Начнём с мифов. Где, когда и при каких обстоятельствах родилась идея об отдыхе в Крыму, сейчас выяснить невозможно. Важно, что она оказалась жизнеспособной. Аргументы «за» носили неопровержи-мый характер. И не мудрено. Любовь к Крыму теплилась в будущих путешественниках годами, ибо была окрашена обаянием юности и красоты.

Теперь о юности остались воспоминания, а красота явно нуждалась в поддержке, отчасти хирургической, отчасти финансовой. Именно финансовый вопрос, как, в конечном счёте, выяснилось, и определил маршрут путешествия. Оно виделось малозатратным и много-обещающим.

Обещались: дешевизна отдыха, мягкий климат, чистое море, полное оздоровление, аренда машины, слизанный с турецкого сервис, тёплая компания и многое другое. Как склонен человек к мифотворчеству! Невзирая на возраст. Невзирая на опыт. Невзирая на пол. Мифы творят и женщины, и мужчины, и дети. Одним словом – все люди делают это. И в нашей истории их было четверо.

Женщина затридцатипятилетнего возраста, она же мать семилетней девицы, она же – младшая сестра и координатор предстоящего путешествия.

Её дочь. Сгусток энергии, стихийный демагог и вечный мучитель с ангельским выражением лица.

Старшая сестра – жительница Москвы, склонная к авантюрам и поэтическим метафорам одновременно.

А так же – Зять, излучающий молодость и интерес к жизни, за-бывший о своих шестидесяти пяти.

По телефону в двух разных городах родственницы определяли объём затрат, маршрут и цели предстоящего путешествия.

– В Крыму дорого, – сообщала Старшая.

– Ну не дороже, чем в Турции, Греции (дальше перечислялись известные места отдыха), – парировала Младшая. – Зато там климат подходящий.

– Можно машину взять и попутешествовать.

– Можно, конечно. Я, например, в Воронцовском дворце не была, Новый свет не видела.

Телефонное чириканье продолжалось часами, никакой продуктив-ностью не обладало, но зато заменяло предметную деятельность.

Тем не менее, её тоже приходилось осуществлять: поиск гостиницы, покупка билетов, сортировка вещей для поездки и т. д.

Как ни странно, определиться с гостиницей оказалось труднее все-го. Мешали либо цена, либо отсутствие мест, либо несоответствие требованиям. Складывалось впечатление, что в Крыму найдётся место каждому, но только не им. Ситуация разрешилась неожиданно: всплы-ла таинственная вилла с поэтичным названием «Эмма». У неё был свой интернет-образ. Респектабельные коттеджи, увитые виноградом, утопали в цветах и зелени. Из интернет-пространства струился запах роз. От бассейна веяло прохладой. И до пляжа было всего 800 метров, столь необходимых для поддержания физической формы отды-хающих.

Червь сомнения периодически вгрызался в сердце Женщины: «Вилла – она моя. Женский род. Единственное число. Пишут – 4 коттеджа. Значит, должно быть «виллы». 800 метров по жаре? Если человек двигается со скоростью 5 км/ч, значит – где-то 15-20 мин. ходу. Нормально. Физическая нагрузка не помешает».

Если бы желание было менее сильным, потребность в отдыхе более слабой, стремление вырваться из семейного гнезда менее отчётливым, червяк наверняка бы уел трепетное женское сердечко. Но мотивация будущей курортницы была столь чёткой, что червь обернулся личинкой, которую сожрала прекрасная птица Надежды. Женщина приплясывала на руинах своих сомнений и поддразнивала мужа предстоящей свободой. Дочь, сама того не ведая, подливала масла в огонь и обещала отцу феерическую гастроль в обнимку с дельфинами.

Одним словом – бешеным собакам семь верст не крюк.

В Москве была своя программа. Состояла она из 2 частей: стойкая оборона и быстрая капитуляция. Оборонялся зять, переименовавший Крым в СФРЮ и выставлявший одно условие за другим. Сначала – не поеду вообще (сервис – дерьмо), потом – не поеду на поезде, потом – не поеду в плацкарте. Поехал. Капитуляция носила молниеносный характер. Договор венчала запись: «На всё согласен».

Выезжали в разное время. Мать и дитя – раньше. Сестра с зятем – позже. Но если первые к моменту выхода из дома были собраны и сосредоточены и в сто первый раз были проверены билеты, паспорта, ваучер на расселение, то вторые просто забыли о дате отъезда и накануне хорошо нарядились в гостях. Спасибо прибывшей уже в Крымский рай Женщине, которая так некстати, но как выяснилось – очень даже кстати, позвонила сестре, выдернула её изо сна и поинтересовалась, а готовы ли родственники отправиться в дорогу. Внятно те ответить не могли.

Сборы москвичей происходили в рекордные сроки: за полтора часа до поезда. Тем не менее, на него они успели: с документами, но без еды, без воды и, возможно, без денег. Скажем так, без достаточного их количества.

В общем, встрече на Эльбе, т.е. на «Эмме», было предначертано состояться. Таинственная крымская вилла была обозначена как центр земли, дорога к которому и трудна, и опасна, и жутко утомительна.

Наш паровоз вперёд лети…

Это только так в песне поётся, а на деле скорость полёта оставляла желать лучшего. Лучшего оставляло желать и многое другое: бельё, попутчики, запахи и вид за окном. Последний вызывал чувство лёгко-го недоумения («чё так грязно-то?») и подрывал нежную любовь к ро-дине. Почто, бесценная, ты родила меня среди полей и рек, среди ле-сов и грязи? Мало того, что родила в неподходящих условиях, ещё и поставила на скудное денежное довольствие. Страна в лице правитель ства и работодателей без устали формировала в Путешественнице ас-кетизм. Но тщетно. Женщина любила комфорт, вкусно поесть, краси-во принарядиться. И эта её особенность пагубно влияла на родствен-ников близкого круга: те тоже любили комфорт, вкусно поесть и т.д.

– Мама, нам бельё дали серое и сырое.

– Ну-ка покажи.

Действительно, стопроцентное женское зрение даже в полумраке

смогло разглядеть описанные выше недостатки. «Серое – не чёрное», – крепилась Женщина, но дочь не унималась:

– Я на этом спать не буду. Мне брезгливо.

– Мне тоже брезгливо.

«Нравится, не нравится – принимай, красавица!» Весь облик про-водницы свидетельствовал о том, что свои отношения с пассажирами она строит именно в соответствии с данным принципом. Главный че-ловек вагона с надоедливой тёткой спорить не собирался и все посяга-тельства на честь Российских железных дорог отметал в одночасье.

– Чё вы, женщина, возмущаетесь? Такое бельё. У всего вагона оно такого цвета. Не только у вас.

– Может быть?..

– Ничё не может быть. Я и так вам дала свой личный комплект. Вам и вашему ребенку. Даже спасибо не сказали.

Как-то не выдавливалось это спасибо. Хотя, конечно, проводница шестого вагона поезда «Казань – Симферополь» не виновата. «Боже, кому жаловаться?!» – возопила про себя Женщина и побрела стелить постель.

– Мам, ты поменяла бельё?

– Поменяла.

– Оно снова серое.

– Какое есть.

– Надо было с собой брать! – дочь с укоризной сделала матери замечание.

– Да… А тебя дома оставить.

Девица задумалась. И изрекла: «Мне нужно море. Впереди – новый учебный год». Фразы семилетней девочки напоминали вердикт присяжных – «ПОЖИЗНЕННО». «Скорее бы, что ли дети начали просыпаться», – забилась в надежде мать-героиня. Наивная. Она не ведала, что в тот момент, когда молодое поколение вагона вступит в дружеский контакт, рухнут все её планы на «подремать», «почитать», «чаёк попить», «поваляться».

– Мама, знакомься. Это моя подруга Мадина.

На пороге купе стояла девочка восьми-девяти лет и пристально, нисколько не смущаясь, смотрела в рот женщине.

– Очень приятно, Мадина. Проходи. Присаживайся.

Дальше дорожный этикет требовал проявления гостеприимства в

виде угощения. Дочь была с этикетом на ты:

– Сыр хочешь? Копчёный?

– Не, мне нельзя. У меня желчный.

– Чего у тебя? – вытаращила глаза девочка.

– Жи-элчный, – повторила Мадина. И затараторила: «Мы едем в Симферополь с мамой, папой, сестрой и дедушкой. Мама работает в химчистке. И сестра тоже работает в химчистке. А вечером ходит в ночной клуб. И мама её ругает. А где ей ещё тусоваться? Меня тоже в химчистке все знают. Можно я печенье у вас возьму? Вы-то сами куда едете?»

