ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

Обстановка на сцене та же, что и во втором действии. Позднее утро. На кушетке спит Загряжский. По лестнице спускается Иван Васильевич, который предупреждающе кашляет.

Загряжский. Прочь, прочь… Я поставлен императором (начинает похрапывать).

Иван Васильевич. Разоспался всласть, так и проспит всё царствие небесное. А свою беду уж точно проспал. Поди, кувыркался всю ночь с пассией, а теперь, знай, посапывает. (Подходит к кушетке). Ваше превосходительство… Ваше превосходительство, проснитесь. Ваше превосходительство…

Загряжский (машет рукой). Ступай, Иван Васильевич, распорядись всеми делами без меня.

Иван Васильевич. Не могу, ваше превосходительство. Там наверху такое, что требуется ваше присутствие и немедленное.

Загряжский. Что флигель-адъютант граф Протасов опять явился с ревизией?

Иван Васильевич. С этим бог миловал.

Загряжский (сидя). Так что тебя так напугало?

Иван Васильевич. Вернее будет сказать, кто.

Загряжский. Экий ты буквоед! Пусть будет кто.

Иван Васильевич. Полчаса назад явились Баратаев и Дадьян. Требуют вас.

Загряжский. Зачем я понадобился им в такую рань?

Иван Васильевич. Сие мне неизвестно, но оба князя настроены весьма категорически.

Загряжский. Что они говорят?

Иван Васильевич. Если бы говорили, а то кричат во весь голос. Баратаев требует какую-то сатисфакцию, а Дадьян клянётся всеми камнями родного аула, что зарежет ваше превосходительство.

Загряжский. Зарежет?.. Меня… За что?..

Иван Васильевич. Об этом вашему превосходительству лучше знать.

Загряжский (вскакивает). Где мои штаны?

Иван Васильевич. На полу, ваше превосходительство. Господа Баратаев и Дадьян крепко возбуждены и не слушают никого: ни меня, ни дежурного жандарма. Требуют вас.

Загряжский. Что я совсем без ума, чтобы даться в руки этим буянам. Что-то надо делать, но что?

Иван Васильевич. Здесь налицо неуважение к власти и попытки покушения на особу, коя в Симбирской губернии представляет государя-императора.

Загряжский. Вот именно особу! Надо послать за штаб-офицером, нечего ему выпытывать у старух сплетни. Пусть займётся настоящим делом. Это ведь бунт, да бунт! Чего же вы медлите? Бегите к Стогову, пусть он поднимает жандармскую команду и арестует заговорщиков.

Иван Васильевич. Я позволил себе от вашего имени вызвать Стогова во дворец.

Загряжский. Что же он не торопится?

Иван Васильевич. Наверно он уже на подходе. Разрешите, ваше превосходительство, встретить штаб-офицера?

Загряжский. Да, поторопись… Хотя постой! Скажи, Иван Васильевич, это правда, что ты удачно разгадываешь сны?

Иван Васильевич. Иногда получается.

Загряжский. Присядь на стул, чтобы не упасть. То, что я до тебя доведу, Иван Васильевич, совершенно секретно, потому что касается особы императорского дома.

Иван Васильевич. Ваше превосходительство, вы меня знаете: я нем как рыба.

Загряжский. Приснилось мне сегодня, прямо скажу, сверхстранное событие, которое в какой-то мере со мной уже происходило наяву. Вон из-за той пальмы вышел великий князь Константин Павлович и, кивнув на моё приветствие, сказал: «Брат просил меня узнать, что ты просишь за свою верность престолу в часы дворянского бунта?» Я отвечаю: «Хочу начальствовать над губернией». «А не много ли будет – губернатором?» Я не растерялся: «Для императора нет ничего невозможного». «Ты прав, – сказал великий князь. – Для него очень просто отправить тебя начальствовать тюленями на Камчатку…»

Иван Васильевич. Это весь сон?

Загряжский. Разве этого мало? Я вижу в своем сне намек, что могу загреметь под фанфары в камчатскую Тмутаракань.

Иван Васильевич. Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Кажется, я постиг значение сновидения.

Загряжский. Да? Тогда тебе цены нет.

Иван Васильевич. Как же нет? Есть – девятьсот пятьдесят рублей в год ассигнациями.

Загряжский. Будут тебе к Троице сверхординарные наградные. А сейчас говори.

Иван Васильевич. Ваш сон напрямую связан с жандармским штаб-офицером.

Загряжский. Даже так? И как же связан.

Иван Васильевич. Очень просто: Эразм Иванович, прежде чем получить назначе

ние в Симбирск, почти пятнадцать лет служил во флоте на Дальнем Востоке, в основном на Камчатке и в Охотске.

