Татьяна АЛЬФОНСКАЯ

В тихих залах этого музея кипит жизнь. Рождаются и воплощаются самые необычные идеи. Там не развлекают. Там увлекают в особый мир, где поразительным образом переплетаются возвышенное и земное. Чтобы убедиться в этом, загляните в Музей современного изобразительного искусства им. А.А. Пластова.

Его заведующую Елену СЕРГЕЕВУ мы пришли поздравить с 55-летием и поговорить о делах музейных.

– Завидую я музейным сотрудникам. Тишина, покой, ходи, картинами наслаждайся…

– Глубоко заблуждаются те, кто думает, что музей – это нечто застывшее. Музей – это очень живой организм. Вот я все эти годы занималась пополнением музейного фонда. Удивительно интересный процесс. Так, раньше в нашем музее не было работ Зинаиды Серебряковой. Я познакомилась с ее дочерью Татьяной Борисовной, у нас завязались доверительные отношения. И музей приобрел две живописные и одну графическую работу Серебряковой. Или, скажем, у нас в фонде сейчас около 100 работ виртуознейшего мастера Алексея Кравченко: иллюстрации к Гоголю, Цвейгу, «Тилю Уленшпигелю», «Пиковой даме». А вдова Евгения Кибрика передала уникальнейшие иллюстрации к «Тарасу Бульбе», причем с авторской акварельной подцветкой, и варианты, которые не вошли в книгу, что увидишь в редких музейных фондах.

– Сейчас в музее работает выставка Дюрера – десятый совместный проект с Государственным музеем изобразительных искусств имени

А.С. Пушкина…

– Мы начали сотрудничать с 1996 года – с выставки керамики Пикассо из наших фондов и графики Пикассо, Шагала, Дали из фондов Пушкинского музея. Конечно, без Ирины Александровны Антоновой, директора ГМИИ, не было бы этих проектов.

– Помнится, на выставку Пикассо очереди стояли…

– За 23 дня работы выставки ее посетило столько народу, сколько приходит в музей за год. Однажды я пришла на работу, а меня посетители не пустили, попросили встать в очередь… После этой выставки я и предложила Антоновой делать именно совместные проекты, а не просто брать у них экспонаты. Объединяя их с нашими работами, мы переводим их в другое культурное поле. Смотрим на них под другим углом зрения.

– А музеи вообще и ваш музей в частности какое место занимают сегодня на «культурном поле» Ульяновска?

– Боюсь, что не первое. К сожалению. Очень много появилось не то чтобы соперников – учреждений, которые занимаются развлечением. Новый зритель готов прежде всего воспринимать облегченное зрелище. Это так называемое клиповое мышление, синдром комикса. И музей должен реагировать на эти явления. Ну раз уж так случилось… Придумывать новые формы экспонирования, игровые проекты. К примеру, мы проводим тренинги для студентов,. Когда готовили выставку «Сама по себе кошка», бросили им идею: разгадайте, что такое улыбка Чеширского Кота? Ведь ее никто не видел… Мы предложили: вместо пасти должно быть зеркало, в котором человек видел бы самого себя и спровоцировал себя на улыбку… Преимущество музея в том, что он обладает уникальным свойством: можно в маленьком пространстве пересекать временные границы, побывать во многих эпохах.

– Во времена культурной столицы у вас в музее была выставка инсталляций «Грани», вызвавшая противоречивые отклики. Это действительно «современное искусство»?

– Это искусство. Почему нет?

– То есть можно взять старое ведро, набить его мусором и сказать, что я так вижу мир и это произведение искусства?

– Есть такой американский художник Джексон Поллак, один из основоположников абстрактного экспрессионизма. Критики называли его «каплеметателем». Он расстилал холсты и с кисти брызгал красками. Когда журналисты попробовали делать то же самое, у них ничего не получилось. Казалось бы, что тут сложного? Но надо знать – куда и как разбрызгивать, чтобы создать образную структуру. Понимаете, когда авангардное искусство долгие годы официально не пускали в музеи (мы тоже натерпелись), а потом стало можно все – хлынул поток. Считаю, что все допустимо, если это представляет художественную ценность. Новое искусство имеет совершенно иные мобильные формы. Можно поставить какую-нибудь инсталляцию-загогулину на открытом воздухе и выразить в абстрактных формах свой протест, радость, восторг. На нас ведь влияет не только ЧТО изображено, но и КАК изображено. Это творчество, которое пытается разрушить формы элитарного искусства и соединить его с массовым потреблением.

– Есть популярные художники, на чьи выставки толпами валит публика, а коллеги скептически морщат нос… Их работы – тоже искусство?

– Хорошо к таким авторам отношусь. Но говорить, что это искусство, – то же самое, что обсуждать проблемы современного детектива или танцевать под музыку Баха – странный танец получится, да? Человек должен повышать свой уровень с помощью искусства. Если этого не будет, жизнь с ее многообразием пройдет мимо. Можно постоянно слушать «бум-бум» или смотреть «киножвачку для глаз». Но если мне нужно сопереживание, сочувствие, покаяние, я буду слушать серьезную музыку. Потому что получаю отдачу. Как и от художественных произведений. Они требуют душевного, духовного посыла.

– Такого зрителя можно воспитать или что дано природой, то и имеем?

– Если не дано, надо все-таки пытаться преодолеть себя. Была у нас выставка, посвященная карточной игре. В Петербурге в Русском музее ее делали как шоу. Я же решила с ее помощью показать наш российский менталитет. Ведь русский человек бьет наотмашь, но уже когда пригорело. Терпит до последнего, но уж если встает на дыбы – берегись! Хотелось показать наш менталитет как трагедию, как драматизм, как фарс. Не для того, чтобы оценить хорошо это или плохо, а для того, чтобы люди, придя в музей, немного по-другому взглянули на себя благодаря искусству.

– Когда неважное настроение, с какой картиной вам нужно пообщаться?

– Картина, на которую я могу смотреть долго, «Московская зима» Натальи Гончаровой. Этюды Пластова – ощущаешь аромат, воздух времени. А вообще, все картины – как дети. Когда выставка заканчивается, ты словно с человеком прощаешься – надолго, навсегда. А потом начинается ностальгия…