Тогда я не знал, что это дорогой подарок. Евгений Халдей – легендарный фотограф, который вошел в историю человечества тремя символами Великой войны: фотографией знамени над рейхстагом, портретом безымянной регулировщицы и каноническим фото эмблемы дивизии «Адольф Гитлер», склоненной советским бойцом у Мавзолея на Параде Победы.

Он подарил мне эту фотографию в 1987-м, а напечатал ее в темной комнате на фотокартоне в мае 45-го. С поверженными штандартами, узнаваемую, фотографию вечности… Это только сейчас я узнал, что аутентичные фото Халдея продаются на Сотбис, и, видимо, за хорошие деньги. Но, даже узнав, продавать не стану. Пусть она будет со мной.

Таких непродаваемых фотографий немного. У моего сына были два прадеда, которые оставили после себя фотографическую память. Он иногда рассматривает эти пожелтевшие и хрупкие документы и, я полагаю, как-то эмоционально взрослеет.

(см фото 2)

Вот фото солдат, датированное 43-м, артиллерийский расчет… Это мой дед (в центре), прадед моего сына. Самарцев Иван Кириллович. Раненный в бою под Кенигсбергом, Прусская операция. Он был подчистую комиссован в самом конце войны. Суровая медицинская комиссия военного времени приняла решение, что этот солдат дальше служить не может. Мужик был взрослый – уже 34, и он хотел драться за Родину. Командир его части вздохнул, посмотрев заключение и диагноз:

– Куда тебе, Ванька, воевать. Ты же инвалид почти. Дома посиди, подлечись, все бабе твоей полегче будет, детишек опять же трое…

– Войну без меня закончат, пока лечусь, что я, как последний… (не привожу здесь крепкого дедова слова).

Деду тогда помогли: определили практически комиссованного командира артиллерийского расчета старшего сержанта Самарцева в прачечный батальон – обстирывать бойцов на передовой. Не слишком почетно, но около войны. Потом все же комиссовали… Закончил войну в 45-м…

(см. фото 3)

Другая фотография из рассекреченного после перестройки архива. Второй прадед моего сына. Ефим Фридман – старший лейтенант НКВД. Не из тех, которые расставляли пулеметы заградотрядов, чтобы стрелять по своим – Ефим Фридман был пограничником, а потом – разведчиком-нелегалом… Однажды его жена, до войны еще, услышала по радио, как звучал легкий и запоминающийся баритон победителя смотра Дальневосточного военного округа – ее мужа: «Скажите, девушки, подружке вашей…», но сам он был далеко, в служебной командировке…

Талантливый пограничник, который, хотя и имел нарекания за скверный характер и «невоздержанность в оценке» товарищей и политики партии (они остались в его личном деле), оказался в Европе… В костюме, пошитом у модного портного, он пел в кафешантанах Варшавы, где ностальгировала русская эмиграция и имитировали ностальгию скорохваты из Абвера и шестого управления РСХА. Он был пижоном и немного авантюристом. В репертуаре – классическое танго, ранний Вертинский, ностальгический декадентский шансон… Публика ходила «на Ефима» с его золотым баритоном, кричала «Браво!» и требовала петь снова и снова… Он был популярен среди варшавской богемы, ему прочили карьеру на большой сцене. Вернулся он с задания в 41-м.

В самом начале войны старший лейтенант украинского НКВД Ефим Фридман уже был на фронте. Войска госбезопасности в полном составе бросили на защиту Киевского рубежа. Шли ожесточенные сражения с дивизиями группы армий «Юг» и танковыми частями Гудериана. В конце июля раненый солдат принес с фронта записку: «Немедленно уезжай из Киева. Ефим». Жену Фаину и двух маленьких детей – Галину и Эдуарда успел вывезти отец чекиста. Успел в последний момент… Войска НКВД полегли под Киевом почти в полном составе. Еврей, коммунист и чекист одновременно, Ефим Фридман знал, что в плен его не возьмут по совокупности биографических данных. Далее его судьба неизвестна. Только лаконичная запись на сайте общества «Мемориал» – «без вести пропал в боях под Киевом в августе-сентябре 41-го года»…

Эти фотографии едва ли станут предметом аукциона. Да их и не продадут. Это – какое-то личное достояние. Пусть мой сын расскажет эти истории моим внукам, когда они будут, а те – своим детям. По сути дела, так и творится история – от одного к другому, через поколения передается память о былом.