СВЯТАЯ

Повесть

В углу комнаты, возле печки был привязан телёнок, маленький, только недавно народившийся телёночек. Телёнок завозился, и хозяйка была вынуж-дена бросить дело, которое привязало её к столу. Нужно было подставить под телёнка помойное ведро, чтобы не разводить в избе лишнюю мокреть. Убрав помойное ведро, хозяйка напоила телёнка из бутылки разбавленным коровьим молоком и села вновь за стол.

За столом была у неё важная работа. Она обряжала иконы святых. Иконы приносили со всего села и даже из соседних сел. Для убора икон применялись белая серебристая и красноватая медная фольга да ещё креповая бумага разных расцветок. Фольга очень тонкая и требует нежного, деликатного обращения. С креповой бумагой работать проще. Из фольги хозяйка восстанавливает оклад. Из фольги же и креповой бумаги вырезает детали цветов разной конфигурации – лепестки, листики, а иногда можно рассмотреть цветочные тычинки. Из дета-лей собираются цветы. Детали связываются тонкой медной проволокой. Лучше получаются такие цветочки, которые мастерица знает с детства, которые встре-чаются в природе и в домашних условиях, на цветах, растущих в горшках на столе и на окнах. Встречаются цветы, от которых глаза трудно оторвать, красо-ты неописуемой.

Мастерица не только цветы вяжет, но может и киот, и образ святого об-новить. Бывает, принесут образ святого убрать, киот грязный, весь в саже, краска облупилась, видны широкие трещины. Мастерица вынимает образ свя-того из киота, киот отмоет и просушит, собьёт его плотнее, трещин становится не видно. Потом зачистит старую облупившуюся краску, обновит цветным ла-ком, подклеит бумажную основу и киот выглядит как новенький. Если облу-пился и сам образ святого, обновит его лик, подберёт по цвету краску. Есть у мастерицы и акварельные краски, и масляные, и гуашь. Конечно, получается далеко не реставрированный образ, но хорошо обновлённый и в деревенской избе будет радостно от святого образа. Особенно, когда перед образом будет гореть лампада.

Мастерица знает, что заглазно зовут её односельчане Святая, а кто-то с иронией – Святоша. Правда, в глаза называют ее Михаловна, Анна Михайлов-на, тетя Оня. Это зависит от возраста людей, которые к ней обращаются. Толь-ко не знает, за что у неё такое прозвище? Может быть, за то, что обряжает ико-ны с ликами святых или за то, что жизнь свою она прожила праведно. Не зари-лась на чужое, не лгала, чтобы добиться для себя выгоды. Старалась помочь людям, своим ближним, соседям, односельчанам и даже не знакомым ей лю-дям, которые встречались ей по жизни.

Вырезая детали цветов, связывая их в цветок и приклеивая к киоту, Анна Михайловна часто вспоминает свою жизнь. Иногда вспоминается детство, ино-гда зрелые годы, её жизнь в нужде и заботах, в горе и радости. Всего в жизни хватало.

1

Родилась Анна Михайловна в год, когда отмечалось девятисотлетие со времени Крещения Руси, введения христианства на Руси в то древнее время, про которое только легенды дошли до нынешних людей. Была она первым ре-бёнком в многодетной семье. За ней на свет появились братья Иван, Петр, сест-ры Евдокия, Татьяна, Марфа. Были ещё и братья и сестры, которые умирали в младенчестве. А вот шестеро дожили до зрелости, до старости. И у каждого из них была своя жизнь.

Только Оня научилась ходить, как мама стала посылать её посмотреть, не проснулся ли Ваня. Если проснулся и не плачет, надо качнуть зыбку. А когда Петя занял зыбку, то она уже должна была следить за двумя братиками. Одного покачать в зыбке, другого накормить. Хоть кормёжка не ахти какая, но кусочек хлеба и картошину она уже могла дать братику. Братьев в зыбке вскоре стали заменять сестрёнки. Забот у Они прибавилось.

Когда сестрёнка Дуня стала присматривать за младшими, Оню уже брали на работу в луга, в поле. По дому тоже работы хватало. Она пряла и ткала, шила младшим одежду. Убирала скотину, полола в огороде. Работница в доме неза-менимая. Когда появлялись ягоды, грибы, ходила в лес и в луга. Земляника с молоком, жареные грибы разнообразили деревенское питание. Запасала дары природы и в зиму. Ягоды и грибы сушили на солнце, грибы солили для зимы в бочках. А с солёной капусткой, грибами и запасённой картошкой зима уже не так страшна.

Крестьянское хозяйство небогатое, но в семье Колокольцевых есть ло-шадка и корова, в зиму оставляют трёх, а то и четырёх овечек. В стадо весной провожают уже десяток овец с молодняком. Корова кормит семью молочком. Лошадь во всякой работе крестьянину первая помощница. Без овец тоже нель-зя. Это и мясо в зиму, и овчина на полушубки, и шерсть для пряжи, из которой вяжут чулки и рукавицы, ткут «шерстянку». Есть с десяток кур. Всякая жив-ность требует заботы и ухода. Никакая работа не обходилась без Они, и ника-кой работы она не чуралась.

Пришла пора, выросла девушка, заневестилась.

– Ой, отец, как бы Онюшка замуж не выскочила! Трудно нам без неё бу-дет, – говорила мать отцу – помощница наша дорогая.

– Ничего, мать, сыщется жених, пусть выходит, своё счастье устраивает. Наши младшие дети уже тоже взрослыми становятся, помогают в семье, кто как может, друг другу помогают. Это большое дело. А пример они с Они брали.

И всё-таки Оня, по деревенским меркам, в девках засиделась. Уже за два-дцать лет, многие девушки моложе её замуж вышли, братья о женитьбе заду-мываются, а Оня остаётся первой заботницей о доме.

Теперь уже мать стала беспокоиться, как бы Онюшка в вековухах не ос-талась.

– Не беспокойся, мама, моя пора ещё не пришла. Наживусь ещё и замужем.

Проводив престольный праздник, день Покрова Пресвятой Богородицы, в народе просто день Покрова, который венчал летние заботы крестьян и потому отмечался весело с размахом и разгулом, с гостями за праздничным столом, Михаил Сергеевич собрался на базар, продать немного хлеба – ржи, проса – на нужды семейные. Деньги в семье нужны. Кому-то нужна обновка к зиме, дров-ни надо обновить. Взял с собой Оню и Ваню. Пусть торгуются, да и обновки себе выберут.

На базаре рядом с ними в торговом ряду оказались мужчина из соседнего села с сыном. Между соседями завязался разговор. Пожилые люди говорили о своих заботах. Какой был урожай по разным культурам, какие культуры лучше возделывать на их участках. Молодёжь тоже нашла темы для разговоров.

Потоедовский Максим пригласил Ивана Колокольцева заглянуть к нему, если выпадет случай побывать в Потоедове.

– И ты, Анюта, заходи, коль выпадет случай. Село наше приветливое. А наш дом найти просто. От центра села, от церкви, вдоль улицы на юг, с левой стороны седьмой дом. Да кого угодно спросите, мол, Чубраковы, где живут? Любой скажет.

Иван, в свою очередь, тоже пригласил Максима к себе в гости, если слу-чится быть в Чердакове.

Случай никому не выпал, а вот через неделю Чубраковы преднамеренно наведались в Чердаково. Максим уговорил своего отца посватать за него Аню-ту, с которой на базаре познакомились. Ерофей Елисеевич сам видел Анюту, ему она тоже приглянулась. Да и отец ее, Михаил Сергеевич, видать мужик не зряшный.

– Что это тебя, сынок, потянуло в чужие края, хоть Чердаково и не очень далёкое село. Тебе, что своих потоедовских девок не хватает? Ты подумал, как твоя разлюбезная жёнушка будет привыкать к чужим людям? Нет, не к чужой семье – это всем женщинам пережить приходится, такая у них доля, – а к чу-жим людям в селе.

– Привыкнет, тятя, и к нашей семье, и к нашим сельским людям. Ни она первая, ни она последняя в чужое село замуж выходит. Все привыкают, и она привыкнет. Лишь бы я ей по душе пришёлся.

– Что, сын, иль сомнения берут, что не приглянешься? Тогда, может быть, не надо и со сватовством связываться. Если откажет твоя разлюбезная, как то-гда людям в глаза смотреть? Все говорить будут, что Максимом Чубраковым в Чердакове побрезговали. Тогда и в своём селе к девкам на козе не подъедешь. Как же, Максим – отказник.

– Ничего, тятя, давай съездим. Скажем, что по пути в Спасск заехали. Если к нам отнесутся со всей душой, тогда ты начнешь говорить по делу. Сам заметишь, как к нам отнесутся. Ты у нас понятливый и все сделаешь как надо.

– Ладно, иди, запрягай и собирайся по-человечески. Сам знаешь, что встречают по одёжке.