Загряжский. А ведь ты прав. Я сам это от него слышал. Но какие для меня будут от этого сна последствия по службе?

Иван Васильевич. Скорее всего, ваша карьера получит новое развитие и к этому будет причастен штаб-офицер. А вот каким образом, про это я не догадываюсь.

Загряжский. Может мне пожалуют действительного статского советника. Беда быть просто статским: выше, чем полковник, но ниже, чем генерал. Меня величают вашим превосходительством как бы авансом, но иной назовёт превосходительством, а рожу скорчит, будто я у него это выпросил взаймы.

Иван Васильевич. Вы бы оделись, ваше превосходительство. Стогов явится с минуты на минуту. Не надо забывать и того, что Баратаев и Дадьян из вашего кабинета уходить не собираются.

Загряжский. Ступайте, Иван Васильевич. А я тем временем приберусь и расчешу свои кудри.

Иван Васильевич уходит. Загряжский поправляет одежду перед зеркалом, расчёсывается. Входит штаб-офицер. Он деловит и многозначителен.

Загряжский. Эразм Иванович, это невероятно: дворяне княжеских фамилий взяли губернатора в осаду. Хорошо, что вы явились, а то мог бы угодить в заложники.

Стогов. Врагов у вас гораздо больше, чем вы можете себе представить.

Загряжский. Как? Кроме этих, есть и ещё, кто желает мне худа?

Стогов. Вчера вечером до тридцати молодых дворян составили против вас заговор и решили, как только вы придёте в благородное собрание открывать выборы, вас схватить, оголить ниже пояса и высечь.

Загряжский. Что? Как вы сказали?

Стогов. Высечь. Повторяю по слогам: вы-сечь!

Загряжский (лепечет). В чём они меня обвиняют?

Стогов. В том, что у вас слишком длинный и поганый язык.

Загряжский. Вы меня оскорбили. Объяснитесь.

Стогов. Вы признаете, что говорили графу Толстому о якобы имевшейся у вас связи с Оленькой Баратаевой?

Загряжский. Это было с моей стороны всего лишь шутливое предположение.

Стогов. Но этого оказалось достаточно для того, что князь Дадьян устроил на вас засаду, и когда вы появились у дома предводителя, стал за вами гнаться, почти задержал, но вы остановили его пистолетным выстрелом. После столь жарких событий не удивительно, что князь пришёл к Баратаеву и расторг помолвку с его дочерью. Баратаев намерен обратиться с жалобой к дворянству, а Дадьян клянётся, что набьёт вам рожу или зарежет.

Загряжский. И что, я во всём этом виноват?

Стогов. Другого виновника я не вижу.

Загряжский. Мне плохо. Голова… Что-то вступило в голову…

Стогов. В вашем положении сказаться больным очень своевременно и умно. Но это не спасёт вас от кинжала оскорблённого князя.

Загряжский. Эразм Иванович, голубчик, освободите меня от этого ревнивца.

Стогов. Я его могу, конечно, застрелить, но с Кавказа явятся и по мою душу. Нет, я умываю руки.

Загряжский. Хорошо. Я согласен признать, что вёл себя недостойно.

Стогов. Я приму ваше признание только в письменном виде.

Загряжский. Но здесь нет ни бумаги, ни чернил.

Стогов. Я об этом позаботился. Сироткин!

Унтер-офицер раскладывает на столе бумагу, перо и чернильницу.

Загряжский. Что писать?.. А может, обойдёмся беседой?

Стогов. Это исключено. Все свои шалости опишите подробно, чтобы я мог приступить к официальному расследованию.

Загряжский пишет объяснительную записку.

Стогов за ним присматривает.

Загряжский. Я могу надеяться на благоприятный исход дела?

Стогов. Только в том случае, если будете неукоснительно выполнять мои указания и поймёте, что я за жизнь вашу и гроша ломаного не дал бы, не будь вы начальником губернии. Я буду защищать от посягательства вашу должность, и пока вы на ней состоите, то и лично вас.

Загряжский. Надо решить это дело без большой огласки.

Стогов. Идите в свой кабинет и заткните рот князю Дадьяну, который на весь Симбирск орёт, что губернатор подлец и подонок. Допишите внизу обязательство ничего не предпринимать без моего ведома.

Губернатор дописывает документ и отдаёт Стогову.

Загряжский. Полагаюсь во всем на вашу порядочность.

Стогов. Теперь слушайте меня в оба уха. С этого момента здесь будет находиться штаб расследования.

