Олег САМАРЦЕВ

По-моему, тот, кто думает иначе, – просто идеалист. И дело не в том, что красота не обладает мистической силой преображения, просто она слишком уязвима для каждого, кому на нее наплевать.

Российский обыватель интуитивно чувствует красоту не хуже самого опытного искусствоведа. Не думаю, что он испытывает при этом особые эмоции, он просто понимает, что здесь как-то необычно, и немедленно стремится это место загадить, доводя неосознанное стремление до высокого мастерства.

Не испытывали ли вы какого-то систематического узнавания, когда в самом красивом месте – где угодно в стране – обязательно обнаружится стихийная свалка. При этом километром ранее или километром дальше свалки не будет. Она будет там, где красиво.

Недалеко от Белого Яра, на высоком обрывистом берегу, при самом въезде в реликтовый лес дух захватывает от вида излучины, где с одной стороны бескрайняя гладь, далеко, до самого Сенгилея, а с другой – покрытые зеленью острова. Давно на этом месте нет села Нагорное – словно в насмешку, на смену ему появилась груда никогда не исчезающего хлама. И нет здесь глубокого смысла – просто кто-то, остановившись посмотреть на острова, свалил сюда отходы человеческой жизнедеятельности. И сваливает систематически. На самом красивом месте. Все качают головами, но, вообще-то, всем наплевать – Чердаклинской администрации, администрации поселковой, владельцам турбаз. Парадокс.

Кстати, только в России есть эта поразительная закономерность: если по дороге видишь красивый пейзаж – неподалеку ищи свалку. Негласная отметка российского обывателя: тут был я… Контрастом воспринимается поездка по Европе – не там, где столицы, а по глубинке с бесчисленной сетью аккуратных маленьких городков, деревушек и поселков. Там иная примета… Самое красивое место – любовно нетронуто, а рядом скамейка или смотровая площадка. Не думаю, что это особая воля властей или есть такой закон – красивое беречь.

Тамошний обыватель генетически привык, что красивое для того и существует, чтобы на него любоваться.

Другой пример. Самое красивое место Ульяновска – это Венец. За мемцентром, слева есть даже смотровая площадка, с которой открывается мегалитический вид на мосты, Волгу и левобережье. Гостей возят сюда в первую очередь. Это патриотично и возвышает – вот такой у нас масштаб. Обычно всех поражает, просят сфотографировать на память. Больше возить не будут.

Интуитивно выбрав самое красивое место города, его оперативно изуродовали палаточными пивнушками в обязательном сопровождении биотуалетов. Там, жуя с разовых тарелок шашлык на деревянных палочках, пьют на парапете из горлышка пиво – тарелки и бутылки летят вниз с откоса. Там плохо и неспокойно гулять с гостями, потому что пьяные молодые люди здесь же припарковали свои машины и из их открытых дверей несется чудовищный по децибелам и столь же чудовищный по ритму «клубняк». Они пьют пиво, едят шашлык, лапают девушек и агрессивно-независимо смотрят на окружающих. Это их место. Они тоже понимают интуитивно, что здесь красиво. Конечно, первопричина не молодые люди, а те, кто все это устроил и разрешил с каким-то циничным безразличием. А свалка тоже есть, чуть ниже по склону, на руинах парка Дружбы народов. «Традиция» соблюдается неукоснительно…

Почти все красивое с особой последовательностью уничтожали в советские годы, причем начиная с глобального – души, архитектуры и заканчивая одеждой и игрушками. Многие европейские города бывшего Варшавского блока до сих пор залечивают тяжкие архитектурные ожоги одинаковых стекложелезобетонных конструкций социалистического модерна – Прага, Варшава, Карловы Вары. В Ульяновске варварство продолжается и по сей день. Нашему поколению досталось тяжелое эстетическое наследие.

Кстати, еще в средние века, когда Борис Годунов открыл «железный занавес» для заморских купцов, лекарей, наемников, звездочетов и прочего мастерового люда, в Немецкой слободе, что быстро появилась в Москве, москвичей особо поражало не отличие аккуратных домов с черепичными крышами от изб и теремов. И даже не порядок на улице, где не было пьяных, а палисадники с цветами у каждого дома. И цветы на окнах. Москвичи пожимали плечами, удивленные бесконечно. Ну что с них взять, немцы – «не мы»… Хотя то, что это красиво, признавали, как-то чужеродно красиво. Такая вот историческая параллель.