Михаил Сергеевич встретил своего базарного знакомца из Потоедова приветливо. Иван с Максимом уединились, по огороду прошлись. Иван пока-зал, что огород они к зиме подготовили, землю перепахали. Максим прогово-рился Ивану, с какой целью они приехали. Иван не удивился сказанному. Сест-ра его многим казалась девушкой завидной. Максим заметил, что изба у Коло-кольцевых чем-то похожа на их потоедовскую. Да и двор, чем-то похож. «Вот, Анюте уже легче будет привыкать к нашему дому, он на ихний похож» –подумал Максим.

Когда ребята вошли в дом, Максим заметил, что хозяева ради гостей стол накрывают. Заняты этим Анюта и её мама. Михаил Сергеевич поинтересовался у Максима, приглянулось ли ему Чердаково.

– Да. Село ваше чем-то похоже на наше Потоедово. Избы одинаковые. Только наше село вытянуто с севера на юг, а ваше – с востока на запад. И ещё наше Потоедово, побольше вашего. Если кому придётся переехать из одного села в другое, привыкнуть можно быстро. – Максим поглядывал на Анюту, поймёт ли она, что он имеет в виду. Да и она, вроде, раза два в его сторону глазками стрельнула.

– Уж, не к нам ли в Чердаково, ты, Максим, решил перебраться, раз гово-ришь, что к нему можно быстро привыкнуть?

– Ты уж извини, Михаил Сергеевич, – заговорил Ерофей Елисеевич – у вас, вроде, товар, у нас – купец. Может быть, товар вместе с купцом и пере-едет? – Ерофей Елисеевич внимательно посмотрел на хозяев дома, поняли или нет они его намек?

Оня ушла в чулан, который одновременно был и домашней кухней. А Михаил Сергеевич поинтересовался, какой это товар имеет ввиду гость.

– Да, вот, видишь ли, сын мой Максим, который здесь же и присутствует, как увидел в базарный день вашу Оню, так места себе не находит. Говорит, хо-чу, тятя, жениться, поезжай, говорит, посватай за меня Оню. А я и его с собой взял, чтобы его вся семья, чубарого, увидела. Ну что, Сергеич, скажешь? Что ты скажешь, Мария Ивановна?

– Я так считаю, что сама Оня должна ответить, ведь ей жить. Я поперёк её воли не буду, – ответил Михаил Сергеевич.

– Ой, что же мы говорим о деле, к еде, не притронувшись, – засуетилась Мария Ивановна.

Пригласили Оню, и отец сказал, вот, мол, Ерофей Елисеевич просит её руки за своего сына Максима, спросил её, согласна ли она стать женой Мак-сима.

– Воля ваша, тятя и мама, если вы не против, то я согласна. Максим мне ещё на базаре приглянулся.

Свадьбу сыграли на Михайлов день, престольный праздник села Потоедо-во. Свадьба была весёлой. Родни и у жениха, и у невесты много. В день свадьбы выпал снег. По приметам молодая семья должна быть богатой и счастливой.

2

На следующий день после свадьбы Оня уже во всём помогала свекрови, называла ее, как и Максим, маменька. Свекровь считала, что её Максим в вы-боре не ошибся. Молодая и статна, и красива, и ко всем делам гораздая. С зо-ловкой Настей, сестрой Максима, тоже нашла общий язык. Кроме Насти у Мак-сима есть сестра Феня, которая замужем и живёт с мужем на соседней улице и ещё два брата, Фёдор и Никифор. Оба женаты и отделены от семьи. Фёдор уже давно живёт самостоятельно, а Никифора отделили только прошлой весной. Вся родня одобряла выбор брата, сноха всем пришлась по душе.

Свекровь Аксинья Филипповна нахваливала всем свою сноху особенно после того, как побывали с ней в церкви.

– Молодая, боголюбивая. В церкви молилась, а не просто на иконы глазе-ла. Значит, воспитана в семье с добром.

Вскоре Максим с Анютой (так её звал только он, другие звали Оней, как звали её в родной семье) поехали за камышом. Максим накосил камышу, когда ударили морозы, река встала, а снега ещё не было. Камыш связали в снопы и утеплили им хлев, в котором содержались овцы.

– Мы каждый год ягняток молоденьких в избе держали, – объяснял Мак-сим – теперь пусть в хлеве будут с рождения. Хлев тёплый и закут я им сделал, не замёрзнут.

– Мы тоже маленьких ягняток брали в избу, – сказала Анюта и удивилась, оказывается и в Потоедове и в Чердакове люди одинаково поступают.

– А я, когда маленьким был, любил с молодыми ягнятками бодаться. Бабушка меня чубарым дразнила, говорила, что у меня чуб кучерявый, как шёрстка у ягнёнка. Да и фамилия наша от какого-то древнего деда, говорят, его прозвище было Чубрак, то есть чубатый. Да вот ещё мне природа кудряшки по-дарила. А ещё нас в селе и Чубаровыми называют, это уличная фамилия. Да так и в каждой семье, кроме фамилии, есть ещё и уличное прозвище.

– А знаешь, Анюта, почему наше село так называется? Потоедово – зна-чит, еда с потом, еда достается в поту, в трудах. Труд, мол, всех кормит. Не знаю, правда ли, только старики так говорили.

Так и жили Максим с Оней. Все дела у них общие. Где он ей поможет, где она ему. Закончив сев, Ерофей Елисеевич и Максим решили восстановить двор, до прежних размеров, которые он имел до тех пор, когда отделили старшего брата Никифора. Максим рассказал Оне, что каждый раздел в семье уменьшал размеры двора и построек. И каждый раз отцу приходилось всё достраивать. Помогали, конечно, и Максим, и отделённые братья. На том и стоит всё село. Родные во всех семьях друг другу помогают.

Максим, чтобы не оказаться в бедности, брался за любую работу. Пере-купал хлеб у мужиков, которые были не в состоянии сами отвезти хлеб на ры-нок и продавал его на базарах в уездном городе и в соседних уездах. Ходил с ватагой плотников на отхожий промысел, строили в чужих деревнях дома, ру-били срубы. В страдную пору, закончив дела на своём наделе, нанимался ко-сить сено и убирать хлеб к зажиточным мужикам, вывозить с поля хлеб безло-шадным. Жил, как большинство мужиков. Во всём советовался с отцом. Дру-жил с братьями и дядей, с братом отца, который был старше племянника на два года и тоже звался Максимом. Дружил с мужьями своих сестёр Антоном и Гри-горием. Настя вышла замуж, когда у Максима народился первенец.

Так и жили Чубраковы, вроде бы, каждый из мужиков своей семьёй, а в горести и радости – единой большой семьёй. Ерофей Елисеевич во главе семьи, его дети Фёдор, Никифор, Максим, зятья Антон и Григорий, брат Максим, по годам ему в сыновья годный, да дядя Семён, муж тёти Иван. Дядья Семён и Иван по возрасту в одной поре с ним. Кому нужна помощь, вся семья помогает. Свадьба у кого – вся семья празднует. На Масленицу кулачные бои устраивают. Бьются мужики друг против друга, потом артель на артель. В артели собирают-ся либо мужики с одной улицы и бьются против мужиков с другой улицы, либо мужики одной фамилии против мужиков другой фамилии. Повелось так исста-ри. Чубраковы в драках участвовали, за чужие спины не прятались, за что и бы-ли в уважении от всех мужчин села.

Первенца своего Максим назвал Иваном в честь брата Они. Через два го-дика второй сын родился – Егор. Мать и отец не нарадуются на своих мальчи-ков. Ванюша уже ходит и говорить начинает. Егор только посапывает в зыбке. Ухаживать за мальчиками помогает мать Максима.

– Маменька, ты уж последи за ребятишками, а наше дело – быть в поле.

Ерофей Елисеевич тоже работал с молодыми, рядом с Максимом. Старал-ся помогать ему, Максим – во всём помогал отцу. Делали общее семейное дело. Ерофею Елисеевичу больше никого не надо было отделять и выдавать замуж. Они с Максимом теперь одна семья.

Аксинья Филипповна оставалась в доме, следила за внучатами. Очень часто и жена Никифора приводила свою дочку, чтобы бабушка последила и за ней. Аксинья Филипповна не отказывалась. Как же? Паша тоже внучка родная. Фёдору за детьми присмотреть помогает тёща. Присматривая за внучатами, Ак-синья Филипповна ещё очень много разных дел успевала сделать по дому. Готовила обед для семьи, варила травяные отвары поросяткам, кормила кур.

Оня изредка выбирала время навестить свою семью в Чердакове. Вместе с Максимом выбирались только на большие праздники. Иногда встречались с родными или знакомыми из Чердакова на базаре. Тогда Оня передавала со зна-комыми людьми привет матери и отцу, братьям и сёстрам.