Загряжский. Вы обязаны обеспечить мою безопасность.

Стогов. Будете находиться в соседней комнате, но сидите там тихо и ничему не удивляйтесь, когда я буду допрашивать тех, кто замешан в этом деле непосредственно. Согласны?

Загряжский. Даю честное слово.

Стогов. Нет, вы в своей записке допишите это обязательство. (Подаёт ему бумагу).

Загряжский. За этой дверью находится чулан. Я возьму туда подушку, одеяло и устрою себе лежбище на сундуке.

Загряжский берёт подушку, одеяло и заходит в чулан.

Стогов. И ни звука оттуда. Сироткин!

Жандарм выходит из своего укрытия.

Веди сюда задержанного князя Баратаева, а начальнику команды скажи, чтобы он тщательно обыскал князя Дадьяна и изъял у него все режущие и колющие предметы.

Загряжский (высовывается из чулана). Про кинжал пусть не забудет, он у него всегда за пазухой! Эразм Иванович, вы про дворян, что постановили меня выпороть, не забыли?

Стогов. Как можно об этом забыть? Всё будем решать в комплексе. А теперь прячьтесь!

Входит Баратаев, он одет парадно, с орденами, в руке трость.

Стогов указывает ему на стул. Помедлив, князь садится.

Баратаев. Я арестован?

Стогов. Помилуйте князь. Жандармы арестами не занимаются.

Баратаев (скептически). Разве граф Бенкендорф занимается только благотворительностью?

Стогов (достаёт из кармана носовой платок). Знаете, что это такое?

Баратев. Платок и ничего больше.

Стогов. Этот платок я получил от графа как ответ на вопрос: «Чем должен заниматься губернский штаб-офицер?» Шеф Корпуса жандармов вручил мне платок со словами: «Утирайте слёзы несчастным».

Баратаев. Я в вашем платке не нуждаюсь.

Стогов. У вас, князь, должны быть верные представления о власти с тех пор, как вы побывали в Петропавловской крепости.

Баратаев. Подозрения с меня давно сняты, и я пользуюсь всеми правами как дворянин.

Стогов. Никто ваших прав не отнимает, но существует и дворянская ответственность. И вы не подумали о ней, имея сейчас в кармане поджигательную речь, которую намерены огласить сегодня при открытии благородного собрания.

Баратаев. Кто вам это сказал?.. И моя речь не направлена против правительства.

Стогов. Мне достоверно известно, что вчера вы ознакомили в своём кабинете с проектом своего выступления трёх помещиков, которые тут же растрезвонили о вашей обиде на Загряжского всему Симбирску. И не имея ни какого желания защищать его как частное лицо, я обязан не допустить публичного оскорбления губернатора, как высшую власть в губернии, поставленную императором.

Баратаев. Вы не знаете всех обстоятельств!

Стогов. Знаю, даже более, чем вы, иначе, какой я был бы жандарм, если не ведал о такой мелочи?

Баратаев. Вы молоды, вы не отец, и не можете понять мои чувства.

Стогов. Я не только сочувствую вашему оскорблению, но и, поверьте, глубоко переживаю вместе с вами.

Баратаев. Если это так, то вы не должны вступаться за мерзавца!

Стогов. Я и не думал заступаться за Загряжского, но не могу допустить оскорбления губернатора, поэтому вы не будете говорить против губернатора речи и запретите буянам, которые составили заговор и решили выпороть его превосходительство, поднимать руку на государственное лицо.

Баратаев (спесиво) Как это вы сможете мне запретить?

Стогов. Оглянитесь по сторонам. Во дворце дюжина жандармов, сзади вас находится дверь в чулан. И если вы не оставите пагубных намерений, то будете сидеть в чулане до окончания дворянского собрания, а тем временем я получу из Петербурга повеление, как с вами распорядиться в дальнейшем.

Баратаев. Вы этого не сделаете, чтобы ещё более не усугубить полученное мной оскорбление.

Стогов. Подумайте, князь, куда вы пытаетесь повести всё дворянство? Оно, в порыве первых чувств, сделает преступление против начальника губернии, чего государь ни оставить, ни оправдать не сможет, а вы будете заглавным бунтовщиком. Лживые слова губернатора против вашей дочери огласятся на всю Россию, хотя я знаю, что она во всём чиста и непорочна, а пустое хвастовство не сдержанного на язык человека может быть поправлено самым благоприятным для вас образом.

Баратаев. Если вы по-жандармски всеведущи, то, конечно, знаете, что князь Дадьян отказался от женитьбы.

