Плакат в интерьере времени.

– Меня, как реку, суровая эпоха повернула.

Мне подменили жизнь.

В другое русло, мимо родного потекла она,

и я своих не знаю берегов…

– в отчаянии писала Анна Ахматова.

На судьбе собственной семьи она испытала последствия этой подмены: «Я там была с моим народом, где мой народ, к несчастью, был!» Эти слова вслед за нею могли бы повторить тысячи современников. Потому что жизнь подменили всей России, великой державе с тысячелетней историей. Старинный российский город Симбирск не был исключением.

11 мая 1924 года официальная газета местного губкома РКП(б) вышла с кричащими заголовками: «Нет Симбирска! Есть Ульянов!» «Осиновый кол в дворянский Симбирск!» Поводом для бурного ликования стало постановление Президиума ЦИК СССР о переименовании Симбирска в «родину Ленина город Ульянов, а Симбирской губернии — в Ульяновскую». Якобы «по требованию революционно настроенных масс».

Так ровно 85 лет назад город лишился своего исторического имени.

А чтоб «своих не знали берегов» начали с уничтожения памятников. В один день по произволу новых «хозяев жизни» десятки городских улиц, фабрик, а затем сотни сел и деревень были лишены названий, хранящих их историю. И получили имена разбойников, террористов, провокаторов, клички революционеров-подпольщиков и, конечно, фамилии основоположников марксизма-ленинизма.

Так Петро-Павловский спуск, хранящий память о посещении Симбирска Петром Великим, осчастливили именем Стеньки Разина. Выдумали даже спуск Халтурина. Мало того, что название крайне неблагозвучное, сей «борец за счастье народное» прославился лишь террористическим актом — устроенный им взрыв в Зимнем дворце унес жизни ни в чем не повинных солдат и служащих. Улицу Гончарова удостоили имени Карла Маркса, Дворцовую — Лассаля, Всесвятскую – Робеспьера, одного из лидеров партии «бешеных» в революционном французском парламенте. Реакция симбирян, нежданно-негаданно получивших в дар вместо карты родного города приложение к учебнику краткого курса РКП(б)-ВКП(б), была явно не той, какой хотелось бы функционерам. Население упорно именовало улицы привычными названиями. Московская, Старо-Казанская и Сызранская указывали, куда ведут тракты из города. О том, что вместо Смоленского появился спуск имени террористки Софьи Перовской, знали лишь те, кто писал постановление. Непонятного Робеспьера называли Рыбуспером, Либкнехта — Липовым, а Лассаля так «отредактировали», что произносить стало и вовсе неприлично. Нормы литературного языка не позволяют привести здесь частушки, которыми благодарные трудящиеся массы откликнулись на большевистскую акцию.

Особенно обидным показалось местному населению переименование всеми любимого Старого Венца в улицу Пролетарскую. У волжан издавна бытует слово «пролететь», что означает «просчитаться, проторговаться, сплоховать». Поднимаясь с пристани к Венцу, люди недоумевали, зачем в честь каких-то недотеп, которые за что ни возьмутся, все время «пролетают», называть заветное место?

Почему же так кощунственно поступили с народной памятью? Зачем в ранг героев возвели не созидателей, а разрушителей? Кому понадобился «осиновый кол» для истории старинного города?

Это понятно, если знать, в чьих руках оказалась кувалда для деформации общественного сознания. Откроем страницы газет 1924 года. Вот плакат-вкладыш в «Экономический путь». В центре среди портретов функционеров Рихард Рейн, председатель Губисполкома и член Губкома РКП(б) в 1921-23 годах. Родился в Прибалтике, участвовал в вооруженных погромах 1905 года. За что с 1906 по 1916 год отбывал заслуженное наказание в Шлиссельбургской крепости, затем в Сибири. В 1917 году очутился на руководящей партийной работе в Прибалтике, Воронеже, Сызрани. В Симбирске подвизался в роли зампредседателя ревтрибунала. Оттуда — прямиком в председатели губисполкома.