Всё было бы хорошо, да не обошла великая беда семью Чубраковых. По селу прошла эпидемия то ли гриппа, то ли тифа. Метались в жару маленькие Ванюша и Егорка. Ничем не могли помочь ни мать, ни отец. Отвары трав, кото-рыми пользовала внучат Аксинья Филипповна, не помогали. Может быть, ба-бушка неправильно определила болезнь и давала внучатам «неправильные» от-вары, может быть, болезнь была настолько серьезной, что нужна была помощь квалифицированных врачей, которых ни в селе, ни в уездном городе не было. Детей спасти не удалось. Умерли друг за другом через несколько дней. Вслед за детьми затемпературила и Оня, да так, что и детей не могла до кладбищ прово-дить. Вскоре всё лицо и голова покрылись язвами, которые, подсыхая, покры-вали больные места коростой. И снова появлялись язвы. Её болезнь определи-ли как оспу. Молодой и уже окрепший организм Они выстоял и позволил ей выйти из болезни. Она была беременной третьим ребёнком и боялась, как бы болезнь не отразилась на будущем ребёнке. Эпидемия коснулась многих семей, как говорили в селе, прошло «поветрие». Были больные и среди взрослых, ко-торые не справились с болезнью и умерли.

Оня справилась с болезнью и победила её, хотя всё лицо осталось в за-живших язвочках, стало рябым, да на голове, на затылке, появилась шишка, ко-торая была безболезненной и в волосах незаметной для окружающих. Оня очень переживала за то, что её красота, как она считала, увяла. А Максим, глядя на неё, улыбался и говорил ей, что она всё придумывает и, что она оста-лась такой же красивой, как была и раньше. Во всяком случае, для него. Оня глядела на себя в зеркало и видела рябинки, которые, по её мнению, уже не красят её лицо. Однажды она спросила свекровь:

– Маменька, я правда стала страшной и на меня людям неприятно

смотреть?

– Будя те, Онюшка, что это ты напраслину говоришь «стала страшной», никто тебя не боится, значит, и страха от тебя нет никому. А рябинки со време-нем пройдут. Ты сама на них внимания не обращай и никто их замечать не бу-дет. Что, тебе Максим что ли сказал, что ты красоту потеряла? Я ему задам.

– Ой, что ты, маменька, так на него подумала? Максим говорит, что я и с оспинами осталась для него душевной. Он говорит, что сам-то и оспин не

замечает.

– Ну, вот, а ты говоришь, стала страшной.

Оня успокоилась и заказала обедню, в честь того, что живой осталась. Стала думать о будущем ребёнке. Она снова работала вместе с Максимом, вме-сте со всей семьёй. Когда она уже готовилась к родам, умерла жена Никифора. После её похорон Оня родила третьего сына. Назвали Фёдором. Оня внима-тельно рассмотрела сына, недостатков вроде бы не заметила. Немного успокои-лась, значит, её болезнь на сына не повлияла.

Никифору не с кем было оставлять дочь, когда уходил на работу, и он приводил Пашу в дом родителей. Паша с интересом разглядывала братика, хотя её к нему близко не подпускали. Больше Паша играла одна, иногда увязывалась с бабушкой. Ходила с ней в огород, смотрела, как она кормит скотину. Когда Федя стал подрастать, Паша уже стала приглядывать за ним. То соску даст, то бабушке скажет, что Федя мокрый лежит.

Феде исполнилось полгодика, когда началась война с Германией. Не успели убрать в поле хлеб, в огороде – овощи, как Максим оказался в рек-рутах. Власти послали его воевать «за веру, царя и Отечество». Из села в один день уходили трое молодых мужиков, три семьи лишились добытчиков и кор-мильцев. В семье Максима остался хоть и не молодой, но еще крепкий мужчи-на, его отец Ерофей Елисеевич, который будет без него опорой снохе и внуку. У одного из товарищей, Свищева Кузьмы, оставалась жена с двумя детьми, мальчиком и девочкой. Помощи им ждать было неоткуда. Третий рекрут, Свиблов Иван, был ещё холостым.

Провожали рекрутов всем селом под гармонь с песнями и плясками, да с благословением местного попа, только в семьях, уходивших на войну мужиков, были горькие слёзы. Не в первый раз в селе провожали мужиков на войну, пом-нит село и турецкую, и японскую войну, и все знают, чем может обернуться служба государю-императору. Для многих она оказывалась погибелью.

Максим не выказывал ни радости от весёлых песен и предчувствия лёг-ких побед, ни уныния от расставания. Знал, так надо, по-другому все равно не будет.

– Анюта, Онюшка моя, нет моей вины, что мы расстаёмся. Судьба, ви-дать, такая. Война и виновата. А уж кто её затеял, немцы или наши сановники, не знаю, не мне судить. Только воевать придётся нам, мужикам. Думаю, что су-постата мы одолеем, и я вернусь вскоре. Ты меня жди. Я люблю тебя, хоть та-ких слов говорил нечасто. Мужикам совестно о любви говорить часто, чай, мы не слюнтяи дворянские. Это у них все разговоры про любовь у места и неуме-стно. Ты, Онюшка, держись моих родных, пока меня не будет. Тятя и маменька тебе помогать будут, я уверен. Берегите Феденьку, он для меня в жизни всё, мне в старости, нет, нам, опорой будет. Ведь двоих сынов не уберегли. Федю надо уберечь и воспитать настоящим мужиком.

– Тятя, и ты, маменька, помогайте моей Анюте. Ей больше рассчитывать не на кого. Родня её далеко, только на вас вся надежда. Помогите ей сына вы-растить, моего сына, внука вашего.

– Будя, Максим, будя. Сына своего, поди, сам и вырастишь, и воспита-ешь. Не один на войну идёшь. Вся Расея воевать будет. А Расея – это сила, поч-ти во всех войнах она побеждала. Вот японскую по глупости проиграли. Служи сын, как положено. По дури под пули не лезь, но и за чужие спины не прячься. Негоже трусом быть. Ну, ладно, прости, это я так говорю. Знаю, что трусом и предателем ты не будешь. Дома ты таким не был, а привычка – на всю жизнь.

3

Осталась Оня с сыном в семье мужа. Бога просила, чтобы он сохранил её Максима и послал ему здоровья. В семье вместо мужа, его тятя и маменька ста-ли ей во всём опорой. А в селе её стали называть солдатка Чубарова. Трудно приходилось солдатке. Тяжёлая работа в поле, лугах, огороде вместе со свек-ром, в доме приходилось кормить скотину, убирать в конюшне и хлеву, прясть и ткать холсты и шерстянку вместе со свекровью. Помаленьку подрастал сы-нишка Феденька. Очень жалела Оня, что отец не видит, как растёт его сын. Де-душка называет его «Ерой» и говорит, что он весь в отца. Через год после при-зыва Максима наградили «Георгиевским крестом» за храбрость и героизм. Максим прислал фотографию, где он сфотографирован вместе с другим солда-том. Оба с «Крестами». Вскоре пришло письмо с фотографией в дом Свище-вых. На фотографии Максим с Крестом на груди сидит, рядом стоит Кузьма с шашкой, положив руку на плечо своего товарища. К Чубраковым письма с фо-тографией не пришло, хотя позднее Максим написал, что посылал домой фото-графию, где он с Кузьмой сфотографирован. Письмо с фотографией, вероятно, затерялось. Ерофей Елисеевич выпросил на время у Свищевых фотографию односельчан-однополчан. Фотографию показывал родным, хвалился какой у него сын статный и храбрый. Истинный «ерой». Оня носила обе фотографии в Чердаково. Показывала фотографии своим родным. Мужем своим, как и его отец, она гордилась.

Прошло два с половиной года. Конца войне было не видно. В селе заго-ворили, что царь отрёкся от престола. А осенью новые слухи. В России – рево-люция. Максим прислал письмо, что теперь надо защищать новую советскую власть, власть трудового народа. А раз он сам из трудового народа, то это дело его, кровное.

Да, новая власть за бедных, за трудовой народ. «Земля – крестьянам»! И Чубраковы получили дополнительный надел. Земли теперь хватало. Только работай. Бог даст, не придётся теперь наниматься к другим мужикам. Эту власть, конечно, надо защищать. «Только, может быть, там и без Максима обойдутся – думала Аксинья Филипповна».

Чубраковы получили неприятное известие. В бою с белочехами был смертельно ранен Максим Ерофеевич. Написал об этом его товарищ, с которым они воевали в одном взводе, и с которым дружили. Они обещали друг другу, если кто-то из них погибнет, оставшийся в живых должен сообщить семье по-гибшего. Тяжело переживали потерю сына Ерофей Елисеевич и Аксинья Фи-липповна. Ерофей Елисеевич ходил, как побитый, лицом почернел, ни с кем го-ворить не хотел. Аксинья Филипповна голосила по погибшему в бою, на чужой сторонке, сыну. Он был для пожилых родителей надеждой в их скорой старос-ти. Теперь надежда должна растаять.