«Бери, деточка», – выдавила из себя ошарашенная Женщина. Но на вопрос ответить не успела, так как отвлеклась, увидев широко рас-пахнутые глаза дочери. В них стояла зависть. Девочка, как загипноти-зированная, смотрела на ноги своей дорожной приятельницы. Мать, отследив траекторию детского взгляда, поняла, что вызвало столь сильные чувства в её дитёныше. Ногти на ногах у Мадины были выкрашены лаком флуоресцентного ядовито- жёлтого цвета. Это были сигнальные огни взрослой жизни.

Обладательница космического педикюра нисколько не смутилась оказанным вниманием, а даже обрадовалась и выставила свою смуглую ногу с грязными пятками вперёд. «Это мне сестра накрасила. У неё тоже так же». «Хороша сестричка», – критично подумала про себя Женщина и не ошиблась. В купе неожиданно померк солнечный свет – в дверях стояла гора. Точнее грудь. Из под которой выглядывали ноги с нашлёпками ногтей, покрытых уже знакомым ядовитым веществом. Гора засипела: «Давай, иди, мать зовёт». Мадина протиснулась в просвет между скалами и, обернувшись, пообещала: «Счас поем и приду к вам».

– Мама, ты видела?! – выдохнула пораженная дщерь.

– Видела. И что?

– Так красиво, мам.

– Нисколько не красиво. Безвкусно. Пошло. Вульгарно.

– Да? – с облегчением спросила девочка. И в голосе завистницы зазвучало облегчение.

– Даже не сомневайся.

Дочь поднесла к лицу руку с обгрызенными ногтями и философски изрекла:

– В моде всё натуральное.

«Интересно, откуда она черпает эти лозунги?» – задумалась Женщина.

– Кто это тебе сказал? Бабуля что ли?

– В журнале прочитала.

– В каком это журнале ты прочитала?

– В твоём.

«Она внимательнее, чем я думала», – обрадовалась Женщина и взяла дочь за руку.

– Мама, купи мне лак.

– У тебя есть.

– Я такой не хочу.

– А какой ты хочешь?

Девочка на секунду зажмурилась:

– Как у тебя.

– Детям нельзя пользоваться ярким лаком.

– Ну, ты же пользуешься, – не сдавался ребёнок.

Разговор заходил в тупик. Аргументов становилось всё меньше, а психологическое давление на мать всё сильнее.

– Ну, я-то ногти не грызу.

– Я тоже.

– И давно?

– Ну, уже со вчера не грызу. На – посмотри.

Дочь протянула руку, растопырив пальцы до веерного состояния. Женщина перебирала их, тщетно пытаясь обнаружить хоть на одном светлую каемку целого ногтя. Поиск не увенчался успехом, и это означало победу Матери. Последний аргумент не нуждался в словесном подтверждении.

– Видишь, ни одного целого.

– Значит, не купишь? – исподлобья посмотрела дочь.

– Почему не купишь? Куплю.

Девочка не поверила своим ушам:

– Когда?

– Когда ногти грызть перестанешь.

– Ну, на одном-то можно? – пыталась удержать позиции девочка.

– Нет.

Вытянувшись на полке и взяв в руки журнал, Женщина продемонстрировала окончание беседы. И девочке ничего другого не оставалось, как отправиться по вагону в поисках новых знакомств.

– А где ваша дочь? – строго спросила отобедавшая Мадина.

– А разве она не с тобой?

Попутчица крутнулась вокруг своей оси и чётко сказала:

– Нет.

Женщина лениво поменяла положение «лёжа» на положение «си-дя». Лучше бы она этого не делала, потому что прокурор с флуорес-центными ногтями понял смену позы как сигнал к началу допроса:

– А вы куда едете?

– В Симферополь, – лениво отвечала Женщина.

– Зачем?

– Отдыхать.

– Вы без мужа? – напирала девица.

От прямоты вопроса Путешественница онемела. Мадина начинала её раздражать. Женщина не хотела малолетней наперсницы и потому решила взять инициативу в свои руки:

– А вы?

– Я выйду замуж в восемнадцать, – нисколько не смутилась младшая подруга.

– Слушай, деточка, а ты не хочешь пойти поискать свою пропавшую подружку, – тактично выживала Мать чужое дитя.

– Нет. Сама придёт. Это ж поезд! Куда она денется-то?

Мадина и не собиралась трогаться с места. Ей здесь нравилось. Здесь её слушала взрослая женщина, которая руками не размахивала и в коридор не выгоняла. Путешественница таких чувств не испытывала. Ей хотелось уединения. Она не любила чужих детей. Ей было достаточно общения с собственным чадом, которое, кстати, испарилось в неизвестном направлении.

Женщина отодвинула в сторону не умолкавшую ни на минуту попутчицу и вышла в коридор. Внимательно прислушавшись к голосам, безошибочно двинулась к последнему купе. Именно там обреталось пропавшее дитя. Оно обедало и вело светскую беседу с такой же обалдевшей мамашей.

– Извините. Моя девочка вас, наверное, утомила?

– Да нет, что вы, – тактично, но не твердо ответила ей попавшая в переплёт молодая женщина.

– Давай домой.

– Подожди, я доем, – с набитым ртом квакнула лягушка – путешественница. И засунула в пасть кусок чужой курицы.

– Пойдём,– не сдавалась разрушительница детского счастья.

С неохотой поднявшись, дочь буркнула «спасибо» и пригласила новую подругу к себе в гости. Та не сопротивлялась. Мать её – тоже. «Долг платежом красен», – подумала про себя Женщина и подтвердила приглашение.

Теперь в её купе переселилось ещёнесколько человек: собственная дочь, мечтающая выйти замуж в восемнадцать лет Мадина и рыжеволосая, вся покрытая веснушками девочка.

Младоокупанты присутствия Женщины не стеснялись, со стола активно кормились, требуя всё новой и новой еды. Сыр, печенье, кальмары, мясо, огурцы, помидоры исчезали в детских ртах. Запас съестного, предназначенный для потребления в течение двух суток, был уничтожен тремя термитами в мгновение ока. Нетронутым остался железный стол и прилагающиеся к нему конструкции.

Будущее виделось в мрачном свете: голодная смерть протягивала к Путешественнице костлявые руки и щелкала костяными пальцами. Видение наполнялось всё новыми и новыми образами. В нём мелькали смуглые ноги с флуоресцентными ногтями, рыжие размахрившиеся косы, протягивающая руки дочь, горы еды в витринах магазинов, проводница с двадцатью стаканами чая и много чего ещё – эфемерного и неуловимого.

«Какого хрена я терплю это безобразие?!» – возмутилась Женщина и подозвала дочь. Той явно было некогда, и она уже было собралась отмахнуться, но увидела, что выражение материнского лица посуровело не на шутку.

– Ты чё, мамуль? – подобострастно пропела девочка.

– Подойди ко мне.

Родственница с готовностью заглянула в материнские очи и замерла.

– Забирай своих подруг, и дуйте в коридор,– прошипела Женщина.

– Почему это?

– Потому это. Я спать хочу.

– Мам, в коридоре неудобно. Там сесть негде.

– Постоишь. На худой конец сходите в гости в другие купе.

– К ним нельзя. Там взрослые отдыхают.

– Замечательно. А мне детский сад до самого Симферополя.

– Мы же тихо.

– Считаю до трёх.

Эту фразу девочка не любила. Её семилетний опыт подсказывал, что, коли мать её произнесла и, не дай бог, приступила к счёту, нужно бежать как можно скорее. Ребёнок решил не рисковать и вывел свою команду в необжитое пространство коридора.

Женщина натянула на голову простыню и заснула.

Сон был короткий: духота и громкий шепот заглядывающих в купе детей сделали свое дело. Открыв глаза, Путешественница вздохнула и смирилась с предложенной дочерью программой: еда – еда – еда, дети – дети – дети. «Надо было лететь на самолете!» – со злостью проговаривала она про себя. «Дорого», – возражал здравый смысл. «Зато быстро», – не успокаивалась Женщина.

Быстро – не быстро, а дело сделано. Впереди – Крым. Позади – … Позади крутой поворот, во время которого пассажиры последних вагонов могли видеть начало состава, рвущегося в пространстве. «Ладно, доедем», – миролюбиво подумала Путешественница и в очередной раз заснула. Крепко.

Лучше гор могут быть только горы…»

Всегда хотелось усомниться, ибо боязнь высоты преследовала нашу курортницу с подросткового возраста. Но сделать это мешали сами горы. Северного Кавказа, Турции, Болгарии и, наконец, Крыма.