А вот тот, кого современники называли «кровавым Варейкисом». Родился в крестьянской семье в Литве, пас стадо, работал кочегаром. Закончил низшее ремесленное училище в Подольске, попал в фирму «Зингер». Токарь-инструментальщик из него не вышел — для такой профессии нужны терпение и талант, а участие в нелегальных кружках и агитация среди солдат легче и увлекательнее. Преуспел – в марте 1917 года 22-летний Иосиф Варейкис оказался заместителем председателя Подольского городского Совета рабочих и крестьянских депутатов, через полгода был «делегирован» на Украину. А летом 1918 года был прислан в Симбирск «для усиления местного партийно-советского руководства». Здесь решалась тогда судьба страны. Главнокомандующий Восточным фронтом Муравьев заявил: «Защищая власть Советов, я от имени армий Восточного фронта разрываю позор Брест-Литовского мирного договора и объявляю войну Германии». Всех рабочих, крестьян, солдат, матросов и казаков бывший полковник генштаба призвал под свои знамена для «последней борьбы с авангардом мирового империализма — германцами».

В здании Симбирского кадетского корпуса в ночь с 10 на 11 июля Муравьев был застрелен без суда и следствия. По одним данным, красноармейцем московского отряда Медведем, по другим – собственноручно “главой губкома товарищем Варейкисом”. По законам военного времени оба эти персонажа угодили бы под военно-полевой суд. Но революция, как известно, попирает все законы. На следующий день в Симбирск пришла телеграмма Ульянова-Ленина, одобряющая расправу, а протест Муравьева вошел в историю как “авантюра”. Сам Варейкис иллюзий не питал: описывая события в Кадетском корпусе, так и назвал свою книгу “Убийство Муравьева”. Считал это подвигом.

17 июля 1918 года Варейкис вступил в должность чрезвычайного комиссара Симбирска. Через пять дней под натиском войск КОМУЧа в панике бежал в Алатырь, бросив город на произвол судьбы. Затем было возвращение, партийное руководство продразверсткой, насильственная мобилизация, кровавые расправы с крестьянами-участниками “чапанного” восстания.

В 1919 году, выступая на открытии учебного заведения в духе времени, заявил:

– Пусть Пролетарский университет станет тем Олимпом, на вершине которого пролетариат с мечом социального бойца и резцом ученого-мыслителя и художника будет вырисовывать яркие контуры великого, нового коммунистического общества. “Олимп” представлял собой два четырехмесячных курса лекций. Главным предметом была, конечно, “история революционного движения”. Размещался “Пролетарский университет” в здании земской управы (ныне главпочтамт), впоследствии приобрел подобающий его сути статус рабфака.

Еще Симбирск обязан Варейкису памятником Карлу Марксу. Именно по его инициативе с известным скульптором Меркуровым был заключен договор об изготовлении монумента. Открывали его в разгар лютого голода 1921 года, на что народ откликнулся афоризмом: “просили хлеба, дали черный камень!”.

Твердокаменные большевики-назначенцы красного Кремля на местах долго не задерживались. Варейкис после симбирских событий побывал в Белоруссии, Азербайджане, Средней Азии, нескольких областях России. Финал закономерен: как и многие функционеры того времени, подменил жизнь самому себе – был репрессирован как враг народа. В Симбирске улицу Миллионную, ранее переименованную в честь Варейкиса, срочно переименовали уже в честь Островского. Спустя годы, после реабилитации, имя Варейкиса присвоили другой улице – в новостройках Железнодорожного района.

Профессиональные революционеры, загоняя жизнь многомиллионного народа в другое русло, в средствах не стеснялись. Не утруждали себя познанием истории, культуры, экономики великой державы. Недостаток знаний и управленческих навыков с лихвой возмещали угрозами и принуждением. За большевистскую подмену жизни Поволжье расплатилось гибелью миллионов земляков, умерших от голода, павших на фронтах Гражданской войны, вынужденных покинуть Отчизну.

Документы архивов и музеев беспристрастно хранят все о подвигах и преступлениях. Но люди хотят и вправе чтить созидателей, а не разрушителей, потому что пожинают плоды деятельности предков. Отсюда и желание наших современников вернуть реке народной памяти ее родные берега.

Наталья Гауз