Как-то попалось мне на глаза интервью одного современного французского историка, в котором он сказал между прочим, что во Франции каждый год выходит до десяти новых книжек о Наполеоне, и все они вызывают большой интерес. Совсем не то у нас. Мы в этом смысле в большом долгу перед нашими «наполеонами», одним из которых был наш земляк Николай Михайлович Карамзин.

Однако, даже вспоминая о Карамзине, мы говорим больше об истории его жизни, и в гораздо меньшей степени о его творческом наследии, о влиянии его гения на историю России. А между тем Карамзин был единственным историком старой России, которому, как государственному деятелю, через много лет после смерти был поставлен известный нам памятник – муза истории Клио. То есть в царской, официальной России его вклад в историю считался первостепенным. Потом эту оценку его трудов сменили другие. Но осталась «История государства Российского» Карамзина, и сегодня каждый может сам сделать свой вывод о его месте в истории России.

Симбирский дворянин

Все мы знаем хрестоматийное, что Н.М.Карамзин в литературе был предтечей Пушкина, а в истории – первым историографом России, по слову Пушкина, российским «коломбом», открывшим стране ее собственное прошлое. Каким же образом скромный симбирский обыватель смог достичь такой высоты? Это не было произволом случая, рассказывает в своей книге «Николай Карамзин и Симбирск» ульяновский краевед Жорес Трофимов.

В середине XVIII века в Симбирской провинции, где 1 (12) декабря 1766 года в семье дворян среднего достатка Карамзиных родился сын Николай, интеллектуальная и духовная жизнь била живительным ключом.

В детские и юношеские годы, как известно, складывается моральная и интеллектуальная физиономия человека. И очень многие симбирские знакомые Н.М.Карамзина советом и делом помогали будущему историографу стать тем, кем он стал, особенно И.П.Тургенев и И.И.Дмитриев. На протяжении многих лет брат Василий Карамзин из Симбирска оказывал ему моральную, и материальную поддержку в литературно-исторических трудах.

«Пленительные воспоминания» о Волге – «священнейшей в мире кристальных вод царице» сделали его горячим патриотом и великим гражданином России. Так что, совершив много лет спустя годичное путешествие по Европе, он замечает в письме своему корреспонденту: «Симбирские виды уступают в красоте немногим в Европе». В письме к другу юности, известному писателю – баснописцу Ивану Дмитриеву, Карамзин вспоминает: «Не раз летал я воображением на берег Волги, Симбирский Венец, где мы с тобой геройски отражая сон, ночью читали Юнга в ожидании солнца». Вот где берет истоки «История государства Российского»…

Однако Натан Эйдельман, автор книги о Карамзине «Последний летописец» (Москва, 1983г.), откуда-то взял странный миф о Симбирске тех лет как «дикой глуши», «крае замшелых душевладельцев». Какие предрассудки скрываются за ним? Ведь в таком случае трудно понять, каким образом в этой «глуши» родился великий Карамзин, разве что «чудесным». Этот миф, наверное, имеет идеологическое происхождение. Если отставить идеологию, то Н.М.Карамзин, конечно же, духовный сын просвещенного симбирского дворянства.

«Ничто великое не делается за деньги» /Н.М.Карамзин/

Идея написания истории России возникла у Карамзина, судя по его знаменитым «Письмам русского путешественника», во время его странствий по Европе: «У нас до сего времени нет хорошей Российской истории… Говорят, что наша история сама по себе менее других занимательная: не думаю… У нас был свой Карл Великий – Владимир, свой Людовик XI – царь Иоанн, свой Кромвель – Годунов, и еще такой Государь, которому нигде не было подобных: Петр Великий». Спустя непродолжительное время Карамзин пишет Ивану Дмитриеву: «Я по уши влез в Русскую Историю: сплю и вижу Никона с Нестором».

Но только много лет спустя, став первым журналистом и литературным авторитетом в России, он смог по протекции самого Государя приступить к написанию своей истории. Это было обычное дело в ту эпоху: такие труды и в Европе писали тогда придворные историографы. На протяжении многих лет, почти ежедневно Николай Михайлович совершал длительные конные прогулки, после чего со свежей головой садился за письменный стол писать свою «Историю», а вечера посвящал чтению европейских и русских журналов и архивных материалов.

