Мемцентр готовится отметить сорокалетие – четыре десятка лет назад он был возведен по случаю столетия Ленина. Чтобы узнать новости и секреты главного областного хранилища истории, мы отправились к директору музея «Ленинский мемориал» Валерию Перфилову.
Единая картина мира
— Валерий Александрович, Ленинский мемориал – уникальный объект. Наверное, сегодня, во времена, когда Ильича не особо жалуют, подобных музеев не осталось?
— Ну почему же, есть, и не только в нашей стране – в Финляндии, во Франции. И в России сохранилась сеть ленинских музеев — мемориальные в Самаре, Казани, Подольске. Крупный, подобный нашему, – в подмосковных Горках, где прошли последние годы жизни Ленина. Особенность ульяновского музея в том, что здесь раскрывается деятельность Ильича на протяжении всей его жизни – от рождения. В Мемцентре представлена история XX века. Как правило, региональные музеи краеведческие, а попадая к нам, человек ощущает себя членом российского государства, имеющего страницу советской истории, которую нельзя вычеркнуть. В советские времена учились по одному учебнику, в 90-е их выпускали сотни, и каждый трактовал историю страны по-своему. Понятно, что такой безбрежный плюрализм — перебор. В СССР недооценивалась история до 1917 года, в 90-е годы стали недооценивать советский период. Hаш музей формирует сознание человека как гражданина, который знает и принимает прошлое своей страны. И нам важно сохранить преемственность, связать воедино историю досоветскую, советскую и постсоветскую, чтобы в мировосприятии людей создалась единая историческая картина мира.
— Как перестраивалась концепция музея после смены идеологии, был ли это болезненный процесс?
— Мы прошли путь от некого пропагандистского центра до музея истории, 70 процентов нашей коллекции – подлинные экспонаты. Понятно, что в эпоху СССР стояла задача представлять только парадную сторону жизни страны, проблемы, кризисные явления замалчивались. Многие документы были закрыты, существовали так называемые «спецхраны». Процесс перестройки шел постепенно, невозможно было резко поменять всю экспозицию музея. Появлялись новые темы, возникла задача показать Ленина не самого по себе, а в контексте жизни страны, через его окружение. Проблема в том, что «враги народа» были закрыты для рассмотрения как исторические фигуры, документы по ним уничтожались. Поэтому процесс восстановления истории только начался, он сложный.
История в прислугах
— Вы оцениваете советскую эпоху как достойную страницу прошлого страны?
— У истории никогда не было золотого периода, во все времена она обслуживала настоящее, и даже летописцы в древние времена составляли документы, решая определенные идеологические задачи. А в нашей стране есть традиция – когда приходит новая власть, все старое перечеркивается. Поэтому нужно много времени, чтобы объективно оценить роль той или иной личности в истории. Хотя ни одна фигура не бывает строго положительной или отрицательной, как правило, у каждой две стороны, и не факт, что «белая» сторона потом не будет названа «черной» и наоборот. Это я наблюдаю на примере Сталина. Трудно было представить, что спустя какое-то время огромное количество людей начнет положительно оценивать «отца всех народов» – но это, как ни парадоксально, происходит. Ленин, Сталин заняли значимое место среди победителей всенародного конкурса «Имя России». Когда Радзинский начал писать книгу о Сталине, ему говорили: «Да сколько можно?! Тут все предельно ясно». Но прошло время, и оказалось – есть о чем говорить.
Ленин на языке хинди
— А закрывать Мемцентр излишне рьяные противники Ленина не предлагали?
— Напрямую никто не говорил, но когда в обществе начинается вакханалия, культ всеобщего отрицания, конечно, появляются такие голоса. Вы знаете, по европейским стандартам государству вообще нельзя контролировать историю, потому что это ее искажает. Такое практикуется в американской, французской модели истории. Во Франции ведь тоже есть спорный Наполеон, которого нельзя назвать ни положительным, ни отрицательным.
— Мы знаем, как раньше на пополнение фондов Мемцентра работала вся страна. А теперь откуда приходят новые экспонаты?