Стогов. Знаю всё подробно, как и то, что и вы, и князь Дадьян, и ваша дочь имеют право на удовлетворение.

Баратаев. Молодой человек, вы много на себя берёте, давая такие обещания.

Стогов. Я вник в это дело и вижу, что всё оно – ложь и глупость. Но вы скандалом ничего не поправите, а я, сочувствуя вам сердцем и душой, хочу привести всё к общему спокойствию и удовлетворению. В противном результате я возьму всю вину на себя. И вам, князь, я предоставлю выбор: или довериться мне, или быть помещённым в чулан под арест. Если вы согласны с первым пунктом моего предложения, то прошу это подтвердить письменно.

Баратаев. Хорошо, я согласен, но оставляю за собой право действовать по своему усмотрению, если к сегодняшнему вечеру дело не разрешится.

Стогов. Вы не пожалеете о своём решении. А сейчас напишите крошечную записку, что вы прекращаете заговор дворян против губернатора и отказываетесь от произнесения речи в благородном собрании.

Баратаев (намереваясь уходить). Мне кажется, что вы, поддавшись благородному порыву, взяли дело не по своим силам.

Стогов. Не всегда гром гремит из большой тучи. Подождите – и увидите.

Баратаев уходит.

Появляется унтер-офицер.

Сироткин. Ваше высокоблагородие! К вам её превосходительство рвётся.

Стогов (грозит унтеру кулаком). Что делать, пропусти.

Загряжская. Эразм Иванович, голубчик, что происходит? Где Александр Михайлович? Что с ним?.. Он жив?

Стогов. Александр Михайлович, ау! Как вы там? Откликнитесь!

Загряжский. Можно выглянуть?

Стогов. Разрешаю выйти. Две минуты на свидание с супругой. Но поторопитесь. Сейчас на допрос явится князь Дадьян.

Супруги бросаются друг другу в объятия.

Загряжская. Ах, Алекс! Опять твои шалости довели нас до беды.

Загряжский. Эразм Иванович, душечка, обещал всё устроить. И ты попроси его об этом.

Загряжская (умоляюще). Спасите Алекса, господин штаб-офицер! Он честный, он не берёт взяток, все, кроме кучки вздорных людишек, его хвалят, он отдаёт всего себя управлению губернией. Ужели случайная шалость поставит крест на карьере выдающегося администратора? Умоляю вас, Эразм Иванович, не дайте свершиться вопиющей несправедливости, исполните свой долг штаб-офицера и христианина!

Стогов. Сделаю всё, что в моих силах. К сожалению, дело зашло слишком далеко, и вы, и его превосходительство должны быть готовы представить обиженной стороне достойное удовлетворение.

Загряжская. Ты слышишь, Алекс? Исполни всё, что велит господин штаб-офицер.

Стогов. Сироткин! Проводи её превосходительство. Да не в ту дверь, а в эту! И вы, господин Загряжский, прячьтесь? Слышите топот? Это не конь, а князь показывает недовольство своим задержанием без объяснения причин.

Входит Дадьян. Загряжский уже в чулане.

Дадьян. Чему я обязан столь странному к вам приглашению?

Стогов. Прежде всего, князь, здравствуйте и извольте присесть; мне нужно с вами поговорить.

Дадьян (кобенясь). Ну-с и чем вы меня придумали обрадовать?

Стогов. Вы, князь, огорчены и раздражены из-за глупой сплетни, которую доставил вам граф Толстой.

Дадьян. Это не сплетня. Я застукал Загряжского, переодетого старухой, возле ограды дома моей бывшей невесты.

Стогов. Скорее всего, вам это приблазнилось.

Дадьян (вскочив на ноги). Я, милостивый государь, с тридцати шагов попадаю в туза с первого выстрела.

Стогов. Я говорю не о вашей меткости в стрельбе, а о том возбуждённом состоянии, в котором вы вчера находились.

Дадьян (сидя на стуле). Желал бы я знать, какое вы имеете право мешаться в чужие дела?

Стогов. Вы точно сказали: права вмешиваться у меня нет, но зато есть нечто гораздо большее: обязанность исполнять секретную инструкцию, утверждённую императором. Но вы, князь, зря впадаете в амбицию, поскольку, узнав мои намерения, не отвергните моёго участия.

Дадьян. Я не имею нужды на ваше участие!

Стогов. Дело в том, что в этом имею необходимость я.

Дадьян. Позвольте тогда узнать, зачем вам нужно совать нос в мои дела?

Стогов. Вы, князь, намерены разбить рожу губернатору публично?

Дадьян. Почему вас это беспокоит?

