История девятисот блокадных дней Ленинграда, героических дней города, который выстоял и не сдался врагу, на Нюрнбергском процессе была представлена самым страшным документом, известным под названием «Дневник Тани Савичевой». Несколько листочков из блокнота, на первом – запись, сделанная детской рукой: «Женя умерла 28 декабря в 12 часов утра. 1941 год.» Последняя страничка датирована1942 годом: «Савичевы умерли все. Осталась одна Таня».

В нашей редакции хранятся блокадные дневники жительницы Ульяновска Клавдии Ивановны Никифоровой, детские годы которой прошли в блокадном Ленинграде. С разрешения автора мы познакомим вас с воспоминаниями очевидца, над которыми не властны расплодившиеся в последнее время любители переписать историю на свой лад. Прочтите, и вы услышите правдивый голос времени. С вами со страниц девичьего дневника говорит История.

«Сентябрь 1941. Немцы вплотную подошли к Ленинграду. Мы не решились уехать из города, не так просто семье из семи человек сняться с места, бросив все. Многие ленинградцы поступили так же, потому что были уверены: война продлится недолго. А если и затянется, то не пропадем – на Бадаевских складах запасов продовольствия на десять лет хватит…

…По городу поползли слухи, что Бадаевские склады горят. Кто говорил, что после бомбежки, другие – что диверсанты подожгли. Умные люди советовали помалкивать по этому поводу. Сколько там сгорело продовольствия, мы так и не узнали, но последствия очень скоро отразились на наших желудках -за сентябрь дважды снижали нормы выдачи хлеба…

…Мама умеет держать себя в руках: ни беспокойства, ни страха не видели мы на ее лице. Рядом с ней мы, дети, чувствовали себя в безопасности…

…В октябре 1941 года нормы выдачи продуктов уменьшились. Хлеба рабочие теперь получают по 400 граммов, иждивенцы и дети – по 200. Качество хлеба очень ухудшилось. Странно и непривычно видеть пустые прилавки гастрономов и булочных. Совсем еще недавно они ломились от изобилия – десятки сортов ароматных колбас, сыры, огромные туши белуг, мясо и птица, конфеты, кондитерские изделия…

…Ноябрь. Опять сократились нормы выдачи продуктов. Теперь хлеба рабочим дают 250 граммов, остальным – 125. Хлеб был единственной пищей для нас. Начался свирепый голод. Ленинградцы стали умирать от истощения…

…По просьбе мамы пошла в детскую молочную кухню за питанием для маленького, родившегося в мае Сережи. На дверях кухни висит листочек с объявлением: «Кухня закрыта». Дворник объяснил: кухня закрылась совсем, молочных продуктов больше не будет. Расходившиеся люди понимали, что это смертный приговор для грудных детей. Молоко у матерей пропадало от истощения…

…Понесла было документы на подпись к начальнику (к той поре автор этих строк уже работала на железной дороге), но услышала, что он кричит на кого-то, потом в кабинете послышалась возня, двери распахнулись, и оттуда вылетел растрепанный, красный, как рак, наш снабженец. Я видела неоднократно, как он ухаживал за нашими девушками, предлагая им конфеты и печенье «за взаимность». И это в то время, когда тысячи детей умирали голодной смертью. Начальник наш сообщил о нем, куда следует, и больше мы его не видели…

…Смертность от голода увеличивается с каждым днем. Возвращаюсь с работы, поднимаюсь по нашей темной лестнице, едва не упала, наткнувшись на человека. Зажгла спички и увидела нашего соседа Алексея. Он мертв. Несколько метров не дошел до своей квартиры. Семья его эвакуировалась в начале войны. Теперь они никогда не узнают, как он умер…

…Начала работать «дорога жизни» через Ладожское озеро. В конце декабря чуть прибавили норму хлеба: рабочая норма стала 350, а остальным – 200 граммов…

…Очень тяжело ходить на работу, по дороге развлекаю себя воспоминаниями о довоенном времени, когда мама варила вкусные щи и борщи, и какие изумительные пироги с мясом и рассыпчатые пирожные доводилось мне пробовать на фабрике-кухне. Вспоминала вкус довоенного хлеба и моих любимых горчичных булок…

…Зашла ко мне школьная подруга Галя Васюшкина. Мы не виделись с начала войны. Я едва узнала ее – розовощекая девочка превратилась в маленькую усохшую старушку. Угостить ее было нечем – кроме сухих дрожжей, у нас ничего не было. Я развела комочки в стакане с водой и угостила Галю. Она рассказала, что в их семье умерли отец и бабушка, которая перед смертью съела весь свой крем для лица, оставшийся случайно от мирных времен. Мы с грустью вспоминали добрую старушку. Она ведь окончила гимназию в 19-м веке, много читала, в молодости общалась с очень образованными людьми, много интересного рассказывала нам о жизни в старом Петербурге. Однажды она угостила нас пирогом с капустой. Пирог мне не понравился, но я ела его с видимым удовольствием, чтоб не обидеть хозяйку. И, видимо, поэтому она отрезала кусок пирога, завернула его и положила мне в карман пальто. По дороге домой я пирог выбросила.

– Вот бы сейчас этот пирог…

– Хоть бы начинку, – добавила Галя…

…К концу рабочего дня я так ослабла, что, когда принесла бумаги начальнику станции, у меня дрожали руки. Он вынул из ящика стола кусок хлеба и казал: «На, поешь! А то до дому не дойдешь!». Сам-то он ходил через силу, форма на нем болталась, как на вешалке. Но его суточная норма хлеба спасла мне жизнь. Его звали Кузьма Иванович…

…Часто приглядываюсь к окружающим меня людям и поражаюсь их мужеству, выдержке и стойкости. Страшное испытание не сломило их духа. Я никогда не слышала ни жалоб, ни роптаний, ни сомнений. Силы убывали, а человеческое достоинство оставалось!..