Все мы знаем, какой большой успех в обществе имела «История» Карамзина по выходе в свет, как восторженно отозвался о ней Пушкин. Другой симбирянин, 24-летний Николай Языков, друг Пушкина, с нетерпением ждал очередных томов «Истории», вышедших из-под «пера красноречивейшего», и посвятил ему такие строки:

Тот славный памятник, отчизну украшая, О нем потомству говорит И будет говорить, покуда Русь святая Самой себе не изменит!

«Карамзин писал для царя»?

Творческая судьба исторического труда Карамзина остается до сих пор как-то в тени. Может быть потому, что великий Л.Н.Толстой в свое время сказал: «Карамзин писал для царя…» Думается, в данном случае Лев Николаевич заблуждался, поддавшись модным политическим веяниям своего времени. История создания «Истории государства Российского» свидетельствует о том, что Карамзин писал для России, «веря бессмертию» ее. А без поддержки царя сделать это тогда было невозможно.

Такие обвинения приходилось выслушивать и самому Карамзину, и вот как отвечал на них сам историограф: «Главная моя за труд награда есть удовольствие, – пишет он А.И.Тургеневу в Симбирск. – Новые тома истории печатаю уже на свой счет».

Все энциклопедические статьи приводят, что ежегодная пенсия от Государя Карамзину на писание «Истории» составляла 2000 рублей в год, однако забывают сказать, что только съемные квартиры в Петербурге, в которых жил Карамзин с семьей, стоили тогда 5000 рублей в год. «Молодость моя прошла, а с нею и любовь к мирской суетливости», – объясняет Карамзин свою позицию. В ней нет места для царя.

Другой упрек Карамзин получил от профессиональных либеральных историков в том, что он взялся за труд «без надлежащей исторической подготовки», а главное, «не критически» изложил свою «Историю». Как знать…

Критики у Карамзина предостаточно, но это критика его разума, по внутреннему убеждению, в то время как от него требовали критики относительно европейских научно-исторических критериев. Но, может быть, критика Карамзина как раз тем и ценна, что высказана без предубеждений, вызываемых взглядом с высоты неких «научных парадигм»? (Кстати, сколько раз они менялись за прошедшие века?). Сам Карамзин отвечал на эти упреки так: «История не роман; ложь всегда может быть красива, а истина в простом своем одеянии нравится только умам опытным».

Если обратиться к авторитету Л.Н.Толстого и в оценке наших профессиональных историков, то можно продолжить, что «Соловьев писал длинно и скучно, а Ключевский – для своего развлечения. Хитрый: читаешь – будто хвалит, а вникнешь – обругал».

На их фоне хорошо видна уникальность «Истории» Карамзина. Он единственный наш крупный историк, которого читала вся Россия: к карамзинскому успеху в общественном мнении не приблизился ни один его научный собрат. Карамзинской историей, по большому счету, Россия держалась весь XIX век: она как бы наполняла великим историческим смыслом ее молодые поколения. В конце XIX века профессиональные историки все-таки преодолели критически Карамзина, но создать ничего более или менее равноценного не смогли. Они дали множество версий истории, так или иначе «обругавших» Россию, и в результате в начале ХХ века Россия осталась вообще без какой-либо внятной истории, что, объективно, открывало путь к экспериментам над ней исторического масштаба. Собственно, в таком неопределенном состоянии российские исторические дела пребывают до настоящего дня.

В 2016 году нам предстоит отметить знаменательный юбилей – 250-летие со дня рождения Николая Михайловича Карамзина. Это такая великая дата, что времени на подготовку ее достойной встречи осталось не так уж и много. Между тем в России до сих пор нет ни одного музея, посвященного нашему первому историографу. Это, наверное, будет исправлено. Переосмысление же творческого наследия автора «Истории государства Российского» вызывает куда большие сомнения. Впрочем, Карамзин давно сказал, что никогда не было «просто» на Руси, а еще: «Я уверен, что Россия не погрязнет в невежестве, то есть уверен в милости Божией!».

Виктор Каменев