Стогов. До рожи Загряжского мне нет никакого дела, но его рожа принадлежит губернатору, а это меняет вид дела. В круг моих должностных обязанностей входит устранение публичных оскорблений власти, поставленной государем; я пришёл доложить вам: пока Загряжский состоит губернатором, вы не исполните своего намерения.

Дадьян. Кто может остановить меня?

Стогов. Губернский штаб-офицер подполковник Стогов.

Дадьян. Каким это таким образом?

Стогов. Я прошу вас, не оскорблять Загряжского, пока он губернатор, и дайте в этом честное слово.

Дадьян. А если я вам слова не дам?

Стогов. Тогда я буду вынужден вас арестовать!

Дадьян. Как? Вы сказали, арестовать меня?

Стогов. Да, князь. Вы вынуждаете меня поступить именно таким образом. И я это исполню.

Дадьян. Вы не посмеете этого сделать! Здесь задеты вопросы чести дворянина.

Стогов. Я это понимаю, сочувствую вам, но буду вынужден прибегнуть к аресту.

Дадьян. Разве у вас есть такое право?

Стогов. Жандармы руководствуются не правом, а высочайше утверждённой секретной инструкцией.

Дадьян. Вам не понять, что я оскорблён до глубины души.

Стогов. Я искренне вам сочувствую.

Дадьян. В чем же ваше сочувствие? Каким образом вы поймёте, что этот поганец из счастливого человека сделал меня несчастным?

Стогов. Выслушайте меня без раздражения. Прежде всего, скажу вам, что скоро вы будете счастливы.

Дадьян. Я вам не верю и вижу, что вы ничего не знаете.

Стогов. Дорогой мой князь! Какой бы я был жандарм, если бы не знал всего. Я знаю о вашем деле много больше вашего.

Дадьян. Тогда скажите, что вам известно?

Стогов. Очень охотно: хвастун Загряжский счёл гордостью для себя похвастать интригой с девушкой из уважаемого семейства перед графом Толстым; последний счёл нужным предупредить вас. Правы и Толстой, и вы, презренно виноват Загряжский. Я рад удостоверить вас своим словом, что ничего не было, и Загряжский солгал.

Дадьян. Но он отирался возле дома моей невесты, переодетый старухой.

Стогов. Это объясняется просто: Загряжский вообразил себя властелином, вроде арабского халифа, который, сменив обличье, бродит по городу и узнаёт, что говорят о нём его подданные.

Дадьян. Он часом не сбрендил? Может, вы хотите, чтобы я оставил его в покое как сумасшедшего?

Стогов. Успокойтесь, князь. Загряжский душевно здоров, просто у него такой игривый характер.

Дадьян. Бьют не по характеру, а по роже.

Стогов. Что вы князь прицепились к его роже? Конечно, я не отвергаю вашего права получить удовлетворение, но, скажу вам честно, меня бы не удовлетворила такая месть.

Дадьян (вскакивает на ноги). Я зарежу этого подлеца, но прежде оскорблю его публично!

Стогов. Вы этого не сделаете, пока он губернатор. Успокойтесь и предположите, что вы уже надавали оплеух Загряжскому, но поправит ли это дело? Невинная девушка останется оскорблённой.

Дадьян. Я его истреблю!

Стогов. Вы отомстите свою обиду, но это, ни что иное, как эгоизм. Хорошо, вы удовлетворитесь, а надобно восстановить честь невинной благородной девушки, надо помнить, какие она сейчас переносит страдания, – вот о чём вам нужно думать, а не пыхать угрозами, как шведская спичка.

Дадьян. Я надеялся стать счастливым мужем, а этот подлец всё разрушил.

Стогов. Перестаньте заботиться только о себе. Конечно, болтовня не пристанет к невинному ангелу, но условности общества таковы, что даже сама невинность требует очищения.

Пауза.

Дадьян. Я готов выслушать ваше предложение…

Стогов. Вот это дело, мой почтенный князь! Спокойно обсудив, всегда можно найти разумный выход. И я вас спрашиваю: какого вы хотите удовлетворения?

Дадьян. Что вы можете сделать?

Стогов. Всё, что вы пожелаете!

Дадьян. Я хочу, чтобы он объявил себя лжецом и негодяем!

Стогов. Уточните, в какой форме? Желаете, чтобы Загряжский прокричал это с балкона дворца?

Дадьян. Нет, пусть он при мне и при вас напишет, что он солгал и что если он сболтнёт ещё хоть одно слово, то даёт мне право бить свою рожу. Можете это исполнить?

Стогов. Если вы решили твёрдо и окончательно, то сделаю обязательно.