Крым был в её жизни два раза. В первый – потряс не столько величиной гор, сколько поэтическими названиями: А-ю-даг, Ка-ра-даг… Второй смутил окончательно.

По дороге с Симферопольского вокзала на загадочную виллу в тридцати км от Судака Путешественница для приличия, абы разговор поддержать, обратилась к словоохотливому шофёру Саше: мол, у вас здесь горы, сложные дороги – серпантины, пропасти, обвалы. На что невозмутимый крымчанин, не поворачивая головы, ответил:

– Какие горы? У нас здесь степи.

– Ура! – возликовала в душе женщина. – Значит, в пропасть не уронят и до виллы довезут.

Немаловажным будет отметить, что описанное действо происходило ночью, и неискушенная Путешественница ничего за окнами машины разглядеть не могла. Видны ей только были выхватываемые из темноты светом фар указатели – Курортное, Уютное, Дачное и т.д. Стало спокойно. Ненадолго. Ибо картинка увитой плющом виллы, подсмотренная в Интернете, не имела ничего общего с тем одноэтажным бараком, в котором находился купленный курортницей, получается – за глаза, номер. Вот только он, единственный, и напоминал своего интернет-близнеца.

КАК ХОТЕЛОСЬ ПРИЗВАТЬ К ОТВЕТУ! Желание было сродни испепеляющей страсти. К социальной справедливости.

Ответа в удобоваримой форме, естественно, быть не могло, но формулировка его, с юридической точки зрения, была безупречной: «Это не мы. Номера распределяются в Москве. Наше дело их подготовить». Кто бы сомневался?! Очень грамотный подход – все претензии по окончанию отдыха. Ну, а если он действительно состоится, то, какие могут быть претензии? К тому же, где Крым, а где Москва? Где та злополучная туристическая фирма, владельцу которой хотелось бросить в лицу – СВОЛОЧЬ!

Оскорблять окружающих не совсем соответствовало представлениям Путешественницы об отдыхе, поэтому, сдерживаясь изо всех сил, она выдвинула ряд требований, невыполнение которых каралось привлечением СМИ в целях антирекламной компании. Представившись корреспондентом «Комсомольской правды», курортница, конечно же, блефовала. Но блефовала мастерски. В итоге в номере появились: чайник, два кресла, журнальный столик.

Между тем усталость брала своё. Дитё взывало к материнскому милосердию: «Мама, хватит ходить туда-сюда. Я спать хочу». Администратор – к её лояльности. А сама Путешественница – к Милости Божьей.

Утром с балкона взору огорченной намедни Женщины предстала не только стройка, над которой чиркали воздух ласточки, но и горы, по виду напоминающие тренажеры для курсантов – танкистов. Того и гляди – дуло из-за пыльного куста выглянет. Вот так горы! Эх, и горы! Развеян миф – пошли домой.

По дороге на пляж Путешественница осторожно спросила сидящую у окна дочь:

– Ну и как тебе горы?

– Какие горы?

С точки зрения последней и разговор-то вести было не о чем.

Тем не менее, дорога, ведущая на пляж, горы, его окружающие, ка- менистые мысы, разрезающие морскую гладь, Женщину странно вол-новали, вызывали чувство восхищения, манили, словно соблазняли коснуться. Поверхность их казалась плюшевой. Кустарник, покры-вающий их местами, напоминал свалявшиеся места на вышивке гла-дью. И вот что интересно: раз от разу горы словно увеличивались в размерах, становясь всё величественнее и загадочнее. Их хотелось фо-тографировать (что она и делала многократно), от них трудно было оторвать взгляд, если, только не обратив его к морю. Даже «домаш-ние» (видимые с балкона) горы, и те включились в процесс превраще-ния из тренажеров – в гордые вершины, хотя и компактных размеров. Компактных – по отношению к местному ландшафту.

Наблюдательная Путешественница позже опишет в своих заметках эту метаморфозу. А пока она размышляла о мифах и легендах человечества. И о себе как о носительнице мифических представлений о мире. Совпадение личных ощущений с общечеловеческим опытом принималось с радостью, поэтому она выглядела растроганной и взволнованной. А когда Женщина волновалась, внутри её сознания всплывали банальности, которых она в реальной жизни стыдилась, а про себя проговаривала довольно часто. Вот так и в этот раз – «Лучше гор могут быть только горы». НЕМИФ получается.

О хлебе насущном.

Истерика первых дней пребывания на вилле близилась к завершению. Горькая правда заглядывала в грустные женские глаза и просила не волноваться. А как было не волноваться? Как было не волноваться, если Матери и ребёнку грозил голод?

Завтрак на вилле, разнообразием не отличался. Это была монастырская трапеза, подаваемая в потрескавшейся и плохо вымытой посуде. Дочь брезгливо водила ложкой по тарелке, кривила мордашку и укоризненно посматривала на Мать:

– Я не могу это есть.

– Не ешь.

Женщина культа еды не признавала, но от этого сытость по телу не разливалась. Зато из него исчезали жировые отложения. Вместе с жизненными силами. «Надо что-то делать!» – решила она и подалась к старожилам за советом. Те смотрели на вещи проще и рекомендации давали охотно: «Надо ехать в Судак на рынок. В городе заодно и пообедаете». Так Женщина обрела под ногами твёрдую почву, дочь – необходимый объём витаминов, а холодильник – плотно утрамбованное содержимое.

В очередной раз отдыхающие отправлялись в Судак обедать, по-

потому что бестолковая девочка наприглашала подруг и те смели трёхдневный запас фруктов и сыра. И, конечно же, дочь манили очки для плавания (были обещаны в момент утраты бдительности), а Мать – тарелка супа.

Да уж, не европейская девочке досталась мамаша: сердце просто сжималось при мысли о чипсах. Ещё больше оно сжималось при мыс-ли об испорченном детском желудке, который уже давно перестал со-ответствовать обещанным рекламой размерам – «меньше напёрстка». Если же судить по количеству просьб, произносимых в минуту, то размеры этого «напёрстка» впечатлят любого не обремененного детка-ми индивида. Туда с лёгкостью помещался следующий набор: чупа-чупс, пахлава, мороженое, котлета, кукуруза, йогурт, стакан ежевики, слойка с сыром, пампушка, персик, виноград, дыня, лимонад с впечат-ляющим названием – «Живчик» – в любом объёме. Вообщем, всего не перечислишь.

Если девочка спрашивала – «можно», то её Мать отвечала – «нель-я». Когда аргументов не хватало, материнский взор утрачивал неж-ность, а изо рта вырывался металлический клекот. Наверное, нос мате-ри удлинялся, превращался в подобие клюва, а сама Женщина из ку-рицы – в орлицу. Девочка эту метаморфозу ощущала мгновенно, пуга-лась и предпочитала ретироваться от греха подальше. И тогда процесс обращался вспять. И так в течение дня происходило неоднократно. Та-ковы были условия игры, не подлежащие отмене. По-другому эти два существа женского рода взаимодействовать не умели. Правда, иногда между ними возникала идиллия. Длилась она, как это водится, недол-го. Но именно этот факт делал их существование исполненным смысла.

Так вот, приехав в Судак, абы вкусить пищи и заполнить закрома на случай неожиданно налетающего голода, путешественники оказались у входа в кафе быстрого питания под символическим названием «Перекрёсток».

– Что ты будешь, деточка?

– Макароны, пюре и тефтели.

– А супчик? Куриный, с вермишелькой, как ты любишь.

– И супчик, и пампушки, – невозмутимо добавила девочка.

Стоящие рядом знакомые по вилле переглянулись и уточнили:

– А попить?

– И попить. Сок. Мультифруктовый.

Мать загрустила, ибо представила свой похудевший кошелёк и расцвеченный несъеденными явствами стол. Мягко спросила:

– Ты уверена?

– Конечно, мамуля.

Мамуля беззвучно застонала. Если бы не болезнь девочки и любопытные взгляды знакомых! Что бы она сделала? Первое – рявкнула, второе – тявкнула, третье – треснула. Но это – в сослага-тельном наклонении, а в реальности – закусила губу.

Прогноз оправдался: золотистый бульон куриного супа сиротливо плескался в белоснежной пиале, пюре застыло, пампушка обгрызен-ным боком подмигивала с хлебной терелочки.

– Больше не могу. – Выдавила девочка.

– Я тоже, – подумала Мать.

– Пошли очки покупать. Плавательные.

«Ага, не забыла», – отметила про себя Старшая и, вздохнув, взяла дочь за руку. «Не горячая, слава богу».

– Пошли, обжора.

