Биография Константина Алексеевича Селиванова не была отмечена яркими событиями. Он с детских лет рос, работал и почти до последних дней жизни прожил в одном селе, не считая небольшого временного отрезка. Учительствовал и директорствовал в одной и той же школе – Карлинской. Однако это не помешало ему стать известным педагогом, общественным деятелем, журналистом, краеведом, чья слава звенела не только в области, но и в Самаре, центре Средневолжского края конца 1930-х.

Селиванов оставил после себя немалое литературное наследие, сумел издать несколько книг, но в то же время и не закончил многое из начатого. Он создал школу, авторитет которой был так велик, что даже из соседних районов отправляли родители своих детей учиться к нему, не обращая внимания на бездорожье и бытовые неудобства. Его учениками считали себя сотни выпускников, сделавших значительную профессиональную карьеру в самых различных отраслях производства, науки и культуры. Почта забрасывала его письмами благодарных учеников. И до сих пор, даже по прошествии тридцати шести лет после его смерти, в области помнят эту фамилию, чтят сделанное им.

[I Всесоюзный съезд учителей. Москва. Январь 1925 года. Сидят – Н.К. Крупская, А.В. Луначарский. Крайний справа во втором ряду – М.Н. Покровский. К.А. Селиванов – третий во втором ряду слева]

Однако время начинает брать своё, и вот уже молодые люди затрудняются ответить на вопрос, кто такой Селиванов, чьё имя носит улица в рабочем поселке Майна.

Учеников Селиванова остаётся всё меньше. Потому я считаю своим долгом написать о нём. Впрочем, должен оговориться. Когда я поступил в 1-й класс Карлинской школы, Константин Алексеевич Селиванов был уже на пенсии, но вёл в школе литературно-краеведческий кружок, на занятия в который я ходил, правда, уже будучи десятиклассником.

Он очень активно сотрудничал с газетами, публикуя статьи, которые я бережно храню до сих пор. Он беседовал со мной на улице, в школе, приглашал к себе в домашний кабинет, – потому, считаю, я вправе называться его учеником.

Время на его долю выпало нелёгкое: революции, войны, репрессии. Что и говорить, спокойствием и стабильностью те годы не отличались. О некоторых моментах своей биографии Константин Алексеевич старался не говорить. И газеты, отмечая его юбилеи, обходили стороной отдельные подробности его жизни. Да и в школьном музее тоже нет полной биографии учителя.

Он родился 2 октября 1896 года. Через месяц в селе Карлинское Сенгилеевского уезда Симбирской губернии открылась второклассная школа. Школа, с которой и будет связана вся его жизнь.

Отец его (явно не пролетарского происхождения) тогда работал управляющим графа Зубова в селе Хохловка, ставшем позднее центром совхоза имени Гимова. Впрочем, новая революционная власть особых претензий Селиванову старшему не предъявляла, и тот, в середине двадцатых годов закончив свой земной путь, был мирно схоронен на деревенском погосте.

В семье Селивановых росло трое детей: две дочки и сын. Отцу мечталось дать наследнику Константину хорошее образование, потому он и старался освободить его от привычного крестьянского труда: «Пусть лучше книжку почитает». Большинство сельских ребятишек учились в местной земской школе, продолжать же образование дальше многие не решались, потому в открывшуюся в селе второклассную школу шли немногие.

За первые 18 лет существования школы её окончили лишь 16 карлинских мальчишек, остальные ученики были из окрестных сел.

Третьим в этом списке карлинцев стал Константин Селиванов. В 1914 году, в первый год первой мировой войны он окончил Казанскую церковно-учительскую семинарию и получил, таким образом, среднее образование.

Ему очень хотелось вернуться в свою школу или, как минимум, в такую же. Но второклассных школ в Симбирской губернии было всего 12.

Не больше их было и в соседних губерниях. Предпочтение при устройстве на работу в подобные школы делалось для детей священнослужителей. Константин подал прошение сразу в три губернии – Симбирскую, Самарскую и Саратовскую. Место во второклассной школе он так и не получил, и начал трудиться в образцовой начальной школе в своём селе (такие школы в народе называли церковно-приходские школы), затем в Абрамовской школе. Лишь после революции появилось вакантное место учителя в родной второклассной школе.

