Дмитрий Меркушев

Несколько лет назад Ирина Плещева, еще будучи студенткой факультета журналистики Воронежского университета, стала сотрудничать с молодежным движением «Наши». Затем сделалась пресс-секретарем регионального отделения. В 2008 году ее политическая карьера пошла в гору — Плещева вошла в состав Общественной палаты, стала самым молодым ее членом. В интервью она рассуждала о нелегкой судьбе женщины в российской политике (как это заведено у «валькирий»), о свободе слова, о несогласных, о сексе и о блоге президента. Характерная деталь: разговор происходил накануне отъезда Плещевой на молодежный форум «Селигер–2010».

— В Общественной палате вы входите в состав пяти комиссий — по экономической политике, по демографии, по молодежной политике, по местному самоуправлению и так далее. Полагаете, что работа по разным направлениям одновременно это эффективно?

— Дело в том, что моя основная работа — в комиссии по СМИ. Я по профессии журналист, а потому это самое интересное для меня. А что касается рабочей группы по молодежной политике, то я скажу так. Я являюсь самым молодым членом Общественной палаты, поэтому глупо было бы отрицать, что вопросы молодежи не входят в мою компетенцию. Более того, для меня это, скажем так, профессиональная сфера, благодаря моей пятилетней работе в молодежном движении. Эти два направления приоритетны для меня.

— В других для галочки?

— Все остальное соприкасается с тем, что мне интересно. Журналистика, например, рассказывает нам о всех проблемах человечества, а молодежная сфера охватывает широкий спектр всевозможных социальных проблем. Именно поэтому эти направления соприкасаются и с работой комиссии по социальным вопросам, по демографической политике и межнациональным отношениям. Они углубляют мои познания. Чтобы хорошо работать со СМИ и молодежью нужно специализироваться во многих отраслях. Поэтому мне интересна тематика этих комиссий, и я думаю, что могу чем-то помочь, что-то предложить, реализовать, а чему-то и научиться.

— Есть успехи?

— Работая с молодежью, я успешно реализовала различные прорывные программы, проекты и форумы. Ежегодно провожу мероприятия с участием иностранцев по разным тематикам. И у нас очень неплохо получается. Так, многие люди перестали воспринимать Россию враждебно. Хотя внутри самой страны такая проблема, к сожалению, еще существует.

— Ключевая для вас комиссия называется «по коммуникациям, информационной политике и свободе в СМИ». Как думаете, в России есть свобода слова?

— Я считаю, да, в России свобода слова существует. Единственное, не нужно путать (я всегда здесь делаю оговорку) свободу слова с возможностью говорить все, что попало. Иначе, это — словоблудный, словесный беспредел. Здесь можно пойти от противного — если человек говорит, что у нас в стране свободы слова нет, то хочется спросить: «Раз вы об этом говорите и можете быть услышаны, то почему свободы нет?» Миллионы людей спокойно и свободно говорят о том, что их не устраивает, начиная от каких-то бытовых проблем и заканчивая Правительством и Президентом (слово «президент» и «правительство» написаны с большой буквы по просьбе Ирины Плещевой. — «Соль»). Если бы у нас не было свободы слова — мы бы об этом не знали. Если нет свободы слова, а канал «РЕН» и «Новая газета» существуют, это как? Не бывает, что для одних свобода слова есть, а для других нет — она либо есть, либо нет. Немножко беременным быть нельзя.

— То есть марширующие несогласные — это показатель степени свободы (притом, что они говорят об обратном)?

— Нужно еще разобраться, кто ходит на марши несогласных. Есть несколько лидеров, которые устраивают эти тусовки. У них высокооплачиваемая миссия — всех ругать. А если у них спросить, то окажется, что у каждого из них разная, своя Россия и нет консолидированного понимания, что нужно делать. Они просто говорят, мы не согласны, и на этом строится их имидж, профессиональная деятельность и так далее.

