мы — венец природы, мы самые умные, мы самые-самые!

Полик сконфузился, свесил голову от стыда и тихо сказал:

— Я этого не говорил.

— Не говорил, не говорил, — передразнил его Новогодик. — Зато так думаешь.

— Ну, извини, я не знал.

— Ладно, чего там, пошли.

И они тронулись в путь, перелезая через поваленные деревья, перескакивая через ручейки и обходя болота, переваливаясь через камни и валуны. Вдруг прямо перед ними на полянку выскочил облезлый заяц. Он, увидев их, съёжился, прижал длинные уши к спине и задрожал. Новогодик засмеялся.

— Да ладно тебе дрожать-то, зайчишка-мужичишка, не тронем мы тебя. Ты лучше скажи, где нам Зиму найти?

Заяц осмелел, приосанился и заверещал человеческим голосом:

— Я бы и сам хотел знать, куда подевалась эта чертовка! Зимой, конечно, холодно, голодно и неуютно, но мне уже пора менять шубку, а я этого сделать без снега никак не могу. Видно, так и придётся мне ходить облезлым всю жизнь.

Зайчишка-мужичишка заплакал, закрывая передними лапками глаза, но Новогодик стал его утешать:

— Ах ты, бедняга! Ну, ничего, постараемся помочь твоему горю.

— Спасибо, Новогодик, спасибо, мальчик, — снова заверещал заяц. — На добро зайцы всегда отвечают добром. Может, и я вам когда-нибудь пригожусь.

А мальчики пошли дальше. В тёмном лесу они увидели сидящего на кедре ворона, который, зажав в своих когтях камушек, чистил об него свой клюв.

— Эй, ворон-каркун! — закричал Новогодик. — Привет!

Ворон от неожиданности выронил камушек и замахал чёрными крыльями, потом с досадой прокаркал человеческим голосом:

— Чтоб черррти вас побрррали — напугали до смерррти!

— Что это ты на дереве свои когти точишь, клюв свой чистишь?

— Оттого и на деррреве, что вот такие паррршивцы готовы схватить тебя и съесть. Недавно вот лиса, рррыжая бестия, ко мне подбиррралась, так еле крррылья унес. Нет уж, я лучше на деррреве посижу.

— Мы-то тебе чем досадили, ворон-каркун, мы не вороноеды?

— Да я не о вас, а так, вообще, — ответил ворон. — А вас какая нужда завела в наши дебррри?

— Да вот Зиму ищем, — ответил Новогодик. — Ты, случаем, не видал?

— Нет, нет, не видал, — замахал ворон крыльями. — И видеть её не хочу, эту злую каррргу! Что от неё хорррошего видит наш птичий

нарррод? А ничего: корррмежку как хочешь добывай, вволю не полетаешь — крррылья отморррозишь, да и скучно. Нет, не знаю, не видал.

— Ну ладно, не видал, так не видал, — сказал Новогдик. — Прощай, ворон-каркун. Не болей.

Ворон снялся с дерева, расправив могучие крылья, и прокаркал человеческим голосом:

— Прррощайте-е-е! Если понадобится помощь, позовите старррого ворррона-каррркуна!

Новогодик с Поликом пошли дальше. Лес становился все гуще и чернее. Идти становились всё труднее. В один момент в чаще что-то затрещало, и мальчики увидели, как прямо на них прёт медведь. Они так и остолбенели. А медведь подошёл к ним, обнюхал обоих и отвернулся.

— Что вам надо в моих владениях? — проревел он человеческим голосом.

Новогодик дрожащим голосом спросил:

— А ты нас не съешь, медведь – ведун?

— Нужны вы мне, малявки, — прорычал медведь. — Я за лето так отъелся, что мне теперь на всю зиму хватит.

— На всю зиму, говоришь, — осмелел Новогодик. — Что-то её не видно, этой Зимы. Не знаешь, где она, случаем?

— Как не знать, конечно, знаю, — ответил медведь. — Залезла в свою пещеру в вечной мерзлоте и дрыхнет там, небось, старая ведьма! А я тут шатайся из-за неё по этим завалам. Была охота — шерсть свою об сучки обдирать! Мне пора в берлогу забираться, чтобы отоспаться по-медвежьи, а ей, видите ли, и дела никакого до меня нет. Да разве я один такой страдалец! Была б моя воля, я бы ей космы-то повыдергал.

Новогодик обрадовался:

— А ты покажи, медведушка, где она устроилась, мы её быстро в чувство приведём!