Ох, вы, кони мои кони…

Развлечений в Крыму оказалось гораздо меньше, чем предполага-ли Путешественники. Вариант с многочасовыми экскурсиями был от-метен без обсуждения. Чехов и Ялта, Голицын и шампанское, Ворон-цовский дворец, Ливадия, Генуэзская крепость, Карадагский заповед-ник, Севастополь – ничего не возбуждало. Дочери было «по балде» и понятно почему: в свои семь лет она была дремучим созданием и, кро-ме кинотеатра, боулинга и кафе, ничем не интересовалась. Мать, бы-ло, встрепенулась от названий туристических святынь, но быстро остыла.

Обеим нравилось море. Одна, что младше, сидела в воде безвылазно. Другая лениво за ней наблюдала.

– Давай, выходи, – приказывала мать. На что девочка выбрасывала из воды руку с растопыренными пальцами. Жест символизировал пять минут времени. Женщина отрицательно мотала головой ровно пять раз: пять пальцев, четыре, три, два, один. Дочь кривила личико и, чертыхаясь, выходила из воды, умудряясь неоднократно упасть по дороге. Так она продлевала удовольствие.

На суше торг продолжался. Перемирие наступало в момент погло-щения пищи: обе любили кукурузу и приноровились покупать её у одного торговца. Весь пляж почтительно называл его «дядя Саша». Его появление среди отдыхающих всегда сопровождалось улыбками: по гальке передвигалось облако в парусиновых штанах, увенчанное парусиновой шляпой. У облака были ярко-голубые глаза, беззубый шамкающий рот на закопчённом лице. Дядя Саша никогда не торго-вался, ибо кукурузой своей гордился. Действительно, початки были крупные («с метр»), хорошо проваренные и всегда горячие. Красная цена им была гривны четыре, но постоянные клиенты безоговорочно платили шесть. К их числу принадлежали Мать и дитя.

Насытившись, каждая из них приступала к любимому занятию: старшая к написанию заметок, младшая – к водным процедурам. Через некоторое время ритуал повторялся: кукуруза менялась на пахлаву, пахлава – на персики, персики – на виноград. Аппетит разгорался, солнце палило всё жарче, вода мутнела, а людей всё прибавлялось. В одиннадцать девочки уходили.

Обедали уже на вилле: сочная дыня, домашний сыр и беседа, состоящая из одного и того же перечня фраз.

– Твои планы? – спрашивала подобревшая мамаша.

– А твои? – отвечала русская по паспорту дочь.

– Я сплю. Потом – на море.

– Мы же собирались на лошадях кататься? – вопил ребенок.

– Может, в другой раз?

– Ты мне уже пять дней обещаешь.

-Ты тоже мне пять дней обещаешь до конца выучить таблицу умножения.

– Я выучила.

– Восемью восемь? – приступила к допросу мать.

– Сорок восемь, – не задумываясь, ответила девочка.

– Нормально. Лошади подождут.

– Пожалуйста, мам, – с дрожью в голосе попросила нерадивая ученица. И крепость пала.

Дорога на конеферму была недолгой, но богатой на испытания: палило солнце, из-под ног выстреливала саранча, и каждый выстрел сопровождался оглушительным детским визгом. Женщина испытывала ужас, но демонстрировала ледяное спокойствие. Поэтому со стороны казалось, что Мать с дочерью пробираются к цели перебежками, подпрыгивая и зависая в воздухе.

На минуту девочка отвлеклась на пони-альбиноса, стоящего в за-

гоне для больных животных. Изумлению ребенка не было конца при виде градусника в попе несчастной клячи.

– Мама, что они делают? – прошептала юная гринписовка.

– Температуру меряют.

– В попе.

– В попе.

– А что, подмышку нельзя градусник поставить?

– А где ты видишь у этого зверя подмышку?

– А где ноги.

– А подмышки где находятся?

– Где руки.

– Нет у понь рук. Поэтому так меряют.

– Ужас, – обмерла девочка.

Конеферма являла собой какое-то айболитово царство. Мало того, что парочка застала несимпатичный процесс измерения температуры, она ещё оказалась свидетельницей не менее экзотической процедуры. Модно одетый парнишка со стайлингом на голове согнулся над ванной и что-то в ней методично полоскал, приговаривая: «Не ссы. Щас. Уже всё». «Сумасшедший», – тоскливо подумала про себя Женщина и присела под навес, пытаясь справиться с нахлынувшей тревогой. «Какого чёрта мы сюда притащились?»

Дочь так не считала. Она стояла, вытянув шею в сторону новоявленной прачки.

– Мам, он, по-моему, котят моет.

Сердце Путешественницы ёкнуло: «Может, не моет, а топит?!» Превозмогая страх, она крикнула: «Эй, парень! Ты чего там делаешь?» Старатель обернулся на крик и двинулся навстречу, держа что-то чёрное в вытянутой руке.

– Это что? – нетвердо повторила свой вопрос Женщина. – Кошка?

– Не. Собака. – Юннат потряс ею фактически перед самым носом барышень.

Глаза обеих округлились. То, что висело на вытянутой руке, трудно было назвать животным. Это была драная каракулевая варежка с вытаращенными глазами и синим животом. Варежка подёргивалась в руках и нежно поскуливала.

– Ты где её взял?

– Выкинул кто-то. Она породистая. Только больная. Щас я её высушу и проглистогоню.

К горлу Женщины подкатила тошнота – у неё было хорошо развитое воображение. Парень протянул ей мокрую варежку и скомандовал:

– Слушай, подержи. Я тряпку возьму.

– Я не могу, – выдавила из себя курортница и подумала, что катание на лошадях не состоится по причине утраты ею сознания.

– Мама, возьми, подержи,– гордо приосанившись от оказанного матери доверия, повторила девочка. – Смотри, он такой хороший, больной.

– Не он, а она, – пыталась остаться в сознании Женщина.

– Ну, ты держишь или нет? – уточнил парень.

– Нет. Клади её сюда, я посторожу, чтоб не свалилась.

Дрожащую варежку положили на импровизированный стол, на котором стояла импровизированная пепельница. Рассмотрев предмет, Женщина совсем пала духом. Это было лошадиное копыто с подковой. Она передёрнулась и резко встала:

– Ну, с меня хватит. Дочь, пошли.

– Мама, как ты можешь, – запричитала юная любительница животных. – Нас же попросили посмотреть, чтобы собачка не упала, не разбилась.

– Если она не утопла, значит и не разобьётся. Пошли.

Девочка вспыхнула. Слёзы навернулись на глаза. Она поджала губку:

– Мама, ты же обещала…

«Чёрт бы побрал это чувство справедливости! Эту верность слову! Чёрт бы всё это побрал!» – рыдала про себя измученная мамаша, но каким-то краем сознания понимала, что расстановка сил на конеферме меняется. Пространство заполнялось не только запахами конского дерьма, квохтущими курами и курлыкающими голубями, но и полуголыми туристами, размахивающими фотоаппаратами. Начинался инструктаж.

Босая девица с пергидрольными волосами, убранными в некое подобие хвоста, встала рядом с понурой лошадью и затараторила:

– Значит так. Эта лошадь. К лошади нельзя заходить сзаду. Где хвост. Конячка пугается и может ляхнуть. К конячке надо подходить спереду. Эта вот уздечка. Эта стремячка. Эта сиделец.

– Чего?

– Сиэдло. Ставим левую ножку в стремячку, отталкиваемся правой

ножкой и взгружаемся в сиделец.

Босоногая инструкторша демонстрировала свои таланты, при этом не переставая тараторить:

– Значит так. Када нада трогаться, не нада говорить «Конячка, иди. Вперед», нада гаварить: «Чап-чап». А када нада встать, не нада говорить: «Стой пажалуста. Давай, встань», нада гаварить: «Трр».

– А если не послушается? – выкрикнула нервно переступающая с ноги на ногу девушка.

-Вы не боитесь. Наши лошади обучены. Умные. Дальше – идём караваном. Друх за друхом. Если ваша конячка обгоняет ту, что впереди, говорите: «Трр» и тяните уздечку. Резка. Вот так. А то другая конячка обидится и куснет.

«Дурдом какой-то», – подумала Женщина и шёпотом обратилась к дочери:

– Давай уйдём отсюда. Я боюсь.

– Зато я не боюсь, – так же шёпотом прошипела девочка.

– Дите поедит на полупони. Полупони зовут Оля. Меня – Саша.

– Мама, – громко зашептала будущая наездница. – Я – на полупоне. На Оле.

Девочка ликовала и рвалась в бой.

– Женщина идите сюда, – проговорила инструкторша.

Путешественница оглянулась по сторонам, пытаясь отыскать среди толпы ту, к которой обращалась Саша.