Дадьян. Вы не шутите?

Стогов. Нет, не шучу.

Дадьян. Вы берёте на себя большую ответственность.

Стогов. Вы получите удовлетворение в письменном виде. Но довольны ли будете им?

Дадьян. Вы ручаетесь в том, что обещаете?

Стогов. Ручаюсь честным словом, но и вы дайте честное слово, что пока он будет губернатором, вы не оскорбите его.

Дадьян. Это я вам могу обещать, но если я по вашей вине не получу удовлетворение от Загряжского, тогда у меня расчёт будет с вами.

Стогов. Согласен, князь. Теперь дайте мне честное слово и маленькую записочку, что вы не будете бить губернатора по роже.

Дадьян. Извольте.

Князь пишет записку.

Стогов. Итак, мы пришли к согласию. Сейчас, князь, от вас потребуется некоторое терпение. Побудьте с полчасика наверху, в библиотеке. Затем я приглашу вас на торжественное написание требуемого вами документа. Сироткин! Проводи князя наверх и скажи начальнику жандармской команды, чтобы он приказал почтмейстеру Лазаревичу не выпускать почту без моего разрешения.

Сироткин. Слушаюсь, господин штаб-офицер!

Стогов берёт перо и начинает строчить письмо шефу жандармов.

Из своего укрытия высовывается Загряжский.

Загряжский. Можно выйти?

Стогов (после паузы). Да, можно… Пройдитесь, ваше превосходительство, разомните косточки. Ещё чуть-чуть, и я закончу.

Загряжский. Что вы такое пишите?

Стогов. Так, кое что для памяти… Вот и всё. Итак, ваше превосходительство, вы всё слышали: и Баратаев и Дадьян настроены непримиримо, особливо последний. Это варвар! Дикарь! Я был уверен, что у него под одеждой кинжал, но не решился рисковать жандармами. Вы же знаете, что они учатся отрезать головы на баранах? Но я его усмирил. Князь снял главное требование – вашу жизнь.

Загряжский. Да, я знаю, у него всегда кинжал готов. Но его требования непомерны. Я письма не дам.

Стогов. Это ваше право. Но я хочу получить от вас письменное уведомление, что вы отвергаете моё участие в этом деле. Я приложу записку к письму и отправлю шефу Корпуса жандармов. А с князем Дадьяном разбирайтесь сами.

Загряжский. Ну вот, вы уже и обиделись. Я сейчас был свидетелем тому, что вы слишком мягко отнеслись к явным заговорщикам.

Стогов. Ваше превосходительство, ваша клевета на невинную девушку, несомненна. Баратаев и Дадьян – князья и родовитые дворяне, и они требуют удовлетворения. Я ухожу, но сейчас же сюда явится князь Дадьян и расправится с вами самым ужасным образом. Сироткин!

Сироткин. Я здесь, господин штаб-офицер.

Стогов. Где князь Дадьян?

Сироткин. В библиотеке на верхнем этаже.

Стогов. Чем князь занят?

Сироткин. Уставился в окно и воет, и скрипит зубами.

Стогов. Как это понимать?

Сироткин. Я был на Кавказе. Там джигиты, прежде чем кого-то зарезать, воют по-волчьи.

Загряжский. Эразм Иванович, я не знаю, что мне делать?

Стогов. Вы нагадили, а за собой следует убираться.

Загряжский. Хорошо, я согласен. Зовите этого абрека, чёрт с ним: одну минуту позора как-нибудь стерплю.

Стогов. Сироткин!

Сироткин. Слушаю, господин штаб-офицер!

Стогов. Пригласи князя Дадьяна. (Делает несколько шагов по комнате). Я весьма огорчён, ваше превосходительство, что вы не в должной мере оцениваете усилия, которые я прилагаю, дабы погасить этот дурацкий конфликт. И если вы сейчас попытаетесь отколоть какое-нибудь коленце, то я точно оставлю вас один на один с кровожадным варваром. Да, он носит воротнички инфант, фрак, и следит за чистотой ногтей, но поскреби его, и обнаружишь дикаря и кровожадного варвара.

Загряжский. Я выполню всё, что будет нужно.

Стогов. И правильно сделаете. Князь – дикарь и дурак, пусть он утешится клочком бумажки, но вы приобретёте спокойствие. В Симбирске все бараны – и мужики, и дворяне, пройдёт неделя, и вся эта сумятица исчезнет без следа и всякой о ней памяти.

Входит князь Дадьян.

Стогов (Загряжскому). Князь желает продиктовать письмо. Угодно ли вам его написать?

Загряжский. Возражений не имею.