Родители не знали, как похоронили Максима, отпевали его или нет, был ли поп на похоронах? Товарищ об этом ничего не написал. Подумали, разве на войне до отпевания? Решили заказать молебен в сельской церкви. Местный поп помнил Максима как доброго прихожанина, в его честь читал в церкви пропо-ведь, когда узнал, что Максим стал Георгиевским кавалером. Поэтому он со-вершил обряд поминовения убиенного воина Максима. Поминальный обед со-брали дома, где Максима поминали родные, друзья, соседи, близкие люди.

Тяжелее всех было Оне. У неё на руках оставался маленький сынишка, теперь будет расти безотцовщиной. А вдруг родители Максима не пожелают, чтобы она жила с ними без Максима. Кто она им? Чужая. Да, может оказаться, что она для них без Максима будет чужой. Что тогда делать? В родную семью с ребёнком жить не придёшь. Там без неё забот хватает. Ещё две сестры не опре-делены, не замужем, родителям надо их определять.

Прошло какое-то время, и свёкор сказал Оне:

– Сколько, Онюшка, о мёртвом не горюй, а живым жить надо. Жить бу-дем вместе, если ты, конечно, без Максима замуж вдругорядь не выскочишь, а согласишься жить с нами, стариками. Феденька заменит нам Максима. На ноги его будем вместе поднимать.

– Спасибо, тятенька, на добром слове. Я жить буду с вами, если вы меня без Максима не выгоните.

– Вон ведь что удумала! Выгоните! Да разве мы дитя Максима нашего на поношение в чужие люди отдадим? Всё! Жить будем вместе.

Федя становился всё более похожим на отца, и бабушка в нём души не чаяла. Паша, после женитьбы Никифора во второй раз, стала реже появляться у бабушки с дедушкой, и вся ласка стала доставаться Феде. Никифор бобылем пробыл недолго. Он решил, что без женских рук в хозяйстве одному не спра-виться. Да и Паше нужен женский догляд. Родители решению сына не проти-вились. О женщине, которую он выбрал себе в жёны, они ничего плохого не слышали. Она имела двоих детей, муж её умер. Пара должна быть не плохой. Новая жена с детьми пришла в дом Никифора. Теперь Паша оставалась дома, играла со сводными сестрёнкой и братиком.

Но в дом Чубраковых пришла новая беда. Ерофей Елисеевич вместе с Никифором ехали из леса. На одной подводе лес на дрова для топки, на другой – древесина деловая, в хозяйстве пригодится. Из-за метели сбились с дороги и, переезжая через Мокшу, попали в полынью. Провалилась лошадь Никифора, в дровнях которой были брёвна длинные. Ерофей Елисеевич свою лошадь успел свернуть в сторону и стал помогать Никифору. Лошадь сумели вытянуть, но провалился Никифор и его течением стало затягивать под лед. Ерофей Елисее-вич бросился помогать сыну, пытаясь вытянуть его из-подо льда.

– Никиша, держись! – отец бросил вожжи сыну.

Никифор держался за край твёрдого льда, боясь выпустить его из рук, и вожжи не поймал. Тонкий лед обламывался, промоина становилась шире. Еро-фей Елисеевич пытался схватить сына за руку, но Никифор сам успел ухватить отца за руку. Мышцы рук и ног его от холодной воды сжались в спазме, и его сопротивление текущей подо льдом воде практически прекратилось. Отец по-скользнулся, так как мокрые валенки быстро замёрзли на морозе и стали скользкими. Теперь отец и сын оба оказались в ледяной купели. Отец старался вытолкнуть сына на лёд, но он ему не помогал в его усилиях. С большим тру-дом Ерофею Елисеевичу удалось вытолкнуть сына и вылезти самому из купели.

Поздно ночью вернулись домой, каждый в свою семью. Каждого из них жёны растёрли самогоном и внутрь мужики пропустили. Спать обоих уложили на горячей печке. На утро в селе уже многие знали, что у Чубаровых отец с сы-ном в полынье искупались. Для обоих мужчин купание в ледяной воде не обошлось бесследно. У обоих мужчин поднялась температура, появилось недо-могание, боли в суставах. Обоих, и отца, и сына, скрутила тяжёлая и длитель-ная болезнь. Всю зиму лечились хиной, отварами трав и их настоями, которые готовила мужу и сыну Аксинья Филипповна.

Домашнее лечение на пользу не пошло. Первым умер Никифор. Скорб-ную весть принесли в дом Чубраковых соседи. Соседская девка случайно про-ходила мимо избы Никифора, и его жена попросила её сообщить родителям. Ерофей Елисеевич сокрушался, жалея сына:

– Эх, лучше бы я первым помер, а Никишка пусть бы жил. Он молодой, жизни ещ не повидал. Детей ему надоть воспитывать. Вот Пашенька теперь со-всем сиротой осталась. Мне надо было помереть, я всего на своём веку нагля-делся. Детей вырастил, всех женил и замуж выдал. Жизнь свою я не зря про-жил. И многим добро делал. Думаю, многие меня добрым словом вспоминать будут.

– Ты чего старый удумал, на тот свет захотелось? Все под богом ходим, ему виднее, кого первым к себе забрать. Мне что ль сына не жалко? Я ведь его под сердцем носила, мне его жальче всех – голосила Аксинья Филипповна. – Тебе, Ерошенька, надо поправляться. Тебе внука надо растить, вместо сына нашего Максима. Ой, Микиша, на кого же ты нас, стариков, оставил? На кого доченьку свою ты покинул?

Наплакавшись дома, Аксинья Филипповна пошла в дом сына. Отец не смог подняться с постели. Хоронить сына тоже не смог. Попросил домашнего вина помянуть сына. Немного захмелев, горько плакал, проклиная себя: как же так, полыньи не заметил? На следующий день снова попросил вина и снова плакал. Внук Федя жалел деда и уговаривал его не плакать. Дед гладил внука по голове, как будто прощался с ним.

Мужики готовились уже к весенней пахоте и севу. Только Ерофей Ели-сеевич не вышел ни разу во двор, не было мочи заняться подготовкой инвента-ря к полевым работам. Нет, он не был безразличным к своему хозяйству, он пе-реживал душой, что не может ничем помочь снохе.

– Феденька, иди, позови маму. Я что-то хочу ей сказать.

Когда пришла Оня, Ерофей Елисеевич спросил её, всё ли она подготовила к пахоте. Услышав ответ, что всё готово, он похвалил сноху.

– Молодец ты, девка! Оставайся теперь в семье за хозяйку. Я, кажись, нынче отойду в мир иной, на тот свет, как говорят люди. Не знаю, встречу ли я там сынов своих – Максима, Никишку. Люди говорят, что встречаются на том свете родные люди. Теперь ты, Онюшка, хозяйствуй, как знаешь. Аксютка тебе помощница плохая, а по дому помогать, конечно, будет. Так-то она всю жизнь прожила за мной, горя не знала. Поэтому многому и не научилась. А дом в по-рядке она содержать будет.

Разговор трудно дался Ерофею Елисеевичу, и он вскоре заснул.

Аксинья Филипповна узнала о предчувствии мужем скорой смерти, по-слала за детьми Фёдором, Федосьей, Настасьей.

У всех, кто пришёл в его дом, дети, родня и соседи, Ерофей Елисеевич попросил прощения и всем дал напутствие, как жить дальше. Пришёл священ-ник, причастил и соборовал больного. К утру Ерофей Елисеевич умер.

4

С полевыми работами Оня управлялась с большим трудом. Помогала ей свекровь. Её работа была водить лошадь, за сохой – сама Оня. Федю брали с собой в поле. Трудно было мальцу в поле целый день проводить, но всё-таки под присмотром мамы и бабушки. Умается мальчонка – поспит в повозке. Немного помогли ей брат Максима Фёдор, да муж его сестры Насти Григорий. На хорошую помощь Оня не могла рассчитывать, у помощников своей работы хватает. Если в поле упустишь день работы, к осени потеряешь часть урожая. Оня это понимала и не обижалась. Сеять помогал дядя Максима, Максим Ели-сеевич. На его наделе сеять было ещё рано. Он раскидывал семена в землю, а заделывала их сама Оня.

Однажды, уже почти при завершении полевых работ, Оня с Аксиньей Фи-липповной возвращались с поля. Их повстречала соседка Никифора. Она расска-зала, что жена Никифора запила. Дети и её, и Пашенька сидят голодные.

– Поезжай, Онюшка, домой, а я зайду к Пелагее, постыжу её. Бесстыдни-ца, как мужик в вино ударилась. Дети голодные, а ей хоть бы что. – Аксинья Филипповна решила зайти к снохе, жене Никифора, посмотреть, как там её внучка Паша себя чувствует.