А другие ходят ради поддержки. Есть в нашем менталитете такое — ходить и поддерживать несогласных. Так в России повелось. Хотя есть и те, у которых действительно есть проблемы, и они не знают каким образом их решить. И они выбирают самое простое — обвинять других, но не себя. Это из серии «я не заплатил за воду и ее отключили, жена мне изменяет, а дети уроды, поэтому я пойду и буду драться с ОМОНом». Таким образом человек себя реализует, вымещает агрессию.

— А в остальном все хорошо?

— Безусловно, есть вещи, которые и меня не устраивают, но я считаю, что глупо ходить на эти сборища. Я думаю, что у нас есть много других механизмов, с помощью которых можно решать проблемы. Можно писать письма, ходить в Общественную палату и работать в профильных комиссиях, писать в блог Президенту, участвовать в санкционированных митингах или одиночных пикетах. А их сборища больше похожи на клоунаду и обман людей, которые, к сожалению, готовы обманываться. Тем более в период экономического кризиса. Мы понимаем, что во многих странах есть недовольство — и в Европе, и в США. У Барака Обамы, например, очень сложное сейчас время. Конечно же, в России есть проблемы, а устроители маршей спекулируют на этом. Ну, если они не хотят что-то делать, а только говорить, что не согласны — пусть говорят. У нас демократия.

— Женщина в российской политике что собой представляет?

— Исторически сложилось, что наше государство патриархальное и женщины склонны больше доверять мужчинам, чем рассчитывать на себя. Но ведь у женщин есть много качеств, которых нет у мужчин. Я когда-то говорила о том, что если бы женщина была министром финансов, то кризис бы случался в период распродаж и не был бы таким смертоносным для экономики. Это мужской стереотип, что кризис от женских желаний бриллиантов и шуб. Чушь. Ни одна внятная женщина из семейного бюджета столько денег не потащит. Женщины более экономные, более расчетливые в плане бытовых затрат, более гуманны, женщины заботятся о детях, то есть компетентнее в социальной сфере.

— Вы сталкивались с мужским шовинизмом в политике?

— Если говорить серьезно, то я могу сказать на личном опыте, что в мужском коллективе всегда нужно доказывать, что ты способна на многое. Что ты не для декорации сидишь, чтобы мужчины себя почувствовали мужчинами. Свой первый созыв в Общественной палате я доказывала взрослым состоятельным мужчинам, что я сижу не для мебели, что могу сама со всем справиться. И сейчас я знаю, что ко мне изменилось отношение. Появилось профессиональное уважение. Мы теперь вместе работаем. Но на это пришлось положить много сил и энергии.

— Адептов прокремлевских молодежных движений — в одном таком вы состоите — называют роботами, с навязанным мировоззрением. Почему?

— Это «баян». Пережитки советского прошлого. Я думаю, очень тяжело навязать человеку чужое мировоззрение, особенно в нашем обществе. Если в эпоху коммунизма это было возможно, потому что люди изначально жили одной идеей и альтернативы не было. Сегодня же если включить телевизор, зайти в Интернет, то столько всего начитаешься, насмотришься, что уже начнешь сомневаться не только в своих идеологических пристрастиях, но и в гендерных отличиях от другого пола. Я думаю, что сегодня очень мало людей могут быть подвержены такому влиянию. В любом случае, если у человека есть свои мозги, а у большинства, к сожалению или к счастью, они есть — это тяжело сделать. Я, например, когда только вступила в движение «Наши», очень долго разбиралась в тонкостях. Около года психологически вступала в ряды активистов. У меня было очень много вопросов, некоторые разногласия. И это нормально. Очень тяжело судить систему, которую ты не знаешь изнутри.

— А теперь можете сказать, что знаете российскую политическую систему?

— Знаю настолько, насколько это пока удается осознать. Все знать невозможно, есть государственные тайны. Каждый способен получить столько, сколько сможет вместить в себя.

— В ролике Общественной палаты, посвященном сексу, вы сказали, что секс на первом свидании — это фастфуд. На каком свидании секс может стать едой, например, из китайского ресторана?

— На китайском свидании.

— Логика понятна. А секс после свадьбы — это что?

— После свадьбы… Ну это такое созревшее многолетнее вино, которое нужно пить редко и маленькими количествами. Чтобы не приедалось.