Владимир Коршунов
25 лет минуло с момента чернобыльской катастрофы. Её масштабы даже специалистам стали известны не сразу. Её последствия аукнулись всему человечеству. И ещё долгие десятилетия территория вокруг Чернобыля будет зловещим местом, несущим смерть и болезни. А что произошло 26 апреля 1986-го года? Можно ли считать себя застрахованным от ядерной беды? Исчерпывающих ответов на эти вопросы нет и до сих пор. Сегодня в качестве собеседника «Симбирский обозреватель» вновь пригласил Валентина Иванова – человека, имеющего непосредственное отношение к ядерной физике, одного из ведущих отечественных учёных, доктора технических наук.
– Валентин Борисович, в 1986-м Вы работали в НИИАРе. Как узнали о катастрофе?
– В 1986 году я был в должности первого заместителя директора НИИАР по
науке. В ночь с 29 на 30 апреля в институте зазвенели все датчики, контролирующие уровень радиации воздуха, выходящего из объектов, где работают с радиоактивностью. Поскольку большинство этих объектов перед праздниками было остановлено, то этот факт и для дежурного по институту и для нас, кому сообщили, был непонятен. Только через некоторое время мы поняли, что зафиксировали радиоактивный йод, долетевший до нас из Чернобыля. Конечно, концентрации йода были неопасными для людей (все-таки почти 2000 км), поэтому относительно йода ничего не предпринималось. Но факт есть факт, йод долетел и находился в атмосфере. Особой секретности не было, но и полной информации о том, что произошло, мы долго не получали. Лишь тогда, когда начались серьезные ликвидационные работы (середина мая) стали более-менее понятны и размеры аварии и некоторые причины ее вызвавшие.
Через несколько дней к нам приехало руководство Ульяновского обкома КПСС. Мы тщательно, как могли понятнее объяснили ситуацию, после чего было решено, что НИИАР будет проводить контроль радиации в области. Следы йода были обнаружены в правобережном Ульяновске и практически везде западнее. А в левобережье только, начиная от Озерок, экранировал ульяновский утес. Кое-где были следы цезия, но дозы незначительные, поэтому особых действий не предпринималось.
Хуже всего, что радиацию находили в вагонах пассажирских поездов (люди из Чернобыля уезжали, не переодеваясь в чистую одежду). Даже в Димитровграде в некоторых семьях, к которым приезжали знакомые и родные из Чернобыля, находили одежду, «запачканную» радиоактивными элементами. Конечно, её изымали, сжигали и хоронили в НИИАРовских хранилищах.
– В мае началась отправка людей в Чернобыль. Ехали добровольцы или деваться было некуда? Что они там делали? Что рассказывали, когда возвращались?
– Отправка специалистов (в основном дозиметристов) из НИИАРа была, в основном, на добровольной основе. Обещали хороший заработок плюс оформлялась командировка. Сейчас точно не помню, но, кажется, около 70 человек там поработали. Специалисты прекрасно понимали опасность ситуации и соответственно береглись, как это и следовало делать. Хотя, конечно, наружные дозы до 25 бэр, а может и больше, думаю, все получили.
Делали там всё, что приказывали, но в основном вели радиационную разведку, занимались определением доз. Но самое печальное, что основная масса работающих там, начиная с солдат, не понимала опасности, не понимала инструктажей, отсюда плачевные последствия.
– Когда Вы смогли понять истинный масштаб катастрофы? Тогда же – в мае 86-го, или потребовалось значительное время?
– Масштабы аварии мы понимали уже в конце мая. Знали, практически всё (была специальная информация из министерства). Если в начале были ошибки, например, засыпка свинца сверху на расплав (его пары потом повредили здоровье многих хуже, чем радиация), то дальше действия были всё более профессиональными и четкими. Думаю, что организовать такую работу по ликвидации последствий аварии в объемах и качестве того времени нынешним властям не под силу.
– И всё-таки, что же произошло? Ну, если не углубляться в науку, а доступно, как для руководства обкома КПСС в 86-м? Сейчас же масса версий: и американский эсминец на рейде Севастополя приплели, и инопланетян, и тектонический разлом.
– Суть аварии процентов на 80 объясняется человеческим фактором. Желание внедрить рационализаторское предложение (неприемлемое согласно физике реактора и первого контура), привело к грубейшим нарушениям инструкций. Были извлечены из активной зоны все стержни управления защитой, что категорически запрещено (даже вывод стержней, с тем, чтобы их осталось менее 18 требует письменного разрешения директора АЭС). И, конечно, ошибки проекта. Стержни аварийной защиты были не сплошными, а составными, этот нейтральный промежуток и вызвал разгон реактора. Сейчас все, что там произошло, можно просто смоделировать на специальных тренажерах, которые, к сожалению, появились позднее.
– Что можно сказать о последствиях Чернобыля? Сколько они будут сказываться?
– Реально от самой аварии погибли пожарные, несколько человек эксплуатационного персонала. Медики отметили значительный процент рака щитовидной железы (в основном у детей – не было своевременной йодной профилактики). Остальные цифры, публикуемые разными исследователями, отличаются в разы, оспариваются. Поэтому, не будучи специалистом в медицине и экологии, не могу их комментировать. Что касается территории вокруг Чернобыля, она будет мало пригодной для проживания, на мой взгляд, еще лет 80, после чего жизнь там вновь станет вполне нормальной. Цезий 137 и стронций уменьшатся в 10 раз, конечно частицы плутония останутся практически вечно, но будут рассеяны в почве и постепенно закроются верхним слоем, попадут в растения. Все остальное распадется, и будет обогащать почву микроэлементами.
– Какие выводы были сделаны после катастрофы в плане работы над ошибками?
– Необходимо срочно переходить к реакторам, так называемой естественной безопасности, где защита от аварий (любых, в том числе и природных катастроф) обусловлена физическим законами природы и не требует участия людей. В России есть концептуальные проекты таких реакторов, готовы технические решения, которые при их реализации позволят использовать безопасно атомную энергию более тысячи лет. Нужны политические решения. Пока ещё есть специалисты, правда, в основном, седые, но знающие, опытные и готовые работать.