Оня распрягла Карюна, дала ему овса, добавила корма поросёнку. Корова вошла во двор сама. Овечек впустили соседи. Скотину в стадо провожают уже почти три недели. Корову Зорьку считают умной, сама приходит ко двору, вхо-дит во двор, а овечек кто-то должен впустить во двор, иначе убегут с чужими овцами. Ищи потом их по селу. Соседи помогают впустить овечек. Когда Ак-синья Филипповна бывает свободной, и она соседям помогает. На том село и держится.

Аксинья Филипповна вскоре пришла домой и не одна. Привела с собой Пашеньку. И сразу упала на колени перед Оней.

– Онюшка, Христом-богом прошу тебя, не дай Пашеньке-сиротинушке пропасть. Никого у неё из родителей не осталось, кроме меня. А какая я ей кор-милица. Стара я становлюсь. Да и в доме ты хозяйка. А с мачехой ей житья нет и не будет. Бесстыдница она. Она не только голодом её морила, а ещё часто би-ла. Об этом дети её сказали. Сама-то пьяная, и на меня посорма ругалась.

– Что ты, маменька, удумала? Передо мной на колени становиться! Это я тебе в ноги должна кланяться. Ты мне во всём помогаешь. Разве я одна смогла бы управиться с наделом, с хозяйством? А куда ж теперь Пашеньке деваться? Кроме нас некуда. Конечно, пусть с нами живёт.

Паша, как услышала слова Они, бросилась ей на шею, обхватила ручон-ками и заплакала:

– Тётя Оня, я буду любить тебя, я буду тебя слушаться, только не прого-няй меня.

Глядя на нее, заплакали и Оня, и Аксинья Филипповна. Федя стоял рядом и не понимал, почему плачут женщины и с ними плачет Паша. Слёзы готовы были брызнуть и у него из глаз. Первой перестала плакать мама, вытирая слезы фартуком. Она сказала сыну, что теперь Паша будет жить вместе с ними. Федя даже запрыгал от радости.

Аксинья Филипповна сходила в дом сына, посмотреть, как сноха распо-ряжается хозяйством. Оказалось, что сноха, протрезвев, поняла, что падчерица осталась жить у бабушки. Она собрала свои вещи, детей, запрягла кобылку, ко-торой так гордился Никифор среди мужиков, и переехала в свою старую избу. Она не осталась жить в доме мужа, чтобы не кормить его дочь, которая стала для неё лишней. Лошадку оставила у себя, в хозяйстве сгодится, хотя для ло-шади не было даже конюшни. Лошадь коротала ночь, привязанной к рыдвану. Пелагея считала, что лошадь с подворья Никифора, это ей компенсация, её доля за совместную жизнь с Никифором. Пелагея отдала свекрови ключи от дома Никифора и сказала, что её ноги там теперь не будет.

Аксинья Филипповна взяла дома замок и заменила им замок в доме Ни-кифора. Это для того, чтобы у Пелагеи не было соблазна появляться в доме мужа и что-либо брать оттуда. Отнять у Пелагеи лошадь Аксинья Филипповна не решилась.

Паша и вправду была послушной. Оню она стала звать мамой. А бабушка Аксинья, видя, что внучка становится в семье помощницей, стала звать её по-взрослому – Проска.

Семья Чубраковых жила скромно. Оня работала в поле, косила траву и заготавливала сено, ездила в лес за дровами и деловой древесиной. Продавала излишки урожая на базаре. Все работы, которые в семьях выполняют мужчины, теперь выпали на её долю. Свекровь первое время помогала Оне почти во всех делах. Тяжёлая работа сказывалась на здоровье. Вскоре свекровь уже не могла помогать в тяжёлой работе. Хорошо, что была от неё большая помощь в до-машних делах: топить печь и готовить обеды, убраться в доме, покормить ско-тину. Одной Оне было не под силу работать и за себя, и за мужчину, который, обычно, бывает в семье. Это либо муж, либо сын, либо свёкор. Муж погиб, ос-тавив её на всю оставшуюся жизнь солдаткой, сын ещё не вырос, свёкор умер, а он был хозяин в доме. И не он бы был в доме помощником Оне, а она помогала бы ему во всех делах.

Несмотря на трудности, Оня не выделяла детей – это родной сын, это дочь приёмная. Они были для неё детьми одинаково родными.

Паша в школу ходила только один год, научилась читать, писать и вы-учила простые арифметические действия. Могла складывать и вычитать про-стые числа. Федя учился три года и закончил три класса. Он для многих счи-тался грамотным. Учиться дальше в семье не было средств. Делая уроки за вто-рой и третий класс, Федя показывал Паше, как надо выполнять задание и доби-вался, чтобы и она также выполняла эти задания. Паша всё понимала хорошо, и Федя гордился, что он чему-то может научить сестру. Только бабушка Аксинья Филипповна решила, что Паше ученье ни к чему, нигде не пригодится. Она са-жала её прясть пряжу из шерсти и кудели. Зимой надо было ткать из этой пря-жи рядно, холстину, вязать варежки и другие вещи. Федя, закончив три класса, доставал книги, читал их, учился самостоятельно.

После революции крестьяне почувствовали заботу новой власти, получи-ли большие земельные наделы, работали больше на себя. Принятая правитель-ством после гражданской войны новая экономическая политика, дала возмож-ность вновь поднять голову кулакам.

С каждым годом, с каждым сезоном Оне всё труднее было вести хозяйст-во. Не успевала вспахать поле, не успевала сжать и вывезти с поля рожь и пше-ницу, основные хлебные культуры. Позже всех убирала просо и овощи в огоро-де. Всегда с ней в любой работе, по мере сил, работали Паша и Федя. А тут случилась беда – пал мерин Карюн. Теперь Оня должна была чаще обращаться за помощью к родне или к кулакам. Родственники помогали с неохотой, самим надо с делами во время управляться. Кулаки за помощь три шкуры рвали. Аксинья Филипповна советовала Оне продать дом Никифора и купить лошадь.

– Нет, маменька, на это у меня руки не поднимутся. Этот дом принадле-жит Проске и ей, скорее всего, в нём жить придётся.

5

Федя рано научился выполнять любую домашнюю работу. Сам с топором в руках поправлял покосившийся забор, заменял сохи в хлеву. В четырнадцать лет попросился с дядей Фёдором в артель рубить срубы, ставить новые избы. Ар-тельщики были против паренька. Мол, ничего не умеет, а долю будет просить.

– Я буду работать за так, без оплаты. Буду только учиться у вас, – про-сился Федя в артель.

По окончанию работы артельщики всё-таки оплатили труд Феди, получил он половину того, что причиталось каждому артельщику.

На следующий год он снова работал в артели, его уже никто не попрекал ни возрастом, ни неуменьем что-то делать самостоятельно. И плату он получил одинаковую со всеми.

Дома Федя построил себе подвал. Под окном дома выкопал в земле яму, дно засыпал битым кирпичом, который собирал по улице вместе с ребятишка-ми, добровольными помощниками, и утрамбовал. В яму опустил сруб в шесть венцов, приготовленный из дубовых брёвен, сделал двухскатный настил опять же из дубовых горбылей. Пазы между горбылями промазал глиной. Пол в срубе застелил толстыми досками. Сруб засыпал землёй. Вход в подвал сложил из кирпичей. Подвал получился просторным, поставил там кровать, лари с рожью и пшеницей. Нашлось место и для другой домашней утвари. Главное, сруб под землёй был защищён от пожара. Основную работу Федя делал сам. Были и по-мощники. Помогал дядя Иван Михайлович из Чердакова, приходивший прове-дать сестру. Помогал дядя Фёдор Ерофеевич. Федя советовался с дядями. Оба дяди совет племяннику давали, но последнее слово оставалось за хозяином. Когда всё было готово, дядя Фёдор похвалил племянника и его работу.

Оня радовалась, что сын растёт настоящим мужиком. За ним любая девка не пропадет. А бабушка часто промокала слёзы на глазах:

– Эх, посмотрел бы теперь Максимушка, какой сын у него растёт. Не по-срамил отца. Взял и статью и ловкостью, весь в Максима.

Осенью в доме Чубраковых появились сваты. Прасковья выросла краса-вицей и трудолюбивой девушкой. Родители жениха ещё раньше пытались дого-вориться поврозь и с Оней, и с Аксиньей Филипповной. Женщины отвечали:

– Вот, как маменька на это посмотрит, это ведь её внучка.

– Это как Оня поглядит, она ведь её вырастила и воспитала, последнее слово за ней будет.

Корманковы решили, что отказа им не будет, поэтому и пришли сватать-ся, как говорят, по-христиански.