Не раз выражал он благодарность коллегам, помогавшим ему осваивать нелёгкую учительскую профессию, – Флоренскому, Петровскому, Утехину, Зефирову. Надо сказать, школа отличалась заметной стабильностью педагогического коллектива и позднее.

С.Ф. Егоров, И.М Ходаков, Н.М. Каракозов – имена учителей, олицетворяющие школу 1920-50-х. Ну и, конечно же, К.А. Селиванов. Высокий, аккуратный, строгий, подчас язвительный… Пожалуй, его побаивались больше, чем других.

Но и любили, и уважали не меньше за эрудицию, за справедливую требовательность, за то, что требовательность эту он начинал с себя, показывая пример ответственного отношения к работе. Его уроки были своеобразными спектаклями одного актёра-учителя. Словом он владел мастерски, был прекрасным рассказчиком, собеседником.

Незадолго до своей смерти он писал в одной из газетных статей о том, как важно Учителю умение владеть словом: «К сожалению, и сейчас в школу приходят учителя с дипломами педвузов, плохо владеющие словом. Даже словесники оставляют желать много лучшего в этом отношении.

А между тем, какие бы совершенные методы не пришли в школу, живое одухотворённое слово учителя всегда будет одним из наиболее действенных способов эстетического воздействия на учащихся, ибо оно помогает глубоко и всесторонне понимать мир человеческой души, проникать и правильно ценить красоту человеческих чувств, расширять объём ощущений. Поэтому каждый преподаватель должен уметь хорошо говорить и читать. Он – носитель высокой культуры речи».

Молодой словесник по сути стал основателем многих славных школьных традиций. На протяжении десятилетий он выпускал регулярный рукописный школьный литературный журнал «Советская юность», в котором пробовали своё перо будущие поэты, литераторы, критики. Подобного примера в сельских школах района, да и страны в целом, пожалуй, больше не было.

Всё хорошо складывалось у Константина Алексеевича и в личной жизни. Летом 1924-го он женился на своей бывшей ученице Евдокии Васильевне Калачиковой из Игнатовки.

Ученики Селиванова вели активную деятельность по ликвидации безграмотности и повышению культуры населения. Проводились экскурсии на природу и на производство, знакомились с интересными людьми, приглашались в школу писатели, руководители, творческие работники. Важным центром воспитания стала школьная библиотека, без которой словесник не мыслил своего труда. Старания и радения молодого учителя не остались незамеченными. В составе небольшой делегации от Ульяновской области он был избран на I Всесоюзный учительский съезд. Он проходил в середине января 1925 года в Москве. Съезд дал молодому учителю очень много идей и замыслов, познакомил с цветом тогдашней российской педагогики.

В память о нём Селиванов привёз фотографию. Впрочем, об истории этого снимка лучше рассказать его же словами: «Наша делегация решила сфотографироваться и пригласила Надежду Константиновну Крупскую, А.В. Луначарского, М.Н. Покровского, известного историка и члена коллегии Наркомпроса, председателя ЦК нашего профсоюза Коростелёва и Гинзбурга, представителя Интернационала учителей. Фотографировались во дворе театра. Фотограф, на наше счастье, немного задержался и дал возможность завязаться беседе. Её начал Анатолий Васильевич Луначарский, заботливо усаживая на стул Надежду Константиновну и вызывая общий смех каким-то остроумным замечанием. Смеялась и Надежда Константиновна. Сразу же пропала натянутость, и все почувствовали себя легко и непринуждённо, Анатолий Васильевич и на фото вышел прищуренный, с лёгкой улыбочкой».

Встречи и беседы с Надеждой Константиновной Крупской произвели на Селиванова большое впечатление.

Ещё года не прошло со дня смерти Ленина. Потому делегаты пытались окружить её особой теплотой. Она же покорила их простотой, чёткой позицией по многим проблемам, стоящим тогда перед школой.

Со съезда Селиванов приехал с ещё большим деловым настроем, выступал и перед коллегами, и перед учениками, среди которых уже тогда выделялись Иван Полбин, будущий генерал-майор авиации, Михаил Тупицын, ставший к 1941-му году первым секретарём Брестского обкома партии.

