Может ли существовать артист без театра? Вроде бы абсурдный вопрос. А художник – без выставок, без внимания зрителей, без их критики и похвал? Вот где, наверное, показатель истинного призвания: работать в одиночку, истово, углублённо, не ожидая ни платы, ни благодарности.

Именно так живёт многие годы ульяновский живописец Владимир Савельев. Его мир – это двенадцатиметровая комната за дверью, обширная пробоина которой закрыта картонной заплатой. Ещё есть продавленный диван и не менее бывалый стол с громко орущим телевизором (у хозяина проблемы со слухом). Своеобразие этого интерьера могло бы озадачить случайных гостей, но таковые не появляются, а сам хозяин занят более высокими материями.

Изо дня в день склоняется над полом с кистями в руках пожилой художник. Над полом – не только потому, что нет мольберта, но и потому, что ходит он с трудом, и простоять хотя бы полчаса вряд ли сможет. На полу перед диваном – очередная картонка с пейзажем – не потому, что предыдущие закончены, а потому что к каждой работе он возвращается по многу раз, и вот сейчас дошла очередь до критического пересмотра именно этой. Его самоедская требовательность постоянно меня удивляет: выскажу, бывало, восхищение тем или иным сюжетом, а он: «Нет, вот тут надо погасить, а это дерево вообще убрать». И при всём при этом знает себе цену и беззлобно посмеивается над дутыми величинами художественного мира.

А я вспоминаю далёкие пятидесятые годы – изостудию Дворца пионеров в старинном здании, где сейчас кукольный театр. Мы, студийцы младшей группы, благоговейно рассматриваем работы старшеклассника Савельева, приколотые к синему бархату стендов. Вот его акварельный «Автопортрет в красной майке» – нас восхищает и безупречный рисунок, и тонкое разнообразие цветовых оттенков лица (поверх акварели он поработал и цветными карандашами. Более полувека прошло с тех пор, но меня и сейчас восхищает пристальность этой небольшой работы, заботливо сохранённой (как и многие другие) нашим учителем Юрием Васильевичем Павловым.

Великолепный рисовальщик, он впоследствии словно бы намеренно уходит в стихию чистой живописи. С отличием окончив Казанское художественное училище, он как-то сразу нашёл свой обобщённо-эпический стиль и не отступил от него ни разу. Хрустальная точность акварели уступила место густому тесту масляной живописи. Последние его пейзажи подчёркнуто пастозны, почти барельефны, их фактура сама становится яркой формой выразительности. Салонная деталировка, столь любезная невзыскательным зрителям, претит ему, и никакая сила не заставит его сделать пейзаж, скажем, «под Шишкина». Его пейзаж может быть только Савельевским и никаким иным.

Прежде всего – цвет! Пиршество цвета, звучного и раскрепощённого, и нигде нет просто краски – при ближайшем рассмотрении там тончайший импрессионизм цветовых оттенков. Упоение цветом неизбежно соседствует с предельным лаконизмом рисунка: в последних работах царствуют, по сути, три стихии – Неба, Земли и Воды, а на Земле – Зелень либо Снег, и всё это с большой буквы, не дробясь на отдельные веточки и травинки.

Возможно, проблемы со слухом сделали его малообщительным и замкнутым в себе. Убогость его быта снова напоминает о фанатиках типа Ван Гога. Горько, что такой тонкий колорист известен в основном в художественной среде своих ровесников; нездоровье сделало его отшельником, и хотя он работает истово и постоянно, после персональной выставки 1990-го года мы только два-три раза видели его пейзажи.

Из дому он не выходит, помощников-родственников нет, к славе равнодушен, да и просто не на что заказать рамки для новых произведений.

Волею судеб я стал чуть ли не единственным его связным с внешним миром. Каждый раз, бывая у него, помимо ворчания на редкость моих визитов я получаю список потребных ему красок. Пишет он густо, красок нужно много, а проблемы их приобретения его не волнуют.

Художник смотрит выше и дальше: судьбой ему определён дар, который надо успеть воплотить – и человечество просто обязано обеспечить его красками. И ведь, конечно, по большому счёту он прав. Много лет назад по его просьбе я перевёз его пейзажи из общей мастерской Дома художника (где некоторые из работ исчезли) в свою собственную. Все они истинно «Савельевские» и, надеюсь, предстанут в следующем году на выставке в связи с 75-летием художника. Но многие работы без рам, а рамы, как и краски, стоят денег… Можно было бы продать пару его пейзажей, но кто, кроме художников моего возраста, знает о Савельеве? Возможно, эта статья всколыхнёт интерес к этому неповторимому мастеру. Сам он практически глух, а я по телефону 98-05-35 смог бы ответить любому, пожелавшему принять участие в его судьбе.

Ульяновск должен знать своего собственного Ван Гога.

Лев Нецветаев