Стогов. Князь, извольте диктовать.

Загряжский садится за стол и берёт перо.

Дадьян (цедя слова). Дошедшие до вас слова, сказанные мной о княжне Баратаевой совершенно лживые, и я утверждаю клятвою, что я солгал. Клятвою утверждаю, что все мои слова, сказанные о княжне, от начала и до конца ложь. И если я осмелюсь повторить мою ложь или без всякого уважения произнести имя княжны, то даю право князю Дадьяну, везде и во всякое время, бить меня по лицу как бесчестного человека.

Стогов. Прошу вас, ваше превосходительство, удостоверить документ своей подписью.

Дадьян берёт документ и удаляется.

В комнату вбегает Загряжская.

Загряжская. Ах, Алекс. Я горжусь тобой, ты нашёл в себе мужество отделаться от этого проходимца пустой бумажонкой. Пусть он ей подавится! Ведь этот дикарь мог тебя лишить жизни.

Загряжский. К счастью, всё уже позади. Но крови мне этот мерзавец попортил немало.

Загряжская (Стогову). Дорогой Эразм Иванович, мы вам обязаны счастливым окончанием этой истории.

Загряжский. Теперь я воочию убедился, что жандармы учреждены совсем не зря, а для укрепления власти. Дорогой Эразм Иванович, позвольте пожать вашу мужественную руку! Теперь не худо было бы это дело, по русскому обычаю, спрыснуть.

Загряжская. Прошу вас, Эразм Иванович, осчастливить нас вашим присутствием!

Стогов. Рад бы в рай, да дела не пускают – служба-с! Такое событие – дело интимное, для родных людей, которым есть, что сказать друг другу. Позвольте мне, ваше превосходительство, задержаться здесь ещё на несколько минут?

Загряжский. Да хоть до утра! Мы будем в гостиной и всегда рады вас видеть.

Загряжские удаляются.

Стогов. Сироткин!

Входит унтер-офицер.

Как встретились Баратаев и Дадьян?

Сироткин. В лучшем виде: старый князь всплакнул, они обнялись, сели в одну коляску и отбыли восвояси.

Стогов. Жаль, что я этого не видел, но я тебе, Сироткин, верю. Мы сделали с тобой в этом деле несколько человек счастливыми. У нас все оказались удовлетворены: и Баратаев, и его дочь, и Дадьян, и Загряжский, и его заполошная супруга. Но что мы получили с тобой, скажи, Сироткин? Ты получил от этого дела нравственное удовлетворение?

Сироткин. Не могу знать, господин штаб-офицер!

Стогов. Ну, конечно, ты в нравственном удовлетворении не нуждаешься. Тогда изволь получить десять рублей ассигнациями наградных.

Вынимает из кошелька деньги и отдаёт жандарму.

Сироткин. Рад стараться, ваше высокоблагородие!

Стогов. Ступай! Разрешаю два дня отпуска.

Сироткин уходит.

Ну-с! А чем мне наградить себя за столь умелое разрешение каверзного дела о столкновении дворянской спеси и губернаторской дури? Кажется, я не получу от этого ничего существенного, кроме звания полковника, которое я уже выслужил и по сроку. Что ни говори, а полковник – это последняя приступка к генеральству, но как его заиметь, если Дубельт пока полковник, а через него не перешагнуть. Этим делом я помогаю Дубельту, он пишет, что Бенкендорф в восторге от моих писем о симбирском греховоднике, и куски из них зачитывает государю. И они оба похохатывают. А это не пустяк – рассмешить императора Николая Павловича.

Перекладывает документы.

Так-с! Всё согласно очередности: моё письмо шефу Корпуса жандармов, записки Баратаева, Дадьяна, наконец, Загряжского. Последнего судьба мне послала в награду за лишения дальневосточной службы. Такой губернатор, дуралей, шалопай, ветрогон и греховодник, – подарок толковому штаб-офицеру… Всё собрано, теперь навестим почтмейстера Лазаревича и проследим за отправлением казённой почты.

Уходит.

Входит Загряжская, подходит к шкафу и начинает в нём что-то искать.

Загряжская. Куда же всё подевалось? Или у Алекса от переживаний пропала память? Я нашла это драный салоп вчера здесь. Нет и остального. Где юбка? Где кофта? Надеюсь, он нижнее женское бельё не носил, а то его тоже здесь нет.

Осматривает стол, вынимает из ящика пистолет.

А это ещё что такое? (кричит) Степан! Хватит спать, ты мне нужен!

Из-за цветов и кустарников появляется оранжерейный мужик.