Неверно будет думать, что Константин Алексеевич был педантом, думающим лишь о работе. Молодость диктовала своё: коллектив учителей школы с удовольствием пел за праздничным застольем селивановскую «Гвоздичку».

О ней следует сказать особо. Растёт на карлинских горах скромный, почти незаметный цветок. Алыми капельками на высохшем от жары лугу поблёскивает он в конце лета. Скромны и почти незаметны, неприхотливы, но необычайно ярки «гвоздички алые, багряно-пряные».

Был в ту пору знаменит городской романс об этом цветке. Текст его никогда ранее не публиковался. Как велико было моё удивление, когда в самом начале 1990-х в сборниках, посвящённых блатной и тюремной поэзии, были опубликованы строфы этого романса. До сих пор для меня загадка, почему именно к этой поэзии причислили романс.

Константин Алексеевич написал под этот же размер ещё четыре строфы. И их сразу же запели карлинские учителя. Я слушал, как пели его мои родители, мой классный руководитель Алексей Трофимович Булахов. Да и мои друзья, как и многие из выпускников школы, знали селивановские строки. И в завершении иного вечера кто-то из нас предлагал: «Давайте споём «Гвоздичку». И пели, и до сих пор поём её как своеобразный карлинский гимн.

Гвоздичку алую, багряно-пряную,

Благоуханную дарила ты.

А ночью снились мне сны небывалые:

Я видел алые её цветы.

Я видел девушку такую милую,

Такую нежную, а взор – гроза.

Мне душу ранили мечты обманные

И жгли лучистые её глаза.

Судьба забросила меня в Карлинское,

В холмы-кустарники, поля-леса.

Здесь в дни весенние, как в годы юные,

Мне снятся карие её глаза.

Так получилось, что за первые тридцать три года существования школы в ней директорствовали всего три человека, каждый по одиннадцать лет. А после Фёдора Николаевича Зефирова директора стали меняться друг за другом. За 12 лет – шесть директоров. Каждый из них назначался в школу извне и отбывал туда же.

Почему же не находился кандидат из «доморощенных» учителей? Ответить трудно. Скорее всего, отвечающих за подбор кадров не устраивали некоторые биографические данные учителей. Селиванову, в частности, вспоминали его недолгое членство в партии эсеров. Когда же, в 41-м, на фронт был призван директор школы Г.С. Катков, сорокалетнему Константину Алексеевичу Селиванову предложили возглавить школу.

Многие питомцы школы сражались на фронтах войны. Мальчишки выпуска сорок первого года все ушли по призыву военкомата.

В школу почта приносила солдатские треугольники. И учителя, и ученики горевали, услышав о похоронках. И не могли не гордиться, когда узнали, что Ивану Полбину и Петру Богатову было присвоено звание Героя Советского Союза. Впрочем, в военные годы и директор школы получил высокую награду – свой первый орден Ленина.

Коллектив школы работал, превозмогая трудности и лишения. Рядом со школой был старый детский дом для детей-сирот. Это требовало иного педагогического подхода.

В 1949-м 26 педагогов тогда Игнатовского района были награждены правительственными медалями. Среди 3 кавалеров ордена Ленина – двое из Карлинской школы: Зефиров и Селиванов. Это было признание Родиной заслуг учителей, чьими заботами школа вышла на высокие рубежи. Константин Алексеевич уже тогда стал известен как талантливый краевед. В 1953-м году он выпустил книгу «Русские писатели в Самаре и Самарской губернии». Следом – «Замечательные места Ульяновской области».

А в 1969-м сузил рамки книги и переиздал в Приволжском издательстве более полную и доработанную книгу «Литературные места Ульяновской области», до сих пор не потерявшую своего значения для каждого, кто знакомится с литературным прошлым нашего края. На экземпляре, подаренном моим родителям, читаю: «Константину Алексеевичу и Ираиде Евгеньевне на добрую память о совместной работе и житье-бытье в Карлинском. 18.06.69. К. Селиванов».

Нельзя не удивляться, зная, что эту книгу написал не учёный вуза, не педагог-горожанин, а простой сельский учитель из отдалённой деревни. Как вспоминала старейший сотрудник Дворца книги Нина Ивановна Никитина, книги Селиванову отправляли на лошади или с оказией, содействуя тем самым его работе.

