Ульяновский Левитан отменял занятия в школах

ВЛАДИМИР КОРШУНОВ

Что такое для нас радио? Для кого-то – источник информации, для кого-то – музыка в долгой дороге, когда за окном монотонно плывут верстовые столбы. Возможно, для кого-то сейчас – пустой звук, а для кого-то (и таких людей я знаю всегда немало) тоненькая ниточка, связующая с миром, добрый (надеюсь, что добрый) собеседник в пустой квартире, возможно, последнее лекарство, когда одиночество комом подкатывает под горло. Нет, это не пустой звук для миллионов людей. И даже не столько источник информации. Это нечто большее.

Для меня, так вообще, это первые шаги в профессии, первые успехи и первые… Нет, почему-то помнится только хорошее. Это, как первая любовь, которая не забывается никогда, что бы там ни было в жизни потом. 16 лет проработал я на радио, а однозначно сказать, что же это такое, все равно сложно. Но, в принципе, думаю, не ошибусь, если скажу: радио – это в первую очередь голос. Голос диктора. Черная «тарелка» радио 40-х, которую многие из нас и видели-то разве что по телевизору или на плакатах, – но сразу слышишь голос Левитана. А ламповый транзистор 60-х – голос Высоцкой. Или вот хотя бы «Радионяня» из белесой коробки в 70-е – голос Литвинова. Это я уже помню. Думаю, не ошибусь, что для нескольких поколений ульяновцев своим Левитаном был наш старейший диктор Борис Трутнев. В этом году Борису Васильевичу исполнилось 75.

ПЕЛЕНКИ В РЕДАКЦИИ Борис Трутнев пришел на радио в 1960 году сразу после армии. Как выбрал эту дорогу, почему? Борис Васильевич смеется:

– «Суворовский натиск» помог. Служил в Дальневосточном округе в городе Спасск-Дальний. Писал заметки в окружную газету, которая почему-то называлась «Суворовский натиск». Что-то о комсомольской жизни. Хотел попробовать себя в журналистике. Поэтому когда демобилизовался и вернулся в Ульяновск, пришел в редакцию областного радио (так она тогда называлась) и попросился на работу – внештатным сотрудником.

Пришел, надо сказать, скорее, на удачу, без всякого «суворовского натиска» – Борис Васильевич человек очень скромный. Но ему повезло.

– Тогда главным редактором был Василий Аполлонович Дедюхин. Замечательный человек – писатель, фронтовик. В областном театре шли его пьесы. Лицо у него было изуродовано пулей. И смотреть на него было тяжело, но слушать его – одно удовольствие. Василий Аполлонович предложил мне попробоваться в качестве диктора. Так я стал работать. Редакция радио в те годы размещалась в «Доме Свободы» – за Карамзинским сквером, напротив первой школы. Сейчас этого здания нет. А тогда вместе с редакцией здесь работали еще около десяти организаций. Радио занимало четыре-пять комнат. Здесь работали, здесь же некоторые сотрудники и жили.

– Это были те, кто вообще не имел жилья. Например, заведующий отделом сельского хозяйства Василий Васильевич Зыков с женой и ребенком жил в одной из комнат несколько лет. В коридоре сушились пеленки. Пришел как-то в редакцию кто-то из обкома и спросил: «Почему здесь пеленки висят?». Ему объяснили. Только после этого Зыкову дали квартиру. Кстати, потом также в редакции жил наш первый дипломированный журналист Толя Тарасенко. Окончил в Москве университет, получил распределение в Ульяновск, и здесь они с женой несколько лет ютились в редакции. У меня тоже своего жилья тогда не было. Снимал комнату минутах в двадцати ходьбы от работы.

«РУПОР ПАРТИИ»

Сказать, что дикторский труд непростой – не сказать ничего. И очень ответственный. Особенно в те годы.

– Наши партийные кураторы называли нас «рупор партии», хотя я никогда не был партийным. А простые люди воспринимали радио совсем по-другому. Помню, когда начал работать, меня встретила одна знакомая:

– А ты по радио теперь говоришь? – спросила она.