– Вы, вы, женщина. Идите сюда.

На негнущихся ногах Курортница двинулась навстречу судьбе.

– Вот эта лошадь – Дракон. Ставьте ножку в стремячку. Тол-кайтесь.

Не успела Женщина и глазом моргнуть, как очутилась на высоте двух метров над землёй.

– Дракон пойдёт первым. Ча-а-ап, Дракон! – крикнула инструкторша, и конь двинулся с места.

– Куда он идёт!? Как его остановить?!

– Успокойтесь, женщина. Он щас встанет.

Лошадь действительно остановилась, и Путешественница, выворачивая шею, стала наблюдать за происходящим с другими туристами. Кони выстраивались в ряд, друг за другом, переступали с ноги на ногу, чем пугали обмерших в седлах наездников. Она переживала за дочь. Но та бодрилась, уверенно держалась в седле и

даже умудрилась, улыбнувшись, помахать матери рукой.

– Када лошадь спускается – спинку отхибаем назад, када поднима-ется – прижимаемся к конячке. Все готовы? – Саша смерила процес-сию взглядом и истошно заорала: «Ча – а-ап, Дракон, ча – а –ап!»

«Ну, всё», – подумала Женщина и окаменела. Ладони от мёртвой хватки вмиг стали мокрыми, а по спине покатился холодный пот. То же самое испытывали и остальные всадники. Караван медленно, шагом двинулся вперёд. В седле покачивало, но материнский инстинкт брал своё, и Путешественница, вывернув в очередной раз шею, оглянулась на дочь.

Дочери не было. Точнее она была, но как-то странно. Саша держала под уздцы эту треклятую полупоню – полуолю и, оставив табор без присмотра, тащила её обратно на конеферму. Тут материнское сердце не выдержало, и Женщина истошно заорала:

– Стой! Стой, кому я сказала.

Саша обернулась, махнула рукой и скрылась за поворотом. У Путешественницы началась истерика, усилившаяся при виде инструкторши, рядом с которой уже не было ни полупони, ни её любимой девочки. Саша подлетела к ней и, как обычно, затараторила:

– Ниче страшнава. Дитё напугалось и заплакала. Я её отвезла на ферму. Она нас там подождёт!

– Кто это вас там подождёт? – рассвирепела негодующая мамаша.

– Дитё подождёт.

– Ну, уж нет. Помогите мне слезть. Я её одну не оставлю.

– Да прохулка-то всиво час.

– Да хоть два! Вы что, меня не понимаете, – начала заводится Женщина. – Как я оставлю одну семилетнюю девочку, среди мужиков и лошадей?

– Да вы не бойтесь. С ней ничего не случится.

Мать, было, раскрыла рот, чтобы изречь сакраментальную фразу идиоматической формы, но осеклась. Перед её глазами предстало изумительное по своей красоте зрелище.

Из-за поворота вылетел жеребец цвета тёмного шоколада, на котором сидели двое: абрек в спортивных штанах и абсолютно счастливая девица уже с распущенными белокурыми волосами.

«Когда успела?» – с умилением подумала Мать, следя глазами за движением этого трио.

– Мама, – радостно выкрикнула девочка и помахала рукой.

И мама осталась далеко позади. На своём флегматичном Драконе. Во главе конного каравана.

И страх понемногу улетучивался. И Женщина начала улавливать ритм движения грациозного животного. И скованное тело начало расслабляться. И она проговаривала про себя: «Оп-ля, оп-ля», привставая на стременах. И даже украдкой трогала шею лошади, горячую и влажную. И была счастлива.

«У счастливых людей глупое выражение лица, – рассуждала наездница. – Я бы даже сказала, чуть туповатое. Потому что расслабленное: каждая мышца прогибается и ложится туда, куда вздумается». Путешественница оглянулась – лица её спутников вполне подходили под данное ею определение.

Все ехали молча, изо всех сил сдерживая ликование. И только дочь в обнимку со спортивным абреком не стеснялась в выражении своих эмоций: «Мама, – орала она. – Мама, как здорово! Это мустанг! Это Билл! Это море!». Лошадь поднималась на дыбы, наездник её осаживал, летели брызги, девочка становилась мокрая по уши и хохотала, хохотала.

Мать и дитя были счастливы.

Дорога обратно (от моря – до конефермы) показалась вдвое короче. Лошадей пустили в галоп по Капсельской долине. Горячий ветер обжигал лицо, под ногами неслась земля. И Женщина ощущала себя единым целым с пышущим жаром животным.

Спешившись, она погладила Дракона по морде, потрясла одной ногой, другой. Обняла подбежавшую к ней девочку и на полусогнутых начала спускаться к вилле под неумолкаемое щебетание юной наездницы. О Билле, о Мустанге, о лошадях-альбиносах, о том, что здорово. И вообще.

Рифы воспитания.

Вообще между матерью и дочерью творилась любовь. Как правило, кратковременная, если соотносить её с периодами взаимоизучения. Женщина ратовала за доверие, но проверять последствия этого пресс-ловутого доверия никогда не забывала. Её личный детский опыт под-сказывал, что обходных путей в осуществлении поставленной родите-лями задачи – великое множество. Главное – выбрать самый неожи-данный, дабы окончательно сбить мать – отца с толку. Женщина это умела, поэтому многие её детские каверзы для уже постаревших ро-дителей оставались тайной за семью печатями.

Искушенная в вопросах заметания следов Путешественница никогда не ленилась просчитать варианты дочернего поведения. И обычно расчёт оказывался верным, а дочь в бешенстве орала: «Откуда ты всё это знаешь? Тебя же там не было!»

Но иногда случались проколы. Они обычно были связаны с утратой бдительности размякшей в любви мамашей. Так и на этот раз:

– В бассейн, маленькое чудовище, не лезь.

– Ну, ноги-то помочить можно?

– Не можно.

– Мама, все мочут! Одна я, как дура.

– Мне всё равно, что делают все. Ты поняла?

– Поняла, – буркнул ограниченный в правах ребёнок.

Когда дочь испарилась в направлении бассейна, Женщина каким-то седьмым чувством поняла – обманет! Поэтому, выждав время, подпоясалась и двинулась на поиски правды. А правдоискательство никому ещё счастья не приносило и жизнь не облегчало.

Правда была такова: принаряженная девочка стояла на одной ноге на краю бассейна и, балансируя, бултыхала другой в воде, при этом даже не сняв обувку.

Застав дочь на месте преступления и выдав ей по первое число, Женщина возвращалась к своему корпусу и думала: «Какая мерзость!» Ей хотелось жить с дочерью в любви и согласии, в дове-рии и понимании. И хотя она прекрасно понимала, что так не бывает, ей всё равно было больно. Потому что перед глазами стояла милень-кая девочка с лисьими повадками. Это было воплощение жизнестой-кости и коньюнктурности – качеств, бесспорно, полезных для жизни. Для её. А для Женщины на перспективу было обещано вторичное прохождение через пресловутый подростковый период. Его она боялась, ибо видела разное.

«Как хочется ударить. Наотмашь», – зажмурившись, представляла она себе сцены избиения младенца. Наверное, радовалась самой мысли отмщения. Но в реальности чётко понимала – НЕЛЬЗЯ! Лицо – персона. Вообще доверие исчезнет.

Порой Мать-страдалицу посещала мысль: «Может она – тупая?». В пользу тупости, по мнению Женщины, говорило многое. Ребёнок обескураживал родительницу абсолютной неспособностью понимать собственную выгоду: не пройдёт насморк – не будет моря, не будет мороженого, не будет еще чего-нибудь. А потом Женщина вспо-минала, что дочери всего семь лет, что дочь её импульсивна и обуреваема страстями и что она очень непосредственна в своих полудетских хитростях и правилах.

«Мама знаменитого Эмиля из Лениберги писала о проказах своего неугомонного дитяти, – размышляла Женщина. – А я – о чём?» В приключениях дочери, словно не было интриги. Деятельность её чаще была мыслительная, нежели предметная. Поэтому – в день раз пять-шесть мать и дитя устраивали разборы полётов в целях избежания прогнозируемого падения их семейного авиалайнера.

А вообще – капитаншу этого авиалайнера можно было пожалеть. Бог дал её дочери такую энергию, которую та истратить не могла. Девочка не уставала, не спала и постоянно требовала внимания. Ресурсов женщины было явно недостаточно: она и уставала, и хотела спать, и мечтала об одиночестве. Что тут было делать? Ничего тут не сделаешь. Сиди себе, жди для дочери жениха – только и всего.