Начиная с двадцатых годов, Константин Алексеевич становится активным корреспондентом самарских и ульяновских газет, а после создания районных газет – пожалуй, самым активным сотрудником «Колхозника», а позднее «Ленинца». Он пишет о сельских новостях, людях деревни, нерешённых проблемах, о ходе сельскохозяйственных кампаний. Но всё же главными темами его публикаций были проблемы воспитания и краеведения. Он, судя по сохранившемуся у него учёту вышедших публикаций, ежемесячно публиковал по 7-10 статей.

Вот, к примеру, игнатовская районка «Сталинский призыв» за 1951 год. В февральской корреспонденции «Составим географический словарь района» Селиванов доказывает необходимость сохранения устных названий улиц, болот, гор, оврагов, родников, полей. В том же месяце в другой статье рассказывает о коллекции ценных книг в школе. В марте рассуждает о кружковой работе в школе, пишет о краеведческой работе, заканчивая заметку перифразом из Некрасова: «Поэтом можешь ты не быть, но краеведом быть обязан».

Темы, поднимаемые Селивановым в местной прессе, неисчерпаемы: от клубной работы в школе и работы драмкружка до проблем физического воспитания учащихся. А между этими публикациями он как краевед рассказывал читателю о восстании Разина, об Aлексее Максимовиче Горьком, об Иване Семёновиче Полбине. И каждая из этих статей не потеряла своей актуальности и до сегодняшних дней.

Опыт лекционной работы в его школе изучало республиканское общество «Знание». Константин Алексеевич много ездил по району, выступал на семинарах, занятиях, конференциях.

Уход на пенсию в 1955-м году не сказался на его журналистской и общественной активности. Один из его знакомых «организовал» критическую заметку в адрес Селиванова на страницах «Крокодила» – популярного в то время сатирического журнала.

Это больно ударило по самолюбию Селиванова, но особенно обидно было наблюдать, как радовались этому некоторые его знакомые. Но виду он не показывал. По-прежнему вечером прогуливался с женой по селу, приходил на киносеансы в клуб, выступал перед учителями, колхозниками, перед любой аудиторией, куда его приглашали, к нему стремились попасть в гости областные журналисты, писатели, учёные. Он был гостеприимен и хлебосолен. Но теперь всё больше сил и времени сосредотачивал на написании мемуаров.

«Лето 16-го в деревне», «Записки сельского учителя» возвращали его к прошлым событиям, к ушедшим людям, увековечивая память о них для молодых поколений. Он шлифовал свои заметки, превращая рядовые воспоминания в высокопробную прозу. Мечтал написать историю симбирского театра. Впрочем, его начинала подводить память, прогрессировал склероз, и он очень болезненно это переживал.

Сын его работал в Москве, возглавлял один из отделов Министерства просвещения, и позвал родителей к себе. Тем более что в селе в то время не было ни газа, ни асфальта, ни водопровода – всего того, что так привычно сегодня.

К осени семьдесят четвёртого Константин Алексеевич согласился на переезд в Москву, понимая, что силы оставляют его. Районная газета ежемесячно вплоть до декабря публиковала его работы.

Восемнадцатого декабря, будучи проездом в Москве, я позвонил ему по телефону. Подошла его жена Евдокия Васильевна, пригласила приехать к ним, сказав, что к телефону он подойти уже не может. Я не решился обременять их своим визитом. В эти дни календарь отметил их золотую свадьбу, но было уже не до этого. Накануне Нового года он умер.

Зима, морозы и новогодние празднества не позволили выполнить его волю – он хотел быть похороненным в родном селе. Схоронили его в Москве. Через некоторое время в автомобильной катастрофе нелепо погиб Алексей Константинович. Нет уже и Евдокии Васильевны.

В 1976-м на стене Карлинской школы была установлена мемориальная доска в память о Селиванове рядом с другой – полбинской. Но через несколько лет её сняли. Как-то я заехал в школу и в музее, посвящённом Ивану Семёновичу Полбину, чьё имя носит школа, не увидел, пусть даже маленькой, фотографии Селиванова.

А согласитесь, как было бы мудро, справедливо и поучительно, если бы школа носила имя и Учителя, и Ученика. Тем более, Учителя, обладавшего редчайшим Даром.

Владимир Кузьмин