— Правда, что ли? — обрадовался и медведь-ведун. — Тогда идите за мной.

Привел их медведь-ведун к высокому и крутому яру и показал на нору среди корней дерева.

— Тут она, ведьма косматая. Ну, вы тут давайте без меня. Если что, найдёте на старом месте, вдруг помощь какая понадобится.

— Спасибо, медведушка, и за помощь, и за совет. Теперь мы и сами справимся, — ответил Новогодик вслед уходящему медведю.

Мальчики подошли ко входу в нору и увидели дверь, из щелей которой выходил морозный пар.

— Ага, вот она где спряталась, родная, — сказал довольно Новогодик и толкнул дверь.

Она растворилась, и мальчики увидели большую пещеру, больше похожую на ледяной дворец. Её стены, потолок и пол сверкали кристаллами льда, свисающей снежной паутиной и торчащими сосульками, переливающимися всеми цветами радуги. Толстые колонны изо льда поддерживали высокой голубой свод, на котором мигали звёздочки, и висел бледно-жёлтый полумесяц.

Мальчики вошли внутрь и осторожно двинулись вперёд. В зале было много дверей, но они боялись открывать их, ведь неизвестно, что ждало их там. Посреди залы стоял длинный ледяной стол, вокруг которого стояли кресла, тоже ледяные. Только стол был из розового льда, а стулья из зелёного. Никаких светильников и окон в ледяном дворце не было, но вокруг было светло, словно днём, будто свет исходил из ледяных стен и потолков.

Вот Новогодик остановился около большой, причудливой двери и сказал:

— Наверное, Зима здесь, ведь она главная среди своего семейства.

Они отворили дверь и разглядели спящую на мягком сугробе старуху, ту самую, которую они уже видели в волшебном ледяном зеркале. Не церемонясь, Новогодик стал тыкать Зиму в бок и кричать:

— Эй, старая, а ну-ка вставай, что-то заспалась ты в этом году! Вставай, вставай, хватит нежиться!

Старуха что-то промычала, повернулась на другой бок и снова, было, захрапела, но Новогодик беспощадно мутузил её по бокам, пока та не села в постели и не зевнула во весь рот, потягиваясь и стоная. Наконец она открыла глаза и недовольно проворчала:

— Ну, кто тут еще? Поспать не дают, все косточки мне помяли, ироды! — В конце концов, заметив мальчиков, Зима удивленно взглянула на них и закричала: — Новогодик, а что ты тут делаешь? Разве уже время?

— А, очухалась наконец-то, старая! — закричал на неё Новогодик. — Дрыхнешь без задних ног, чуть все не проспала, до нового года всего два дня осталось, а тебе и заботушки нет!

— Как два дня?! — старуха подскочила на постели. — Не может быть! Ведь вот только что уснула! Ой, заспалась старая! Ой, беда мне! Небось, людишки проклинают меня, а я-то, а я-то!

Зима засуетилась и стала застилать свою постель, ворча на ходу:

— Видать, натрудилась сильно, вот и спала, словно мёртвая! А я всё узоры да снежинки вязала, всё радовалась, какие они у меня красивые получаются. Вот, посмотрите-ка. Ну, как?

Мальчики посмотрели на гору узоров и снежинок в углу. Новогодик ответил:

— Да, навязала ты много. Как, красиво? — спросил он у Полика.

— Да, очень, — с восторгом ответил Полик, глядя на причудливые узоры и снежинки, сплетённые из морозной паутины. — Я никогда таких ещёё не видел.

— А это кто? — спросила Зима, показывая на Полика. — Брат твой, что ли?

— Это мой друг, — просто ответил Новогодик.

— А, ну друг так друг, мне какая разница, — отмахнулась Зима и выбежала из своей ледяной спальни, крича во всю мочь:

— Эй, бездельники, лодыри, тунеядцы, просыпайтесь! Быстро за работу!

Полик с удивлением наблюдал, как отворялись двери дворца и оттуда выходили его обитатели. Он узнавал Деда Мороза в красном халате и красном колпаке, отороченных белым, серебристым инеем, его внучку Снегурочку, шумливую и шаловливую, которая не стояла на месте, а только кружилась, плясала и пела. А вот и Снеговик с торчащей морковкой, ведром на голове и старой метлой в руке. Остальных Полик не знал, но они все казались ему знакомыми и такими родными, что он невольно заулыбался.

— Бабуля, поесть бы, а то живот сводит от голода, — пожаловался мальчик с бе