Поторопись, лежебока!

Степан прячется за пальму.

А это ещё что за прыжки? Я пришла сюда не в прятки с тобой играть!

Степан. Как же я подойду, когда твоя милость в меня пистолетом целит? Ты бы отвела его в сторону.

Загряжская (опускает пистолет). Что у тебя с правой щекой, почему она так опухла?

Степан (глядит в зеркало). Это от кулака.

Загряжская. Тебя кто-то ударил? Не ври! Барин тебя никогда не обижал, хотя ты обманываешь его на каждом шагу. Говори, кто тебя ударил?

Степан. У меня щека опухла не от чужого кулака, а от своего. На земле голову не на что прислонить, кроме своего кулака, вот я его под щёку и подкладываю.

Загряжская. Ты, верно, с утра был пьян, если завалился спать и не слышал, что

здесь происходило?

Степан. Ничего не слышал. Я, барыня, с ночи пять гряд в теплице вскопал под редиску, лучок и другую зелень, чтобы у твоей милости лето на столе появилось раньше, чем у других. Притомился и вздремнул.

Загряжская. За работу хвалю, но куда подевался салоп и прочая одежонка из шкафа? Я вчера их видела там своими глазами.

Степан. Эти вещи барина. Он их кладёт, где ему вздумается.

Загряжская. Разве ты не видел, куда он вчера всё попрятал?

Степан. Барин прибежал сломя голову и разбросал второпях всю одежду на полу.

Загряжская. Кто же её подобрал?

Степан. Кто же ещё, кроме меня. Я тут за всем следить поставлен.

Загряжская. Почему же ты сразу не сказал?

Степан. Куда мне спешить? Скажешь, а потом виноватым объявят.

Загряжская. Я тебя награжу, только скажи, где эта гадкая одежонка?

Степан. В чулане. В сундук комом запихал, ты уж меня не брани за это.

Загряжская. Неси всё сюда.

Степан приносит одежду и кладёт на кушетку.

Так… Салоп, юбка, кофта… А где платок?

Степан. Клетку накрыл, чтобы попугай не вопил.

Загряжская. Возьми платок и завяжи в него всю одежонку.

Степан выполняет приказание.

Попугай. Алекс! Алекс!

Загряжская. Можешь забрать всё себе.

Степан. Помилуй, барыня, я этого принять не могу. Хоть брани, хоть бей, но не возьму.

Загряжская. Правду Лизонька говорит, что ты дурак! Почему вздумал отказываться от подарка? Иль разбогател?

Степан. От полтины я не откажусь, даже от гривенника, а бабью одёжку не возьму.

Загряжская. Но почему?

Степан. Грех великий.

Загряжская. И чём тут грех великий?

Степан. Грешно мужику в бабье платье наряжаться. Скажу про это попу на исповеди, так он мне все вихры повыдерет.

Загряжская (сквозь смех). Стало быть, ты решил, что я тебя понуждаю носить эту одежонку?

Степан. Не знаю, что и подумать.

Загряжская. Забери всё и делай с ним, что захочешь!

Степан (недоверчиво).И тебе это больше не понадобится?

Загряжская. У меня от тебя голова разболелась. Ещё раз говорю: делай с этими ремками, что хочешь: выброси, сожги, подари, но я не должна их видеть!

Уходит.

Степан. Как же мне эти подарком распорядиться? (перекладывает одежду). Салоп всем хорош, лиса целёхонькая, не побитая молью. Он, верно, никак не меньше червонца стоит. Потому и не годится для носки дворовой бабой. Отдай я его своей Макриде, так ей от зависти проходу не дадут, а салоп изрежут или прожгут. Куда же мне его девать? (чешет голову) Эх-ма! Отнесу-ка я его Парамону Сидорычу!

Попугай. Дурак! Алекс! Дурак!

Степан. Ждёшь, чтобы я тебя платком накрыл? Не выйдет. Платок теперь мой, а тебя я своими старыми кальсонами накрою. Хвати тебе сладкому женскому запаху радоваться. Узнаешь, как пахнет мужик, живо орать отучишься и заперхаешь, как старикашка.

Степан оставляет салоп, остальную одежду уносит в чулан.

Примеривает салоп возле зеркала к плечам.

Пойду, потолкую с закладчиком, может, разорю его на червонец. Деньги мне скоро, край как нужны будут на новом месте, скорее всего в Петербурге. Тут такое заварилось, что барину из Симбирска придётся съезжать. А я его раб: мы с ним оба крепостью повязаны по гроб жизни. Мой барин и в Петербурге найдёт, чем ему позабавиться.

Занавес.