– Да.

– А ты знаешь, что говорить-то?

Я рассмеялся: «Так там же есть люди, которые пишут текст, вычитывают, визируют. Целая редакция».

– Эх, ты! Сколько вас там! А я думала, ты приходишь и говоришь…

Чтобы «прийти и говорить» диктору надо было вставать в 4 утра. Пешком – в типографию «Ульяновской правды». Там нужно было взять сигнальный номер, по которому готовился утренний обзор прессы. Пресса тогда была одна.

– Работал в типографии тогда дядя Ваня. Я его называл «Иван-первопечатник». У него и забирал сигнальный номер. По дороге в редакцию читаешь передовицу, чтобы понять, о чем рассказывать. Потом вырезали из газеты отдельные куски текста, наклеивали на картон. Быстро писали между ними связки. Иначе было не успеть к эфиру. Помню как-то взял передовую статью, а там заголовок «17 624». Ничего не могу понять! А мне же нужно объяснить слушателям, что это такое, о чем говорится. Оказывается, это 17 624 дня осталось до коммунизма…

В 6.10 начинался утренний блок вещания. Погода, обзор прессы. Днем шла запись передач и прослушивание. В те годы программы читали не журналисты, а только дикторы. Вечером снова эфир. Так что свободного времени у них практически не было. Несколько часов на сон. И снова дорога пешком на работу. В любую погоду. И о погоде…

«В СВЯЗИ С НИЗКОЙ ТЕМПЕРАТУРОЙ ВОЗДУХА…»

Голос Трутнева я помню с детства. Со школы уже не мог перепутать его ни с какими другими «голосами». Еще бы, это ведь он отменял нам занятия в мороз. Это была самая желанная информация от родного государства в те годы. Что занятия отменяет не диктор радио, а дяди и тети из гороно, я, конечно, догадывался. Но какая разница! Хотя, оказывается, и Борису Васильевичу школьники моего поколения обязаны многими часами сладкого сна морозными зимними утрами…

– Помню, в 6 утра начинаешь звонить по поводу занятий. А меня спрашивают:

– Как там, холодно сегодня? Ну, давайте отменим с 1-го по 4-й.

А у меня у самого две дочери. Говорю:

– Вы знаете, очень холодно. Да еще ветер такой пронизывающий.

– Ну, тогда с 1-го по 8-й…

«САМОЛЕТ УПАЛ В ВОЛГУ»

Так «пошалить» на радость учащимся Трутнев мог, конечно, не всегда. «Рупор партии» никогда не оставался без контроля. Только в Ульяновске за работой радио следил целый отдел: три цензора и их начальник. Называлась эта структура «Обллит». Даже я помню, что на всех микрофонных папках значилась отдельная графа: «Виза Обллита». Или – «Визы Обллита не требуется». Это уже в 90-е! В 60 – 70-е годы виза Обллита требовалась всегда.

– Всегда до вещания приходил представитель Обллита и вычитывал все передачи. Только после этого ставил визу и отдавал главному редактору. У них был целый «талмуд» – «Перечень запрещений». Я как-то туда заглянул и схватился за голову. Ничего же нельзя! Начиная от фамилий некоторых писателей и политиков, до туберкулеза и зарплаты тренеров. Все экспромты в прямом эфире категорически запрещались. У нас тогда даже шутка такая была: «Сначала завизируй, а потом импровизируй». Но мы все равно шутили. Например, к 1 апреля соберем специальный выпуск новостей для Обллита. Обычный выпуск, который пойдет в эфир, не показываем. А старушке-цензору подсунем папку, где первое сообщение о том, что самолет упал в Волгу. Второе, что Сивка-Бурка уничтожила все посевы ржи… И так весь выпуск. Она читает, очки над бровями поднимаются. Идет к главному редактору: «Василий Аполлонович, здесь же ничего нельзя давать в эфир!». Это ЧП. Выпуск сорван. Дедюхин почитает и… рассмеется. «Да это же шутка! С первым апреля!»

Продолжение следует…