Свадьбу сыграли не хуже, чем у людей. Было решено, что молодые будут жить в доме Никифора, в отчем доме Прасковьи. Фёдор вместе с дядей Фёдо-ром и с молодым мужем Прасковьи, тоже Фёдором, подправили подгнившие, почти за десять лет, детали дома и хозяйственных построек. Прасковья вместе с мужем стали жить самостоятельной жизнью. И Прасковья, и её муж называли Анну Михайловну мамой, а бабушку Аксинью Филипповну – маменькой.

Вскоре в народе стали говорить о коллективизации. Где-то уже колхозы созданы, и люди в них работают, и довольны артельной жизнью. Где-то колхо-зы встречают в штыки. Противниками колхозов становились кулаки и их при-спешники. Пришла пора создавать колхоз и Потоедове. Дома Чубраковы реши-ли, что надо вступать в колхоз, единоличная жизнь давалась им с трудом. Колхоз был создан. Колхозники свели на конный двор лошадей, свезли повоз-ки. Другую живность, как коров, овец, кур было решено не обобществл

ять. Фёдор откатил на конный двор повозку на колёсах и зимние лёгкие санки, которые остались после деда Ерофея Елисеевича.

– Почему, Федя, дровни не привёз, – заметил молодому колхознику завхоз.

– Дядя Игнат, дровни так изношены, что в колхозе им работы не найдёт-ся. Такую рухлядь стыдно тащить в новое хозяйство, только на дрова годны. А уж если в колхозе будет нужда в дровнях, я сам постараюсь делать дровни новые.

Всё-таки в селе нашлись люди, которые решили жить единоличным хо-зяйством, некоторые выступали против объединения крестьян и даже подстре-кали к саботажу. Но вскоре все убедились, что в колхозе работать и легче, и ин-тереснее, чем горбатиться на кулака.

В колхозе молодого паренька определили помощником счетовода. Он оп-ределял объём выполненной работы и начислял за работу трудодни, по расцен-кам, которые подготовил счетовод на основе расценок, присланных из района. Расценки были утверждены на общем собрании колхозников. Анна Михайлов-на была назначена звеньевой в полеводческой бригаде.

В бригадах работали и мужчины, и женщины, и дети – работали вместе и многим это нравилось. В работе было и какое-то соревнование (кто больше возьмёт навильник, кто выше поднимет, кто дальше бросит). Ударников и пе-редовиков в труде постоянно отмечали. Выпускали стенгазету, которую выве-шивали в правлении колхоза. Во время работы иногда и песни пели. Совмест-ный труд был более интересным и более интенсивным. Это отметили все кол-хозники. В единоличном хозяйстве каждый работал на своём наделе. На сосед-них наделах тоже кто-то работал, но он находился далеко от соседа. С ним уже не споёшь и не посоревнуешься. Единственное в чём тянулись соседи друг за другом, это окончание работы на нынешний день. «Сосед ещё работает и мне заканчивать нельзя». В единоличном хозяйстве каждый работал на своём наде-ле от зари до зари, от темна до темна. В колхозе работали по десяти часов в день в летнюю пору и от темна до темна – зимой. И всё-таки, если надо было закончить работу, например, закончить скирдование хлеба или стогование сена колхозники уговаривали друг друга задержаться и закончить работу.

– Ну, что, мужики, давайте стог закончим. Немного осталось, а то вдруг в ночь дождь пойдёт. Сгорит тогда сено, и опять работу надо будет переделы-вать, стог придётся порушить, сено снова сушить и вновь стог метать. Нет, уж давайте сегодня закончим.

– Бабы, бабы! Видите, мужики собрались стог закончить. И нам нельзя раньше уходить. На себя ведь работаем.

Сначала слова «на себя работаем» воспринимались как шутка. Когда полу-чили за трудодни хороший заработок, уже иронии в этих словах никто не видел.

Каждый вечер Анна Михайловна приходила в правленье колхоза, гово-рила, что сегодня сделало звено, какую работу выполнили, узнавала, что при-дётся звену завтра делать. Поле этого сообщала людям своего звена о наряде на завтра. Времени на работу по дому не оставалось. Хорошо, что по дому по-прежнему помогала свекровь.

Вскоре в сельском совете уволили секретаря, которого уличили в пособ-ничестве местным кулакам. Должность предложили Фёдору. Как не сопротив-лялся колхозный счетовод, председатель колхоза дал согласие и Фёдор перешёл на работу в сельский совет. Через год его работы в сельском совете районное начальство решило открыть в Потоедове почтовое отделение. Раньше из района развозчик привозил запакованный мешок с письмами и оставлял его в сельском совете. В мешке были и извещения на посылки, и денежные переводы. Письма и извещения на посылки и денежные переводы разносил по селу дежурный по сельсовету. Посылки и переводы получали в райцентре. Явление это было ред-кое, но всё-таки были и посылки, и переводы. Присылали родственники – дети, братья и сёстры, которые выехали из села по вербовке поднимать индустрию страны, строить новые города и заводы. В письмах они писали, что им живётся и работается трудно, везде ручной труд, устают от работы, живут в бараках, но за работу получают зарплату. Кроме того, питаются лучше, чем деревенские жители, у которых вся отрада – картошка, да щи капустные с кашей. У многих и каши нет. Вот и присылали в гостинец рыбки сушёной, да вяленой, какой-либо крупы, если считали, что такой крупы в деревне нет.

Теперь в Потоедове открывается почтовое отделение. Фёдора уговорили быть заведующим этим отделением. В нём заметили прилежного человека, умеющего работать с документами, ответственно относиться к их оформлению. По сравнению с другими ребятами и женатыми мужчинами Фёдор казался гра-мотным, хотя он сам чувствовал, что грамоты ему не хватает и очень жалел, что у него не было возможности раньше учиться.

Женщины, с которыми работала Анна Михайловна, относились к ней по-разному. Одни говорили:

– Что ей не жить? Сама звеньевая, к правлению ближе. Если лошадка по-надобится, ей дадут в первую очередь, не то, что нам. Сын работает за денежки, за зарплату, из района получает. Не то, что мы – только трудодни. А когда они хлебом да деньгами обернутся. Да и обернутся ли? Вдруг урожай сгорит или дождями хлеба вымочит.

Другие их урезонивали:

– Бросьте, бабы, косточки звеньевой перемывать. Разве вы не видите, что она вместе с нами вкалывает, потом бежит в правление, чтобы наш труд ни кто не мог умалить, за каждую из нас заступается. А у неё или работы по дому нет? На старухе домашнее хозяйство не удержишь. А что касается сына, то дай бог каждому такого. Без отца вырос, а к дурному делу не прилип. Делу у мужиков сызмальства учился и сам книжки, говорят, нужные читает, чтобы дело делать правильно, а не как-нибудь.

Фёдор превратился в зрелого мужчину. С ним советовались не только ребята, его ровесники, но и мужики старше его возрастом. Приходили совето-ваться и женщины. Со всеми Фёдор мог найти общий язык. Помочь людям, ко-му словом, а кому и делом. Просили часто одинокие женщины, то раму окон-ную поправить, то дверь. (Осела дверь, плотно не прикрывается, а скоро уж зи-ма наступит). Не отказывал Фёдор женщинам. Понимал их по своей матери, знал как трудно женщинам вести хозяйство.

Фёдор ожидал призыва в армию, как и многие его ровесники. Он пони-мал, как тяжело будет маме справляться с хозяйством и решил жениться. Анна Михайловна вначале не одобрила решение сына.

– Это как же так, ты уйдешь в армию, а она, молодая, останется одна? Это что же у неё за жизнь будет? Нет, Федя, не забивай голову своей подружке.

Когда узнала, на ком Фёдор собирается жениться, Анна Михайловна вы-бор его одобрила (хороша девка!), но только как же у молодых жизнь-то по-врозь будет?

– Нет, Федя, не советую тебе жениться, хоть девушка твоя мне нравится. Я ведь знаю и её, и её родителей. Разве мёд ей будет в чужой семье, без тебя. Да и народ будет говорить, что, мол, Фёдор привёл работницу в дом матери.

На чужой роток не накинешь платок. А каково нам с ней придётся это слушать?

– Мама, не работницу я хочу привести к тебе в дом, а себе жену, которая без меня будет думать о нашей семье. Она будет тебе помощницей, ты – ей. Разве тебе маменька мало помогала?

Маша, молодая жена Фёдора, всем в семье Чубраковых понравилась, она и красавица, и статная, высокая, и умница, и старшим угодить может.

Молодая сноха с первых дней стала называть свекровь мамой, бабушку мужа – маменькой. Так было заведено в семье до прихода в неё молодой снохи. К этому времени маменька больше лежала на кровати или на печи, чем выхо-дила на улицу и говорила со своими подружками. После женитьбы Феденьки стала чаще жаловаться на болезни. Жаловалась больше молодой снохе или со-седям, которые приходили в гости. Кто-то высказывал сожаление и соболезно-вание престарелой бабушке, кто-то говорил: «Бабушка, в твоём возрасте, ко-нечно, все болезни наружу лезут. Это у всех стареньких так бывает. Сейчас и молодые-то часто болеют». На такие слова Аксинья Филипповна обижалась, хоть вида старалась не подавать, просто отворачивалась от собеседника и пере-ставала с ним разговаривать. Не хотелось ей быть старой, немощной. Она счи-тала себя ещё молодой и крепкой женщиной, её болезни – просто преходящие недуги. Вот будет потеплее (или спадёт жара) и всё с ней пройдёт.