А в это время в дверь номера кто-то старательно ломился. Правда не жених, а доченька собственной персоной с письменным уведомлением: «ИЗВЕНИ МЕНЯ ПОЖАЛУЙСТО МАМА». Уведомление было выполнено на размалёванном сердечками листе. Не увидев положительной реакции матери, девочка протараторила: «Не выкидывай, пожалуйста». Свой труд она ценила.

Человек со стороны залюбовался бы – какая чуткая девочка! Ни хрена подобного. Просто натренирована, рефлекс есть, а вот души в нём ни капельки. Или это только так Женщине казалось?

История вечерняя…

Вопрос:

– Мама, мне навстречу попался такой глупый мальчик. Посмотрел на меня и засмеялся.

В голосе дочери звучало недоумение.

– Ну и ладно. Может, ты ему понравилась. Он смутился и поэтому засмеялся.

– Да? Так бывает?

– Бывает.

– И у тебя было?

– Было.

– Папа что на тебя смотрел и смеялся?

Женщина задумалась: «Попробовал бы он ещё и посмеяться». И вообще ей очень хотелось дискредитировать мужа, рассказав, что кроме, как себе под ноги, он никуда и не смотрел. Но удерживало негласное партнёрское соглашение. А к соглашениям вообще Курортница относилась с уважением.

– Ну не то, чтобы смеялся. Улыбался.

– Понятно. Мам, я кофту не надену.

– Наденешь.

– Она мне не подходит!

– Не подходит.

– Я, как дура.

В глазах девичьих мольба: сделай же что-нибудь!

– Может переодеться?

– Во что?

– Во то, что с твоей кофтой сочетается.

Дальше – экшн. Дверь навылет – пуля в комнату.

Дверца шифоньера не успела до конца пропеть свою песнь, как возбуждённая барышня предстала под строгие материнские очи.

– Ну как?

– Теперь отлично!

– По-моему, его зовут Влад.

– По-моему, не знаю.

– Блеск твой возьму, ладно?

– Ну, возьми.

– Где он?

– В красной косметичке.

Снова дверца шифоньера не успела завершить свою тоскливую песнь, вместо неё – звук, напоминающий хлопок по губам.

– Мама, (фактически в истерике) там её нет!

– Посмотри в ванной, на полочке.

Радостно: «Ага». Две секунды тишины, и в дверь на балкон просу-нулась голова, покрытая влажными волосами, с губами, на которых возлежал толстый, неэкономный слой блеска. Следом за головой ма-териализовалось тело, и всё это вместе взятое скомандовало:

– Подправь мне губы.

Это, конечно же, не было просьбой семилетней девочки. Это был

приказ боевой подруги, в данный момент – старшей по званию. Но её

мать понимала: это свидание, это курортный вечер и они в женской своей сути сейчас на равных. Да и потом у матери тоже был свой дочерний опыт, согласно которому подрезать птичке крылья перед вылетом негоже. Поэтому Женщина молчала: «…глупо мне мешать её минутному блаженству…»

Дочь пару раз крутнулась вокруг своей оси:

– Ну, я пошла?

– Ну, давай. Через часок отметься.

Ответа мать не услышала, хотя он был, просто прозвучал уже далеко от дома. «Взрослеет», – с умилением подумала старшая и уткнулась в свои записи.

Ровно через пятнадцать минут послышался топот, причём, не одной пары ног. «Господи, неужели уже ведёт?» Дверь отворилась, и за спи-ной у дочери вместо прогнозируемого молодого человека замаячила рыжая девочка лет этак четырёх-пяти в грязном мятом платье с кри-вым подолом. «Не дошла», – констатировала Мать про себя.

– Приду через час, – буркнула охотница.

И в очередной раз пулей вылетела из дома.

Ожидание родственников или сказка об утерянном зубе.

– Мама, нужно остановить кровь! – командовала девочка в генеральских погонах.

– Каким образом?

В ответ секундное молчание.

– Я ещё погуляю?

– А как же кровь?

– Да пройдёт.

– Слушай, а как ты его выдрала?

– Да волос, мам, засунула и выдрала.

– Зачем? Он тебе мешал?

– Мешал.

– Чем?

– Да ничем – просто выдрала.

– Понятно. Через пятнадцать минут домой.

– Я не пойду, я Олю и Валеру ждать буду! (Оля и Валера – это те са-мые чуть было не опоздавшие на свой поезд любимые родственники,

ожидаемые с нетерпением и тревогой.)

– Жди. В кровати.

– Ты будильник поставишь?

– Поставлю.

– Разбудишь?

– Разбужу.

– Ладно. Придешь за мной? (Без надежды в голосе.)

– Приду.

Барышня, внешне полная сил и энергии, еле держалась на ногах. Ещё бы: ранний подъём, море, поездка в город, рейс на пляж, сборы на свидание, налаживание контактов, разочарование, сменившееся воодушевлением, теннис с мальчиком по имени Влад и, наконец, му-жественно выдранный зуб! Он и стал той последней каплей в море эмоций сегодняшнего дня, после которой девочка на секунду оста-новилась.

– А чё он тёмный-то такой? Плохо чищу, что ли?

Мать не удержалась:

– А о чём я тебе всегда говорю? Новую зубную щетку выклянчила? Теперь давай – чисти.

Без привычного сопротивления засыпающая на ходу выдирательни-ца зубов смачно плюнула пастой из тюбика на щётку, ощерилась пе-ред зеркалом и начала интенсивно водить щёткой по зубам.

«Не захворала ли? – засомневалась мать, -– и кашель мне её не нравится».

– «Я – всё!» – выдохнула ревнительница чистоты и прыгнула на кровать.

– Чего ты всё?

– Всё.

Конца фразы слышно не было, потому, что и конца-то никакого не было. Не было ничего, кроме безмятежного детского сна юной красавицы, засунувшей зуб под подушку.

Утром выражение лица семилетней смуглянки говорило о глобальном разочаровании.

– Доброе утро, – дочь.

– Утро, – угрюмо буркнула деточка в ответ.

– Ты чего нахохлилась?

– Ничего.

«Понятно, зуб остался под подушкой», – догадалась мать.

– Ты что? Денег под подушкой не нашла?

– Нет, – произнесла дочь с обречённостью в голосе.

– Так не бывает.

– Бывает! Мне Сонька вчера сказала.

– Ясно, а у Соньки фамилия часом не Толстая?

– Нет, она с Украины.

«Не просекла, – подумала Женщина. – «Золотой ключик» не её книга, хотя и была прочитана меньше месяца тому назад».

– Дочь, а ты помнишь про поле чудес?

– Помню. Смотрела.

– А про Буратино с лисой Алисой и Базилио-котом?

– Помню.

«Фу, чёрт, специально что ли дурака валяет?!» – подумала мать.

– Да помню я, помню. И что мне с этого? Мне Сонька сказала – положи зуб под подушку и мышка денег принесёт.

– Дочь, ты серьёзно?

– Серьёзно. Я же не работаю. Как мне их по-другому зарабатывать?!

– А зачем тебе деньги?

– А тебе?

– Мне? – выдохнула изумлённая Мать, – для того, чтобы…

Предложение ещё не успело приобрести законченную форму, как деточка затараторила:

– Чтобы платить за квартиру, а то отнимут. Покупать еду, а то умрёшь с голоду. Путешествовать, одеваться, пользоваться дорогой косметикой, ходить к психологу, дарить подарки.

– Это не тебе ли?

– Мне, папе, родственникам, друзьям.

– А мне?

– А тебе… Ты же сама говорила, что лучший подарок – это сделать подарок.

Мать оторопела: «Интересно девки пляшут!» Стала лихорадочно соображать, как прокомментировать сказанное, не нашлась и ряв-кнула:

– Пошли завтракать.

– На это, кстати, тоже деньги нужны, -– глубокомысленно произнесла юная потребительница и рванула в столовую.

– И не малые, – произнесла про себя обескураженная мамаша и вышла следом.

Вчера хорошо посидели

Вчера хорошо посидели: полкило адыгейского сыра, кило помидо-ров, две бутылки сухого вина («Попробуем, чем отличаются») и конь-як «Коктебель», проходивший в номинации – «Давай поставим точку».

Утром стало понятно: точка стоит. В затылке. А на балконе – стол со следами вчерашнего вечернего счастья. Счастье выглядело несим-патично: застывший сок помидоров, липкие пятна от дыни, мутные стаканы с перманентными отпечатками пальцев. Радость, видимо, вчера была полноценной и пространства журнального столика ей, явно, было недостаточно. Судя по внешнему виду балкона, она струилась сладкими дынными потоками по полу, рассыпалась крош-ками и, наконец, выстреливала пустыми бутылками вдоль стен.

