9 мая 1945 года в селе Коротком с утра ждали важного правительственном сообщении. Ждали с особенным чувством: этому селу довелось оказаться в прифронтовой полосе Курской дуги, откуда оно долго смотрело в упор на войну. Его жители видывали всякое: не раз сходились на его околице в рукопашную наши и немцы, не раз село переходило из рук в руки; было под немецкими авианалетами и обстрелами, и «под немцами» и «нашим» огнем, пока Курская дуга, распрямившись, не выбросила немецкие армии летом 1943 года из центральной России.

И вот пришел день, который должен был подвести черту под этими испытаниями, став победным. Тарелка репродуктора, единственная на все село, находилась у Сазоновой Феклы. Ее хата под соломенной крышей одна из немногих уцелела от обстрелов, и после освобождения в ней установили радиоточку для прослушивания новостей и сводок Совинформбюро.

«Хозяйка» сельского радио, маленькая худощавая женщина с мелкими чертами лица и пронзительными темными, глубоко запавшими глазами, с утра готовилась встречать односельчан. Всех четверых своих детей выпроводила из дому ни свет ни заря. Каждый получил задание: кто постарше – в поле, заготавливать сено для коровы, младшие – в лес собирать травы. А сама прибрала двор, вымыла деревянные лавки, подмела земляной пол, украсила большую комнату полевыми цветами.

Выжила Фекла в войну, и сберегла детей, благодаря лесным травам. В оккупацию они были вместо хлеба. Разные баранчики, одуванчики, а порой и дубовые желуди, ивовые сережки, листья шелковицы, липы, березы, дуба. Ели их в сыром, и вареном, и пареном виде. Но самыми вкусными были лепешки из конского щавеля. Он едва успевал вырасти, как сельская детвора его уже собирала. Удалось Фекле по тем временам совершить своего рода подвиг – спасти корову; ее она как-то умудрялась прятать в лесу. Белая в черных яблоках, с впалыми боками корова Маня была главным богатством семьи – благодаря ей дети могли пить молоко.

Она была счастлива в этот день еще и потому, что получила на днях письмо от мужа, Кузьмы, что он тяжело ранен, лежит в госпитале. Но жив! Жив! Счастье-то какое!

В полдень чуть не все село, – бабы, дети да несколько стариков, – бросив все свои дела, пришло к Фекле «слушать Победу». Обступили репродуктор, стоявший наискосок от красного угла хаты с темной иконой в образах и, казалось, его слушали не только они, но святой лик иконы, и родственники с выцветших фотографий, стоявших в ряд под ней.

Младшая дочка Феклы, пятилетняя Нина в грубом платьице из домотканого холста, примостилась в уголке на земляном полу, и постреливала оттуда иссиня-черными глазками по взволнованным лицам взрослых. И в ее память – к бомбежкам, к немцам, с короткими черными автоматами, к голоду и холоду подвалов, где они прятались от обстрелов, – добавился День Победы:

– Около часа дня, когда зазвучал из репродуктора голос Левитана, все заплакали. И пока говорил Левитан – все плакали. Слушать Левитана без слез никто не мог – ведь голос какой! Как Вечную память читал! По всем не вернувшимся! А сколько не вернулось!.. Все вспоминали своих, и как бы прощались с ними. Радость была, что закончилась война, закончилось это страшное время: мы ведь его на своей шкуре почувствовали, когда немцы у нас были. Но радость была вся в слезах…

В ее детской памяти всплыл один таинственный случай, происшедший в последнюю военную зиму, когда село занимали немцы. Однажды ночью наша разведка выбила немцев из села. Застали врасплох, так что убегали они в одних кальсонах. Но зимой далеко не убежишь, и попрятались они от мороза в стогах сена за селом. Утром наша разведка ушла, и они вернулись. Мать Нины часто вспоминала то утро:

– Побили немцев много, и заставили они нас собирать убитых солдат по полям и улицам и хоронить. И вдруг одна женщина – в крик, и остановиться не может, а вокруг никто не может понять, в чем дело, с чего такой плач?! С чего бы это по немцу так убиваться? А она плачет навзрыд, слова сказать не может, – в этом месте Фекла всегда замолкала, о чем-то задумывалась, смахивая слезы. Потом продолжала:

– Наконец пришла она немного в себя и рассказала, что ночью, когда разгорелась перестрелка, словно кто-то толкнул ее под сердце, и вышла она во двор. Темно было, ни одной звезды на небе, видит только черное пятно на снегу – лежит в ее огороде убитый солдат. И сняла она с убитого сапоги и шапку. Сапоги были в войну самая ценная вещь на селе – не в чем было ходить. Спустилась к себе в погреб, легла, и снится ей сон, что идет к ней муж и все повторяет: «Я так спешил к тебе, а ты меня разула и раздела – мне так холодно!» Утром выскочила она в огород, а там и правда ее муж лежит…

Многое можно объяснить в этой странной истории: ее муж был в армии, его часть могла оказаться поблизости, и он мог вызваться сходить в разведку в родное село. Если бы не такой сон! Впрочем, видела ли его эта бедная женщина на самом деле, или автор этой трагедии – народная молва?

…Когда Левитан закончил читать победную речь, из репродуктора полился марш «Прощание славянки», и народ стал расходиться. Нина выбралась из своего уголка, и отдала матери большую холщовую сумку, набитую до верху травами: курочкой, полевым чесноком, попонками, морковником, корнями рябчика, что растет около реки, для праздничного стола. Но больше всего было конского щавеля. На этом празднике Победы он был главным блюдом.

Виктор Каменев