Через полгода после свадьбы Фёдора призвали в армию, на действитель-ную военную службу. Маша осталась в семье основной работницей. На колхоз-ную работу ходила вместе с Анной Михайловной. После колхозной работы и до неё, по дому дел хватало. Убирала за скотиной, во время старалась накормить-напоить живность во дворе. Приносила воды на день в избу. Анна Михайловна тоже вся была в делах, но основная работа была на Маше, как же – молодая!

Пришло время, и Фёдору сообщили новость – у него родился сын, Алек-сей, назвали в честь брата Маши.

– Марусенька моя, большое тебе спасибо за сына. Я его очень люблю, хоть и не видел ещё. Я всегда буду любить и тебя, и нашего сына, – ответил письмом Фёдор.

Перед рождением внука и после родов Анна Михайловна старалась всю работу взять на себя. Понимала, что сноха не досыпает, приходится кормить и пеленать сына по ночам. Когда выпадало время, с радостью брала в руки внука и нянчилась с ним с удовольствием. Разглядывала его, пытаясь разглядеть род-ные черты Фёдора, а то и Максима.

Лёшенька рано начал ходить, только исполнилось девять месяцев, он уже делал первые шаги. Вскоре стал произносить первые, но дорогие слова: «мама, баба».

В семье ждали возвращения с военной службы Фёдора. Ждали, предчув-ствуя скорую семейную радость, в дом возвращается сын, муж, отец. Встреча Федора была омрачена смертью Лёшеньки. Где-то сумел годовалый малыш простыть, подхватил воспаление лёгких. Три дня температура было около со-рока градусов. Надо было везти ребенка в районную больницу, да Маша боя-лась, что тряска при такой температуре доконает мальчика. Старались дома сбить температуру компрессами, но ему ничего не помогло.

Через неделю после похорон вернулся домой Фёдор. Из сеней крикнул:

– Ну, кто дома есть? Показывайте сына.

Мать и жена чувствовали себя виноватыми перед Фёдором.

– Прости нас, Федя, не уберегли твоего сына. А он уже умел говорить «папа».

– Жалко, что сына не увидел, я так о нём мечтал, так хотел, чтобы он рос рядом со мной. Ну, ладно, Маша не убивайся, будут у нас ещё дети. И ты, мама, не казни себя: «Как не углядели?». Беда, она и есть беда. Она не говорит, когда придёт. Но я рад, что вы живы и здоровы. А ты, маменька, как себя чувству-ешь? – Фёдор обнял свою старенькую бабушку, которая слезла с печки, как только он заявился в дом.

– Я, Федя, здорова, хоть и прихварываю часто. Глазыньки стали плохо видеть. Ты, поди, капелек глазных не привёз? Вот тебя ждала, поэтому и смерть от себя отгоняла. Мне бы, старой помереть-то, а Лёшенька пусть бы жил. Да видать на всё воля божья.

– Нет, маменька, капель я не привёз, а вот платок, носи на здоровье. –

Фёдор достал из чемодана платок и подал его в руки бабушки. Достал подарки матери и жене, гостинцы к столу.

– Маша, ты послала бы кого-нибудь за тёщей и шурином, за Корманко-выми. Пусть скажут дяде Феде и дяде Максиму Елисеевичу.

Пока ждали гостей, Фёдор в сопровождении Маши осмотрел хозяйство. Остался доволен, жена в хозяйстве порядок держала.

– Я, Федя, не знаю, кто из нас больше в доме работал: я или мама. Мы – одна семья.

С недельку Фёдор считал себя отдыхающим от военной службы. Побывал в гостях у родных в Потоедове и в Чердакове, навестил дядей и тёток, двою-родных братьев и сестёр. Правда, многих родственников он не досчитался. Умер дядя Федя. В Чердакове умерли дед Миша и дядя Петя. Пока Фёдор слу-жил в армии, двоюродные братья Григорий Фёдорович и Павел Фёдорович уе-хали по вербовке в Москву, на строительство метро. Туда же уехали тётка Фе-досья Ерофеевна вместе с дочерьми Анной и Татьяной. Всем, у кого был в гос-тях, сделал небольшие подарки. Потом сержант пошёл в район, стал на воин-ский и партийный учет (в армии стал большевиком) и поинтересовался рабо-той. Хотел вернуться на почту, но ему предложили стать бухгалтером сельпо. Пока служил, в деревнях создали сельские потребительские общества, сельпо. Назначили в соседнее село Вихляево.

Через год родился сын. Назвали Георгием, в честь Георгия Победоносца. Чуть не дождалась правнука Аксинья Филипповна. А имя будущему правнуку она предложила заранее. Правда, звали Георгия чаще Егор, Горка, позже, когда повзрослел, стал с девушками дружить, называли его Жорой. Имя Георгий практически было только в документах. Через два года после Егора родился Виктор – Победитель. Радовался отец, что у него растут два сына, два помощ-ника. Друзьями будут расти, это большое дело. Только радость родителей была недолгой. Вите сравнялось два месяца, когда разразилась Великая Отечествен-ная война. На Советский Союз вероломно напала фашистская Германия.

Все мужчины села покидали родные дома и уходили друг за другом на самую жестокую войну, с самым лютым врагом, с фашизмом. Фёдор ушёл од-ним из первых. Ушли на фронт двоюродный брат Афанасий сын тётки Анаста-сии Ерофеевны, сын Максима Елисеевича Михаил, зять Фёдор Корманков, шу-рин Алексей, двоюродные братья Фёдор Иванович и Василий Петрович, сестра Анна Арсеньевна, дочь тётки Дуни из Чердакова. Ушли друзья, соседи, просто односельчане.

О здоровье Фёдора и всех родных, ушедших на войну, Анна Михайловна молилась богу дома, перед иконами в переднем углу. Падала ниц и на коленях просила бога дать сыну Фёдору, зятю, племянникам и всем односельчанам, ушедшим на войну с врагом, здоровья и доброй силушки, чтобы подлый басур-ман был разбит вскорости и малой кровью. При этом она часто била лбом об пол. Церковь с образованием колхоза была закрыта, батюшку, как организатора и пособника кулацких выступлений из села выселили. Церковь долго стояла пустующей и приходила в негодность. Позже её разобрали, а материал исполь-зовали для хозяйственных нужд.

По праздникам пожилые женщины собирались у кого-либо дома и кол-лективно просили бога сохранить их детей и помочь разбить врага, который напал на землю русскую. Вместе с женщинами молились и пожилые мужчины, старики, как звали их в деревне. Молящиеся понимали, что война без крови и без людских потерь не бывает, но каждый втайне надеялся, что бог сохранит их сына, что именно их молитва дойдёт до бога.

Вскоре в село стали приходить похоронки, и по селу стоял ужасный жен-ский и детский вопль. Матери, жёны и дети оплакивали самых дорогих людей, павших в боях за Родину, за их свободу и счастье.

6

На фронте боролись с врагом мужчины всей России, мобилизованные со всей необъятной страны от Атлантического до Тихого океана. И страна эта на-зывалась «Советский Союз». В тылу трудились их жёны, отцы и матери, труд на свои плечи взвалили подрастающие дети. В бою и труде была вся страна. Тяжело было солдатам в бою, гибли на глазах живые люди, друзья, с болью в сердце оставлялись врагу города и деревни. Понимали, что оставляют людей в городах и деревнях на истязание врагу. Понимали, только сделать ничего не могли. Силы были не равные. В начале войны враг был сильнее и коварнее. Советская армия отступала. Из городов, которые предположительно могли ока-заться в руках врага, вывозилось оборудование заводов. Заводы развёртывались на новых местах и еще без крыши над головой начинали выпуск продукции. В основном выпускали продукцию для фронта – боеприпасы, танки, самолёты, пушки или детали для их сборки.

Рабочими становились дети бывших рабочих завода, оставшихся на вой-не, пришли дети из ближних деревень, где разместился завод. Многим рабочим было по двенадцать–четырнадцать лет.

В тыловых деревнях, работы было не меньше. Молодые женщины рабо-тали от темна до темна в поле, в лугах, на фермах. Многие выехали на рытьё окопов и траншей, в прифронтовые районы или в зоны второго эшелона оборо-ны, куда было возможно отступление наших войск.