Мысль об уборке встала рядом с точкой в затылке. А что делать? Дочь ещё мирно посапывала. Делать её свидетельницей бардака – не хотелось. И Мать, оглядев поле будущей битвы за чистоту, сосредото-чилась. Так мыслительная деятельность трансформировалась в пред-метную, длительность которой равнялась ровно пятнадцати минутам.

Женщина с удовлетворением оглядела результаты своего утреннего труда и вернулась к привычному уже созерцанию ландшафта, внешнего и внутреннего.

– Что мне там снилось-то?

– Муж, деньги, математические расчёты, финансовые операции, полузнакомые люди, переговоры с ними.

– А что я перед сном заказывала?

К слову, эта женщина находилась в каком-то постоянном поиске себя, в вечном внутреннем диалоге. Она остро чувствовала кризис-ность своего бытия, размышляла о целях своего существования и много об этом говорила. Желание «во всём дойти до самой сути» даже отход ко сну превратило в своеобразный магический ритуал. Перед тем, как предаться отдохновению, Женщина обращалась в ведомство небесной канцелярии: «Господи, – говорила она, – подскажи мне, для чего это дано мне, что я должна понять? Укажи, Господи, мне мою настоящую цель. Вразуми меня, Господи».

В этот раз запрос был традиционный, а образный ряд не имел ничего общего с искомым откровением.

– Неужели к долгам? Чёрт бы их побрал, эти финансовые трудности!

– Суета, не то!

Женщине словно стало стыдно собственной наивности и невольной склонности к мистицизму. Всё это, на её взгляд, попахивало театраль-ностью и не имело ничего общего с её истинными переживаниями.

– Не то, – констатировала разочарованная особа, уставившись на покрытые дымкой горы.

– Сделаю-ка я дыхательную гимнастику, – это в ней заговорило те-ло, изрядно уставшее от бесплодных размышлизмов, и процесс пошёл. Пять минут – задержка дыхания, пять минут – задержка дыхания.

– Какая воля! – похвалила себя Женщина.

– К жизни! – подредактировала не без пафоса и зычно скоман-довала: «Дочь, доброе утро. Вставай-вставай».

Заспанная девочка буркнула в ответ «добро утро» и хрипло произнесла: «Вот это жизнь, блин».

Испортил отдых, дурак…

Испортил отдых, дурак. Нет, брателло, конечно, не дурак. Он прос-то не догадывается, что некоторые проблемы, хотя бы ради развлече-ния, можно решать и с мужем находящейся на отдыхе любимой сест-ры.

– Слушай меня, я буду говорить быстро.

На расточительного и вальяжного брата это похоже не было. Первая мысль: «Что-то случилось». И, как нарочно:

– У нас тут проблемы.

Сердце ухнуло, дыхание перехватило.

– Сестра, ты в роуминге, ты очень много разговариваешь. У нас тут всю корпорацию из-за тебя отключили. Хорошо, моя Ольга сумела договориться – порог подняли.

Брат представлялся Женщине в образе директора школы, отчитывающего на педсовете молодую учительницу. «Слава Богу, никто не умер», – подумала курортница.

– Ты слышишь меня? Ты попала на большие деньги.

– Какие?

– Большие.

– Хватит дурака валять. Какие?

Брателло почувствовал, что в голосе собеседницы появился знакомый металлический оттенок и, судя по всему, как-то стушевался.

– Тысяч на семь.

В ответ комментариев не было, охов и восклицаний тоже.

– Позвони моему мужу, пусть снимет с моего счёта деньги и погасит долг.

– Да дело не в этом.

– А в чём?

– Мы всё решили. Просто, чтобы ты на большие деньги…

Женщина подумала про себя: «Тогда какого хрена ты мне звонишь? Взяли бы и отключили бы или СМС-кой предупредили».

– Ты слышишь меня? Ты должна быть на связи. Купи пакет «Отдых 2008».

– Спасибо, что предупредил.

– Прости, что я тебе отдых испортил.

– Всё нормально.

– Прости, что я тебе отдых испортил.

Подумалось: НЕ ТО СЛОВО и ЧТО – ТЕПЕРЬ УДАВИТСЯ ЧТО-ЛИ. Выдохнула:

– Пока.

И отключила телефон.

Денег было реально жалко. Подпорченного настроения ещё больше. Вечер утратил свою курортную остроту и пикантность. Раздражение потекло по жилам, возымев гораздо больший эффект, чем выпитое вино. «Бывает, – сама себя успокаивала Женщина. – Один раз живём. Не дороже денег». Но произносимые истины как-то не понимались, не воспринимались и вообще попахивали дурновкусием. Она фальшивила и чувствовала это. Чувствовали это и сидящие рядом с ней на балконе сестра со своим мужем. Каждый из них скрывал досаду. Что весьма понятно: им-то вечер тоже подпортили. Кроме досады, во взгляде старшей сестры теплилось сочувствие, а в глазах её супруга – осуждение.

Молодой женщине всё стало понятно, и фразу своего зятя – «Пойду, посмотрю телевизор» – она восприняла с облегчением.

– Выпить хочешь? – обратилась к ней Старшая.

– Чё-то нет.

– Тогда я тоже не буду.

– Это почему это?

Старшей начинал нравиться поворот в разговоре:

– Ну, покупаем-то вместе, а пью я одна.

– Ты сбрендила что ли, мать?! Значит, если мне не пьётся, всё равно пить? Слушай, давай по потребностям.

– А у меня есть потребность. Всегда. Даже страшно. Это ведь опасно.

– Опасно. Но не тебе – матери двух взрослых деток.

– Второй – это тот, который смотрит телевизор?

Младшая сестра ничего не ответила. Шестидесяти пятилетний зять ей нравился, с ним было комфортно, весело. Но она безумно любила сестру и всегда грустила при мысли о том, сколько той приходится работать, чтобы «было весело, было хорошо».

Тем временем процесс не останавливался: массандровское вино за-полняло стакан, сигарета дымилась, цикады аплодировали, саранча звонко трескалась о штукатурку, и звёзды приветливо подмигивали двум сёстрам.

– Ты спать не хочешь?

– Нет.

Зевота застряла в горле. «Что-то я не то делаю», – подумала Млад-шая. Ей было понятно желание сестры поговорить, поэтому, чтобы не казаться невежливой, сказала: «Пойду, загоню дочь. Уже поздно».

Выйдя на дорогу, вздохнула и отправилась к бассейну, около которого толпились дети курортников. Словно гномы под луной, в светлых одеждах, они зачарованно смотрели на воду, в которой озаряемые подсветкой плавали трупики утопших насекомых. Среди них были ненавистные дочери осы и саранча. Последняя особенно привлекала внимание детворы. И чем крупнее был экземпляр, тем очевиднее удовлетворение на детских мордашках: они их боялись. Боялись их стрекота, неожиданного взлёта из-под ног, страшной инопланетной морды, ног с зазубринами.

Дети были довольны. Старшие вылавливали утопленников сачком для чистки бассейна и откладывали в сторону особенно крупных. А младшие с остервенением давили их, безответных, ногами. Так исчезал страх перед неопознанным.

Появление матери около бассейна дочерью было воспринято неодобрительно:

– Мам, можно ещё чуть-чуть?

– Уже поздно, я устала и хочу спать.

– Ну, я-то не устала, – с вызовом заявила девочка.

– Пойдём, пойдём, – на ходу бросила Женщина и направилась в сторону дома.

Дочь покорно побрела следом, злобно бурча себе под нос. Видя, что мать не реагирует, проскулила:

– Мама, подожди.

Женщина замедлила шаг. Девочка догнала её в полсчёта, ткнулась той в бок и замерла. Мать качнулась от толчка, приобняла дочь за смуглые прохладные плечики, и они ладно зашагали рядом.

– А Оля и Валера у нас? – зазвенел детский голосок.

– У нас.

-Ладно! – выкрикнула неугомонная особа и пулей рванула к номеру.

Там её ждало разочарование: убранный стол + вымытая посуда + тётка и дядька, выросшие в дверях. «Мы пошли домой, спокойной ночи», – ласково пропели они.

– Спокойной ночи, – выдохнула девочка, привычно потянувшись для поцелуя.

Женщина спокойно дождалась, когда завершится ритуал прощания, закрыла дверь за сестрой и зятем, быстро разделась и юркнула в постель.

– Мам, ты спишь?

– Засыпаю.

– Возьми меня за руку, пожалуйста.

Сказано – сделано. Дочерняя ладошка быстро помягчела, и послы-шалось ритмичное сопение. «Есть контакт», – про себя произнесла довольная мамаша, поправила подушку и вслед за дочерью погрузи-лась в сон. Как всегда, с вопросом к небесной канцелярии о перспек-тивах на будущее.

