Матрос

Был волком, теперь обивает причал,

где цепи, как лавры.

«Отдайте концы! – кто-то в рубке кричал. –

Концы, а не швабры!»

Когда-то на сейнер прислали юнца:

на палубе драя,

он думал, не будет путине конца

и гиблого края.

Окончил путину, вернулся домой –

ни славы, ни денег.

Просолен, прокурен, обвенчан с волной,

да списан на берег.

С чем жизнь провожать? Сплошь и рядом вода –

сквозь пальцы проходит.

Уходят в открытое море суда –

всё в мире уходит.

Приходит он лишь посмотреть на улов

в рыбацкой печали.

И даже когда никаких сейнеров –

стоит на причале.

Стоит молчаливо, устав проклинать

и бога, и сушу.

Всего лишь концы попросили отдать,

концы, а не душу.

Любовь

Так грустно ты махала из окна,

что я забыл себя и вспомнил Шелли,

подумав в ту минуту, неужели

померкнут нынче солнце и луна?

И мы с тобой расстанемся, и звать

забудем как друг друга мимолётом,

и снова по мирам чужим и тропам

начнём с печалью лунною плутать.

Так, целый день твой грустный видя взгляд,

я чувствовал, как сердце холодело,

и не было с утра важнее дела,

чем на такси лететь к тебе назад.

И проклинать умы, чьих мыслей нить

сводилась лишь к бытийности надменной.

А смысл один, пожалуй, во вселенной:

средь хаоса друг друга находить.

Из сотен тысяч жизней, что прожил,

всего в одной усвоил, как Петрарка:

что не имеешь – потерять не жалко,

но растеряешь всё, чем дорожил.

Изморозь

Это та красота, что как будто проста,

но уж очень хрупка и горда.

Только ветвь колыхнёт, и её понесёт –

и уже ни на что не годна.

Это та егоза, что чарует глаза, –

но попробуй к губам приложи.

Только в руки возьмёшь, и почувствуешь ложь,

и поймёшь подноготную лжи.

Ведь не терпит она ни любви, ни тепла,

и сердечный неведом ей гнёт.

И беда не беда – на ладонях вода,

да и та вся сквозь пальцы уйдёт.

Да полно, родная

Да полно, родная, томиться келейно

и хохлиться зябко, и кутаться в плед.

Давай откупорим бутылку портвейна,

поскольку ни капли шампанского нет.

Поскольку за окнами август, и дольку

луны съела звёзд полуночная рать,

поскольку печаль снизошла, и поскольку

не хочется спать, а пора бы и спать.

Поскольку трепещет листва, и волненье

листвы не понять ни потом, ни сейчас.

За окнами август, и августа пенье

на пару с дождями не радует нас.

Поскольку улыбкой уже не встречает

нас младость, и радость не бьётся в окно.

Поскольку наш сын, вероятно, скучает

с бабулей, и нам здесь тоска без него.

Поскольку нам здесь что четверг, что суббота,

и тянутся сутки с космический год,

поскольку живём столько дней беззаботно

и нам не привычно с тобой без забот.

Поскольку кончается отпуск и ветер

листву обрывает с дерев.

Поскольку наш день на исходе, и лето

уже отгорело, ещё не горев.

Всё та же пыль

Была весна, и пыль на тротуарах

была воздушней пуха в будуарах,

точнее – праха в каменных гробах.

И те гробы в мозгах моих с весною

не сочетались. С майской новизною

всё та же пыль хрустела на зубах.

Я улыбался встречным, поперечным,

трамваям и машинам бесконечным,

вздымавшим пыль и застилавшим синь.

Я знал, что пыль – продукт метеоритов,

как жизнь в пыли – явление синклитов,

и я пылинкой был в толпе разинь.

Не возражал я, словом, против пыли:

мы тоже пыль и пылью вечно были,

дышали пылью и росли в пыли,

и в перспективе той же будем пылью

витать над новой выдуманной былью

в какой-нибудь немыслимой дали.

И что есть пыль, что быль с весенним садом?

А жизнь – есть сон (но чей?) под вечным градом

метеоритов, что не знают сна.

Мы были прахом, станем тем же прахом,

всё в пыль уйдёт, окончится всё крахом.

Но это мелочь. Главное – весна.

Ноль

На градуснике ноль, а это значит

ни то ни сё, ни лето, ни зима:

как будто быт земной ещё не зачат,

как будто жизнь не начата сама.

Как будто вновь она в своём раздумье,

куда же дальше: в сторону тепла,

или морозов двигать мир безумья,

творившего нетление из тла?

Ноль – ничего. Никто смертельным жалом

не жалит. Ноль – ни буква, ни число –

лишь чёрточка слияния с началом

конца, где под пятой добро и зло.

А жизни нет пока. Но к обновленью

стремленье есть из начатого дня.

Завидую вселенскому терпенью

природы начинать опять с нуля.

Опять с нуля! Хотя уже не молод –

не сожалеть, не быть, не обладать,

чередовать упрямо зной и холод,

уравновесить, вновь чередовать

добро и зло, творенье, разрушенье,

то истлевая, то вмерзая в лёд…

И эта круговерть нам представленье

о тайнах бесконечности даёт.

Андрюхин Александр Николаевич родился в1958 г. в Самаре. Жил в Ульяновске.

Окончил Литературный институт им. Горького.

Работает спецкором в отделе журналистских расследований газеты «Известия».

Автор 12 книг стихов, 2-х сборников рассказов и 12 романов.