Машу на рытьё окопов не направляли – двое малых детей, один ребёнок грудной. А всякая работа в колхозе её стороной не обходила. Кормление второ-го ребёнка грудью не получалось. Приходило время кормления, а работа в это время оказывалась вдалеке от дома. Пришлось Витю отнимать от груди и пере-водить на искусственное вскармливание. Анна Михайловна кормила внука из пузырька через соску, положив предварительно в пузырёк перетёртый хлеб, кашицу. Хлебушком, картошечкой и молочком кормила Егора. Приводила к Анне Михайловне своих детей и Прасковья. На начало войны Маше было во-семь лет, Тане – три годика.

Многие семьи получили похоронки. Анна Михайловна и Мария выража-ли соболезнования соседям, плакали вместе с ними по погибшим. Сия горькая чаша пока обходила стороной дом Чубраковых. Только и писем не было от Фё-дора. Последнее письмо было из-под Смоленска. А от Смоленска уже давно к Москве бои приблизились. Были в душе горькие предчувствия – попал в плен. Родным представлялись тяжкие истязания пленных.

– Ой, Манюшка, не приведи бог, если Федя оказался в плену. Как ведь издеваются над пленными! Боюсь, не выдержит он. В гражданскую войну даже свои, русские белогвардейцы и то звёзды на теле красноармейцев вырезали. В паровозных топках живьём сжигали. А это ведь фашисты. От них-то ничего хорошего ждать не приходится.

– Не надо, мама, о плохом думать. Федя молодой, сильный, он должен всё выдержать. Будем ждать его. Может быть, был ранен, а теперь по госпиталям лечится. Бог даст, вернётся наш кормилец.

Иногда, проснувшись ночью то ли свекровь, то ли сноха будили вторую женщину.

– Мам, ты не спишь? Я, какой сон сейчас видала. Как будто в сенях кто-то скребётся, я дверь-то открываю, а там, в углу, Федя раненый. Глаза груст-ные, меня не узнаёт, а к покойнице маменьке обращается. «Маменька, спаси меня, укрой меня, мне холодно». А я говорю: «Федя, маменька умерла, это я, Маша, твоя жена. Сейчас я тебя в дом заведу и там обогрею», а он меня не уз-наёт. Потом узнал и говорит: «Нет, Маша, ты меня согреть не сможешь».

– Ой, Манюшка, сон-то нехороший. Не дай бог вещим окажется. Может быть, и правда Феденька где-нибудь в снегах замерзает. Господи, помоги Фе-деньке, сыну моему. На тебя, Господи, одна надежда.

На второй год войны страшные вести стали приходить из-под Сталингра-да. Много похоронок пришло в село на защитников города на Волге. Приходи-ли похоронки и с других фронтов.

А село жило своей жизнью. Работа в колхозе от темна до темна, а в жи-вотноводстве прихватывалась и ночь. Для всех трудоспособных был установ-лен минимум выработки трудодней, для каждой категории разный. На колхоз-ную работу выходили не только старики, которых по возрасту не взяли на фронт, но и старухи. Для них работа была, в основном, летом, на бахче. Многие приходили с детьми. Грудничков укладывали в шалаше. Дети, которые умели ходить, играли вблизи работающих женщин. По очереди одна из работниц при-глядывала за ребятишками, а то до греха недалеко, как бы чего не случилось. Анна Михайловна на бахчу брала с собой обоих внучат, молочка в пузырьке да хлебушка. Часто брала с собой внучек от Прасковьи. Маша сначала помогала приглядывать за малыми ребятами – за своими, и за чужими тоже. Ребятишки, которые оказывались на бахче обходились молочком и хлебушком. Потом и сама работала вместе с женщинами, полола грядки, собирала огурцы. Любой работы не страшилась. Так жило всё село, так жила вся Россия.

На трудодни, заработанные в колхозе, выдавали натуроплату – рожь, пшеницу, огурцы, капусту. Всего полученного на зиму не хватало. Большой поддержкой для каждой семьи были огород и домашняя скотина. Картошка, морковь, другие овощи, вместе с молочком от коровы обеспечивали прожива-ние семьи до следующего урожая. Только в каждой семье кроме пищи насущ-ной были нужны и другие расходы – налоги, одежда, приобретение утвари. Нужны были деньги, которых никто не платил. Поэтому излишки овощей с огорода продавались на рынке. На рынок несли куриные яйца, молоко, масло. По осени продавали молодых ягнят или мясо. Сами жили без деликатесов, об-ходились картошкой, хлебом и молоком, у кого была корова.

Анна Михайловна всю работу по дому брала на себя. Когда выпадало время посвободнее, садилась штопать бельё, одежду. На подрастающих внучат шила новую одежду. Однажды обратила внимание, что иконы в переднем углу потускнели, и она решила обновить их убор. Разыскала цветную бумагу, припас ещё с довоенной поры, делали из неё игрушки на ёлку, которую устраивали до-ма для Егора и Корманковых девочек, и стала вырезать цветочки. К вечеру в дом попросилась переночевать женщина в годах, из самой Пензы. Ходит она по деревням и меняет товар на продукты. Была у неё каустическая сода, люди бра-ли, чтобы сварить мыло. Были гребешки, ленты и многое другое. Оказалась у неё и креповая бумага, и цветная фольга. Вот креповую бумагу и фольгу Анна Михайловна и выменяла у пензячки на домашние припасы.

После того, как Анна Михайловна обновила оклады всех шести икон в переднем углу, изба будто обновилась, повеселела. Особенно это было заметно в праздничные дни, когда перед образами святых зажигалась лампада.

Приходили соседи, замечали обновление икон, хвалили хозяйку за уме-ние, за её радение к Богу. Многие стали просить:

– Михаловна, сделай уж и мне иконку. Совсем прокоптилась. Стыдно в глаза богу посмотреть. Не откажи, Михаловна.

Вначале Анна Михайловна отказывалась, мол, нет времени. Летом и на работу колхозную ходит, домашних дел много, за ребятишками присмотр ну-жен. Кто-то из соседей сказал: «Михаловна, у тебя получается, у других – нет. А убранная икона для всех в радость. Есть надежда, что бог от нас в трудную минуту не отвернётся. А мы просим не за так. Знаем, что за бумагу ты деньги платила, да и время тоже денег стоит». Уступила просьбе одной соседки, дру-гой. Потом стала брать заказы у всех, кто просил.

Украшением икон занималась, когда выпадало время посвободнее. Но к работе относилась ответственно. Каждый цветочек старалась сделать привлека-тельнее. Размеры цветков менялись в зависимости от размера образа в киоте и размера самого киота. Люди были довольны работой и благодарили мастерицу.

Летом выбирала время сходить в луга, в лес, набрать различных трав, ко-торые сушила. Когда в них была нужда, делала отвары, настои и применяла для лечения разных болезней. Каждую травку она запомнила с детства от своей ба-бушки, да ещё от своей свекрови Аксиньи Филипповны, которая тоже была из-вестной в округе травницей. Травкой пользовала не только свою семью, но и соседей, которые обращались к ней при необходимости. Если кому-то попадала соринка в глаз, обязательно приходили к Анне Михайловне. Особенно, дети. И в этой беде Анна Михайловна старалась помочь людям, облегчить их страда-ния. Соринку из глаза доставала языком. Может быть, с медицинской точки зрения это было и не правильно, только люди были ей благодарны.

Зимой, на последнем военном году, в Чердакове, у матери Анны Михай-ловны, которой недавно перевалило на девятый десяток, сгорела изба. Старуш-ка была вынуждена жить по очереди у сыновей и дочерей, которые жили в Чер-дакове, да еще к Оне в Потоедово привозили чердаковских внучат.

– Манюшка, не побрезгуй моей матерью, пусть с нами поживет. Куда же ей деться на старости лет. У Вани трое детей-подростков, сами живут голодно-вато. У Дуни – две девки, снаряда нужна. Война их ровесников всех выбила. Вернутся с фронта калеки, да мужики к женам. Вот у них теперь каждая копей-ка на учёте. Матрёна с такой оравой и то к себе брала, хоть Петя, муж её давно уже умер. А она свекровь за мать посчитала.

– Ой, что ты, мама, я обеих бабушек Фединых полюбила. И маменьку Ак-синью Филипповну любила и маменьку Марию Ивановну тоже люблю. Мы все вместе сживёмся.

– Спасибо тебе, Манюшка, что с уважением к моей маме отнеслась. А ты, Полина, за бабушкой сама приезжай. Нам лошадка не достанется, а твоя работа с лошадкой связана.

Когда Анна Михайловна и Маша вместе уходили из дома на какую-либо работу, которую в одиночку не сделать, Маша была спокойна – ребятишки ос-тались под присмотром. Анна Михайловна переживала – как бы престарелая мать беды не наделала. Захочет ребятишек покормить, чугун со щами опроки-нет, тогда все без еды останутся, а ещё, не приведи господь, обварится.

Когда Анна Михайловна купала мать, напл