Середина

Середина была отмечена сильным ветром и мерзким сном. Он был непонятным, хотя все его образы узнавались Женщиной с первого раза. Почему-то в её квартире обосновалась соседка, одетая в бабий цветочный халат, в окружении двух подруг преклонного возраста. Ей как-то не здоровилось: то ли потому, что нужно было брать кредит, то ли потому, что впереди не было радужных перспектив. Одним словом, соседка нуждалась в деньгах.

Дальше Женщина во сне увидела себя, протягивающей непрошен-ной гостье две тысячи рублей. Соседка отказывалась. Ссылалась на то, что отдавать, мол, нечем, а она настаивала, убеждая, что ей некспеху, что подождёт, что так деньги ещё целее будут, потому ей выгодней вдвойне.

После передачи наличных квартира опустела, изменившись до неузнаваемости. «Где мой ремонт?» – голосила во сне Курортница. «Почему комната стала такой маленькой, а обои такими грязными?» И тут во сне ей был явлен муж, недовольный и с засученными рукавами. «Сейчас начнёт убираться», – подумала она и проснулась.

В голове гудело, семилетняя нимфа сопела рядом, над ней, жужжа, кружилась муха, грозя прервать детский утренний сладкий сон. «Вот сволочь», – выругалась тихо мать и махнула рукой, отгоняя агрессоршу. Сволочь взвилась к потолку и тут же вернулась на привычную орбиту над детским тельцем. «Какие же они гадкие», – подумала Путешественница и встала с кровати.

До подъёма ещё был час, но возвращаться в сон в квартиру с недовольным мужем не хотелось. Даже разгадывать, что значит приснившаяся пакость, не было желания. В ванной она увидела своё лицо в зеркале: загоревшее, немного отёкшее от духоты и выпитого за ужином. «Не фонтан. Отменить что ли вечерние посиделки?» До приезда сестры утренний портрет в зеркале явно выглядел свежее: «Или выпивать с ними только одну бутылку вина?»

Внутренний монолог звучал как-то неубедительно: мать девочки прекрасно понимала, что реальная эффективность данного зарока соответствует сроку годности скоропортящихся продуктов. Кроме того, Женщина реально оценивала свои финансовые возможности, поэтому мысли о сауне, о вечерней поездке в Судак, в Новый свет, о прогулке на лошадях давно отбросила. А это значит, что вечерняя перспектива пахла либо библиотечной пылью, либо лицезрением телевизора. «Один раз живём», – искренно сказала себе Курортница и решение было принято: бутылка – за обедом, бутылка – за ужином. А дальше как пойдёт: пили-то на троих, всегда в удовольствие, в любви и согласии, в приятной беседе и обязательно с тостами. Застольные речи были традиционными: «за деток» (обычно провозглашала старшая сестра), «за сестричек» (зять), «за путешествия» (младшая), а дальше по нарастающей – «за мужа» (сначала одного, потом второго), за родителей, за крымскую землю, за хорошую погоду и т.д.

Завершив утренний туалет, Женщина проделала ставший традиционным на отдыхе утренний ритуал. Среди всех освоенных ею ритуалов этот использовался исключительно на отдыхе и носил название «пляжный». В огромную сумку утрамбовывались два банных полотенца, пакет со сменными купальниками для дочери, тетрадь для записей, пакет с фруктами, даже шерстяной палантин на случай резкого похолодания, порывистого ветра, озноба и вообще.

Когда-то бесстрашная, сегодня она боялась сквозняков, кондиционеров, ветров, потому что два месяца хворала вяло текущим образом: из ангины – в трахеит, из него – в бронхит, затем обратно по тому же сценарию. Кашель периодически то возникал, то исчезал на фоне лекарственных препаратов, горло саднило перманентно. Курортница всегда находилась на связи со своим врачом, постоянно консультировалась, но при этом принципиально ситуация не менялась. Мало того, рассчитывая на чудотворное воздействие отдыха, крымского воздуха, чистого моря, она добилась эффекта обратного и обострения глобального. Но, видимо, подростковая бесбашенность в ней всё-таки оставалась, поэтому Женщина отважно бросалась в море с головой, жарилась на солнце и отдыхала, как умела. Одной рукой себя одаривая, другой – обирая.

Примерно по такому же принципу строились и её отношения с дочерью: «доброе утро, деточка» – одарила, «вставай, а то не успеем» – обобрала.

Обобранная нимфа вскочила с кровати, покачиваясь, двинула в ванную. Зажурчала вода. Послышалось перемежаемое с зевотой пение. Секунда, и дочь выпорхнула наружу, натянула купальник и отчалила будить тётку, пообещав встретится с матерью в столовой на завтраке.

«Осталось шесть дней до отъезда», – с облегчением подумала Мать вечно голодной девочки. «Уже больше, чем середина».

И день начался по-настоящему: тут и там слышались «добрые ут-ры», за столом происходил обмен впечатлениями от увиденных ночью сновидений, коллегиально принималось решение, что всё это туфта, коллегиально поглощали кофе, чай, кашу, коллегиально загружались в автобус, ехали на пляж, вяло шутили, коллегиально купались, жевали, коллегиально строили одни и те же планы, коллегиально завершали день.

Так произошло и сегодня. Солнце становилось ниже, тени длиннее, полотенца и купальники сохли медленнее, тело отдыхало от безмерного жара полдня.

Как бы не замёрзнуть», – подумала лирично настроенная Курортница, выходя из воды. Не успела, ибо обдало жаром от увиденного. Дочь держала в одной ручке дужку от фирменных очков, в другой – то, что ими когда-то называлось.

– Мама, извини, – испуганно произнесла юная разрушительница. – Я нечаянно.

Еле сдержавшись, чтобы не треснуть, Мать злобно выдохнула:

– Мне, знаешь ли, от этого ни холодно, ни жарко.

– Мама, – заканючила обалдевшая от дальнейших перспектив дочура.

– Слушай, я ужасно злая. Оставь меня в покое. Я не хочу ничего обсуждать!

– А когда ты меня извинишь?

– Никогда! – хотелось рявкнуть в ответ.

Мать просто посмотрела на дитятко, и оно умолкло. «Две тысячи рублей, – мысленно простонала курортница. – Сон в руку!» И не ус-пела она об этом подумать, как позвонил муж и сообщил о том, что убрался.

Пляжный калейдоскоп.

За десять дней своего отдыха Женщина изучила лица соседей по пляжу. Зять называл это место птичьим базаром. Пернатые здесь были самые разные.

Важно выступали жирные пингвины с золотыми веревками вокруг шеи. Основательно экипированные следом важно шагали их золото-носные жены. Детки сообщества пингвинов тоже производили впечат-ление степенности и основательности. Многие из них несли в крылах банку с пивом (потому что папа сказал). Разбив лагерь, пингвины на-качивали матрасы, раскрывали зонты, расстилали пляжные покрыва-ла. Единственное, чего не делали пингвины, – не выставляли часовых. Впрочем, ни одна птица на птичьем базаре не отваживалась без нуж-ды пересекать границы их территории. Ну, а если это происходило, то случайно. И тогда поднимался гвалт: «Мужик, ты чё, не видишь что ли? Здесь люди кушают», – грозно произносили самцы. «Нет, ну ты хлянь», – булькали их жены и брезгливо стряхивали со своих конеч-ностей прозрачные капельки воды. Невольно нарушивший покой пингвинов птичий экземпляр исполнял танец раскаяния и спешно ретировался.

Среди птичьего населения заметно выделялись самки-пеликаны с огромными сумками вместо клювов. Их содержимое всегда соответст-вовало гастрономическим пристрастиям младшего поколения. А жрать младшее поколение хотело всегда. И пеликанихи только и дела-ли, что разевали сумки-клювы, всякий раз встряхивая их с целью оп-ределить удельный вес съестного.

Пеликанихи встречались двух типов: разведённые матери пятидесяти лет и их разведённые дочери тридцатилетнего возраста. Их сообщества, как правило, состояли из трёх птицеединиц. Третьим был детёныш, чаще всего женского рода. Птенец капризничал, хныкал, клянчил, истошно орал, плескался и безостановочно жевал. Не материнский инстинкт заставлял этих пернатых набивать свои сумки, а желание тишины. Только перемалывая пищу, птенец пребывал в покое, а пеликанихи – в счастье. Пока детёныш жевал, одна из них курила, другая – плавала. Блаженство исчислялось пятью минутами тишины. Когда приём пищи заканчивался, мать дитяти вполголо