…Отсутствие воды становится все мучительнее. Нева далеко от нас. Ведра становятся все тяжелее. Приходится растапливать снег и обходиться снеговой водой…

…Отчим по секрету узнал, что есть люди, которые скупают по дешевке за хлеб и крупу дорогие вещи. Ни картин, ни сервизов, ни золота у нас не было. Пересмотрели они с мамой все наше имущество, отобрали все лучшее, нажитое честным трудом, и получили за это полторы буханки хлеба. …Решила проведать свою подругу Галю Васюшкину. Дверь от квартиры оказалась закрытой. Узнала от соседей, что умерли все, Галя – последней…

…В одной из квартир нашего двора остались в живых старая бабушка и внук пяти лет. Ложась спать, бабушка прижала внука к себе и умерла ночью. Рука закостенела. Проснувшись, мальчик начал кричать: «Бабушка, пусти!». На его счастье не все еще соседи умерли, его услышали, освободили и отправили в детский дом…

…Открываю дверь в наш подъезд и останавливаюсь от неожиданности – прижавшись к стене, девчонка, моя ровесница, прижимает к себе буханку хлеба, а мальчишка, такой же худой и изможденный, пытается вырвать у нее хлеб. А в этой буханке была и ее и его жизнь. Я пыталась его оттащить, однако он успел оторвать кусок, и, привалившись к стене, стал судорожно глотать его. Жажда жить толкнула его на это…

…Вечером наша семья легла спать голодной, в наш магазин хлеба не привезли. Я вышла на улицу, набрала снега в ладошки, сбила в комок и начала понемножку откусывать.

Мимо меня проходил майор Петров, военный комендант нашей станции. Посмотрел на меня, остановился, достал из кармана кусочек хлеба и сказал сердито: «Ешь! Выжить надо обязательно»…

…Мы встретились с ним еще один раз. Я шла, считая количество вагонов на путях, он шел навстречу, такой же худющий и строгий. Подошел ко мне, протянул невиданное – малюсенькую котлетку и велел съесть, сказал: «Людей, не хотевших есть, в Ленинграде уже нет!..».

…Часто от истощения у блокадников были обмороки. Было такое и со мной. Собиралась утром на работу и почувствовала – падаю. Очнулась часа через два, мама дала мне кипятку и маленький кусочек хлеба. Упала бы на улице – умерла…

…Вечером дома я съедаю часть своего хлеба, оставшийся утром делю на две части, одну – на обед, другую – на завтрак, но чаще всего все съедаю по дороге. Иду обратно еле живая. Прохожу мимо будки, где когда-то сидели обходчики. Вспоминаю, что они в этой будке что-то ели. Захожу, там только ящик с инвентарем, но в старой фуфайке нахожу окаменевшую корку хлеба. В нашей семье никто не верил в Бога, но мне захотелось закричать: «Господи!»…

… Умирал отчим, перед смертью просил хоть корочку хлебца, но в доме ничего не было, хлеб в этот день в наш магазин не завезли. Мама послала меня ночью занимать очередь за хлебом. Я простояла всю ночь, надеясь, что успею, но отчим не дождался последнего кусочка хлеба. Мы завернули его, как положено, и повезли к месту сбора умерших. Их было много, но запомнилась одна женщина, которая, как мы поняли, молилась, наклонилась, да так в поклоне и застыла. Подумалось, что сердце у нас есть, а души нет. Умерла душа или уснула на период тяжких испытаний? А может быть, это видимое спокойствие -защитная реакция с целью сохранения и выживания? Возродятся ли чувства радости, любви, жалости, сострадания? Об этом узнаем лишь после войны…

…Уходя на фронт, наш майор Петров получил сухой паек на несколько дней вперед, отдал мне полбуханки хлеба и спросил при этом: «Ну, как, выживем?». «Постараюсь!», – ответила я».

От редакции. Клавдия Никифорова сдержала обещание -прожила долгую счастливую жизнь с любимым мужем. Сегодня радуют внуки и правнуки. Дневники свои блокадные Клавдия Ивановна посвятила своей внучке Анечке Власовой. Редакции подарила копии.

Это стихотворение молоденькая Клава Феоктистова написала в январе 1942 года в голодном, холодном городе на Неве.

Нет, не угасли в наших людях в эти черные дни чувства сострадания, доброты, любви к Родине и вере в нее.

Поклонимся великим тем годам и нашим людям, которые с молоком матери впитали верность Отчизне и гордость за нее.

Стервятники со свастикой на крыльях

Ночами темными над городом кружат.

Но не падет покорно на колени

Великий и прекрасный Ленинград!

Морозной сизой дымкою окутан,

Стальным кольцом блокады окружен,

Лишен тепла, воды и хлеба,

Но не повержен, не сражен!

Творение Великого Петра

Любой ценою отстоять готовы!

Придет возмездья грозный час!

Мы сокрушим блокадные оковы!

На Пискаревке

На кладбище этом

Цветы не в почете.

На вечном граните

Имен не прочтете.

Молчанье хранят

Почерневшие плиты.

Голодные стоны

В Историю влиты.

Я вижу, как тянут

Опухшие руки

И камни глодают

Мальцы с голодухи…

Цинготные пятна

Чернеют на теле.

По городу бродят

Не люди – а тени!

Не хватит цветов

На могилы Блокады!

На них одинаковы

Скорбные даты.

Над ними, как вдовы,

Плакучие ивы…

Голодные стоны

В Историю влиты.

На них отзывается

Память людская.

…На черные камни

Я хлеб опускаю.

Александр Лайков

Подготовила Галина Антончик