Это строка из книги, которая послужит нам сегодня путеводителем по одному из самых карамзинских мест города – Симбирскому Покровскому некрополю.

В автобиографическом романе, «основанном на воспоминаниях молодости», 33-летний Николай Михайлович Карамзин обращается к впечатлениям ранней юности. Признанный российским обществом литератор, издатель, публицист, он стоит на пороге главного пути – в глубины истории государства Российского. Но симбирские виды не покидают его долго: первые главы романа «Рыцарь нашего времени» помечены автором 1799, а первые публикации – 1803-1804 годами.

Симбирский Покровский некрополь – памятник с 300-летней историей и трагической судьбой. Покровский мужской монастырь, его Благовещенский храм и кладбище почти ровесники Симбирска – появились через 50 лет после основания крепости Богданом Хитрово. А памятником некрополь стал всего 15 лет назад, да и то возрождался как неофициальный – исключительно усердием прихода новопостроенного храма Всех Святых, строящегося Спасо-Вознесенского собора и его настоятеля протоиерея Алексия Скалы. А до этого уникальный памятник, – единственное свидетельство существования города еще в 17 веке, – был на десятилетия стерт с лица земли «большевистским блудодейством», как точно определяла суть происходящего Анна Ахматова.

Николай Михайлович Карамзин, его сестры и братья, их родители, родственники, потомки в силу общественного положения или служебного долга не могли не бывать здесь. Почти триста лет на Покровском кладбище находили упокоение самые уважаемые граждане старинного русского города Симбирска. Здесь похоронены представители всех дворянских семей края, за исключением погребенных в родовых имениях. В этом году мы могли бы отметить 290-летие каменного монастырского Благовещенского храма, в стенах которого бывали Карамзины, колокольню которого они видели издалека, подъезжая к Симбирску из своего имения Знаменское, Карамзинка тож.

Зеркало памяти нашего историографа «делает немые предметы красноречивыми». Как считал он сам, «открыв книгу, мы можем поговорить с теми, кого давно уже нет, узнать, что они хотели нам сказать». Черты и свойства персонажей романа присущи тем, чей прах хранит Покровский некрополь. Имена вымышленные, а характеры и обстоятельства – подлинные, написаны с натуры с тех симбирян, среди которых вырос будущий историк.

«На луговой стороне Волги, там, где впадает в нее прозрачная река Свияга… в маленькой деревушке родился прадед, дед и отец Леонов; там родился и сам Леон… Отец его был русский коренной дворянин, израненный отставной капитан лет в пятьдесят, ни богатый, ни убогий… добрый по-своему на русскую стать. После турецких и шведских кампаний (1737-39 и 1743-44 г.г.), возвратившись на свою родину, женился на двадцатилетней дочери ближайшего соседа.

Мать героя сама была его кормилицею… Любовь питала, согревала, тешила, веселила его; была первою краскою, первою чертою на белом листе его чувственности… Первое воспитание едва ли не всегда решит и судьбу, и главные свойства человека… Мать была единственным его лексиконом; то есть как она учила его говорить, и как он, забывая слова других, замечал и помнил каждое слово ее…» Среди заветных воспоминаний героя драгоценный дар – он «получил от отца ключ к желтому шкафу, где хранилась библиотека покойной матери». В книгах он «увидел, как в магическом фонаре множество разнообразных людей на сцене, множество чудных действий, приключений – игру судьбы, дотоле ему совсем неизвестную. Душа плавала в книжном свете, как Христофор Коломб на Атлантическом океане для открытия сокрытого»

Живыми красками описан быт симбирского провинциального дворянства. Здесь и осьмидесятилетняя повивальная бабка радуется вместе с роженицей, принимая здорового младенца. «С веселою усмешкою и печальным вздохом» деревенскими прибаутками предсказывает ему судьбу. И первый учитель – сельский дьячок, «славнейший грамотей в округе», хвалится успехами своего ученика: «В три дни затвердить все буквы, в неделю – все склады, в другую – разбирать слова и титлы: этого не видано, не слыхано! В ребенке будет путь!» Как видим, «славнейший грамотей» не ошибся в своем питомце – путь пройден действительно великий.