— Буквально вчера нам привезли множество уникальных плакатов 20–30-х годов из Санкт-Петербурга. Совсем недавно библиотека имени Салтыкова-Щедрина передала сотни экспонатов, связанных с историей государства. Особенно интересны вещи из «спецхранов». Мы обладаем десятками изображений Троцкого, Ежова – а ведь раньше они в обязательном порядке уничтожались и сохранились только чудом. Предложили бюст Троцкого, который, казалось бы, сохранить нереально – можно было не только оказаться в местах отдаленных, но и вовсе расстаться с жизнью. Недавно при разборе фондов под портретом одного из государственных лидеров неожиданно обнаружилась интересная репродукция 30-х годов – Ленин и Сталин в окружении соратников. Большинство из героев картины позже были признаны «врагами народа», поэтому такое изображение – ценная историческая находка.
Одно из главных приобретений последнего времени – коллекция Дмитрия Архангельского, замечательного художника, краеведа, подвижника, коллекционера, который всю жизнь посвятил собиранию предметов, связанных с историей страны. Есть постоянные дарители, и пополнение фондов является для нас одной из важных задач. К 40-летию организуем экспозицию сорока редких экспонатов Мемцентра. Приедет выставка из Государственного исторического музея – сталинские вещи: мундиры, трубки.
— Какими экспонатами музейной коллекции гордитесь больше всего?
— У нас есть книга, где рядом стоят подписи Керенского и Ульянова. Это росписи отцов, чьи дети позже оказались во главе двух революций. Никогда впоследствии эти две фамилии не могли стоять рядом. В музее хранится тарелка, подаренная Хонеккером, – знаменитый мейсенский фарфор с изображением штурма Зимнего. Любопытна коллекция произведений Ленина на языках всех (!) народов Индии. …Посмертная маска Ленина, личные вещи семьи Ульяновых.
Дух вождя не беспокоит
— Валерий Александрович, а как вы связали свою судьбу с Мемцентром?
— Я историк, в 1969 году окончил пединститут. Это был год подготовки к столетию вождя, и ленинская тема занимала большое место в учебном процессе. Поскольку в Ульяновск валом валили туристы, была популярна и престижна профессия экскурсовода. Я окончил курсы экскурсовода, лектора и директора. И все эти профессии пригодились, а после армии стал заниматься научной деятельностью, защитил диссертацию и оказался здесь. Тружусь в Ленинском мемориале с 1982 года и не жалею. Эта работа интересна тем, что дала общение с самыми яркими людьми эпохи – в советское время все государственные деятели, деятели культуры проходили через Мемцентр. А в постсоветское даже Путина удалось пригласить, недавно был Алиев. Я видел едва ли не всех первых лиц социалистических — и не только — государств. Когда занимался темой Керенского, встречался с Генрихом Боровиком, который лично общался с Александром Федоровичем. Это неоценимый опыт, потому что история состоит не только из значимых, на первый взгляд, фактов, но и из случаев, былей, небылиц. Например, когда начали строить Мемориал, это вызвало огромный интерес журналистов всего мира. Приехали французы, брали интервью у главного инженера. Спрашивают: «Успеете построить к столетию?». Тот отвечает: «Костьми ляжем, а построим!». На следующий день во французских газетах вышли материалы под заголовком «Ленинский мемориал строят на костях». После этого из Москвы пришла директива не допускать журналистов на стройку или строго контролировать этот процесс.
— С мистическими явлениями не сталкивались? Дух вождя у вас не витает?
— Нет. Я по натуре человек мало верящий в это. Сейчас многие распускают слухи о чертовщине, чтобы привлечь внимание к объекту. Недавно слышал по радио репортаж, что в самарском музее Ленина живет призрак. Одна из местных газет в свое время рассказала, что у нас в доме-музее шалят барабашки. А в конце 80-х, когда пиетета перед личностью вождя уже не было, на 1 апреля ульяновское издание напечатало фото разрушенного Мемцентра. Это вызвало приток посетителей. А мемориал, кстати, рассчитан на 500 лет. Он задумывался как памятник Ленину, но уже стал памятником самому себе, если учитывать его интересную историю.