«Вижу вас всех, достойные матадоры провинции, которых беседа имела влияние на характер моего героя». Это – о тех, кто покоится в скрытых под слоем земли склепах Покровского некрополя. «Ах, давно уже смерть и время бросили на вас темный покров забвения, витязи С-ского уезда, верные друзья капитана Радушина… Зеркало памяти моей ясно. Как теперь смотрю на тебя, заслуженный майор Фаддей Громилов, в черном большом парике, зимою и летом в малиновом бархатном камзоле, с кортиком на бедре и в желтых татарских сапогах. Слышу, как ты, не привыкнув ходить на цыпках в комнатах знатных господ, стучишь ногами еще за две горницы и подаешь о себе весть издали громким голосом, которому некогда рота ландмилиции повиновалась и который в ярких звуках своих ужасал дурных воевод провинции. Вижу тебя, седовласый ротмистр Бурилов, простреленный насквозь башкирскою стрелою в степях уфимских; слабый ногами, но твердый душою; ходивший на клюках, но сильно махавший ими, когда надлежало тебе представить живо или удар твоего эскадрона, или омерзение свое к бесчестному поступку какого-нибудь дворянина в вашем уезде…»

С улыбкой повествует автор о «договоре братского общества», где подписавшиеся «клянутся честию жить и умереть братьями, не бояться ни знатных, ни сильных, а только Бога и Государя; смело говорить правду губернаторам, никогда не быть их прихлебателями и не такать против совести». Тайная хроника подсказывает, что сей союз был заключен в веселый день, когда с великим усердием и отменной роскошью праздновалось рождение сына. Однако ж история уверяет, что, проснувшись на другой день, подписавшиеся снова читали сей трактат и утвердили его. И даже исполняли, что не всегда делают европейские державы.

«От вас заимствовал я русское дружелюбие, от вас набрался духу русского и благородной дворянской гордости, которой после не находил даже и в знатных боярах: ибо спесь и высокомерие не заменяют ее, ибо гордость дворянская есть чувство собственного достоинства, которое удаляет человека от подлости и дел презрительных. Добрые старики! Мир вашему праху!»

Перечитать бы эти строки в Знаменском, где происходили события, но это невозможно – родовое гнездо, основанное прадедом историка еще в 1704 году, в советские времена обезлюдело. Все то же многолетнее «блудодейство» стало причиной невосполнимой утраты замечательного памятника не только симбирской, но и российской истории – усадьбы и фамильного кладбища Карамзиных.

В 1995 году по инициативе прихода строящегося Спасо-Вознесенского собора на пустыре возле опустевшего Знаменского было разыскано место захоронения Василия Михайловича Карамзина и его дочери Ольги, в замужестве Ниротмортцевой. Увиденное повергло в шок участников археологической экспедиции. Склеп был давно растащен на кирпичи, а погребальная камера до краев завалена бытовыми и строительными отходами, ржавыми обломками сельхозмашин, битым стеклом.

Встал вопрос о немедленном спасении того немногого, что еще уцелело. Церковь из Знаменского разобрали и перенесли в Засвияжский район. А 7 мая 1995 года останки В.М. Карамзина и О.В. Ниротморцевой с соблюдением православных обрядов перезахоронили на кладбище бывшего Покровского монастыря, где начал возрождаться некрополь. Здесь же установили изуродованные вандалами части надгробий, где еще можно разобрать эпитафии.

Снятую в 60-е годы с памятника В.М. Карамзину статую скорбящей девушки найти не удалось. Она была помещена «для сохранности» в Майнский райком партии, а потом ее украли. Зато спасение реликвий не обошлось без нападок: недоброжелатели, воинствующие атеисты, обвиняли священника в нарушении воли покойного. Василий Михайлович завещал похоронить его в родовом имении. Вряд ли стоит считать нападки разумными. Обстоятельства не оставляли иного выхода. Да и Н.М. Карамзин наверняка одобрил бы принятое решение.

Для любимого брата он не искал бы лучшего места вечного покоя, чем у стен храма, рядом с теми, кого знал и помнил. Среди таких имен назовем двоих ровесников историка. Это Александр Федорович Лабзин (1766-1825), член адмиралтейского департамента, сосланный в Симбирск опальный вице-президент Академии художеств, и Петр Никифорович Ивашев (1766 или 1767? – 1838), владелец имения Ундоры, суворовский генерал, один из инициаторов и член комитета по строительству памятника Н.М. Карамзину в Симбирске. Здесь же покоится и председатель Симбирской губернской архивной комиссии Владимир Николаевич Поливанов, оставивший нам описание Знаменского, каким оно было в 1902 году.

Некрополь благоустраивается: поновлены надгробия, появилась ограда вокруг тех немногих, что подняты из небытия. На стенах новопостроенной часовни усердием прихода Спасо-Вознесенского собора установлены доски черного гранита с именами «зде лежащих» симбирян. Наконец, «Объект Некрополь Симбирского Покровского мужского монастыря. Адрес ул. 12 сентября. Время сооружения XVII-XX век» сподобился от властей чести быть включенным в «Список выявленных (так!) объектов культурного наследия, предлагаемых к постановке на государственную охрану».

Наталья Гауз