Сегодня – сорок дней, как ушел из жизни Виталий Андреевич Масюков.

Яркий, самобытный и высокопрофессиональный литератор, прозаик, драматург, стихотворец, критик, так и не оцененный при жизни по достоинству.

Он не называл себя ульяновским поэтом, никогда не стремился в Союз писателей, никого не просил о «содействии» в издании своих книг. Будучи по сути литератором всероссийского масштаба, никогда не стремился к известности.

Виталий Масюков руководил литобъединением «Стрежень» в ДК им. 1 Мая на Нижней Террасе. Туда приходили Анатолий Чесноков, Виктор Малахов, Василий Коробков, Валерий Кузнецов и многие другие. Виталий Андреевич вдумчиво, с карандашом в руках изучал произведения, высказывал свои замечания и пожелания, приводя массу примеров из классики и современных авторов. А также – из своего литературного багажа и реальной жизни, будь то период учебы в московском Литинституте, где он общался с Николаем Рубцовым, или работы (около сорока лет) в станкостроительном цехе Ульяновского машиностроительного завода им. Володарского. Память на цитаты у него была потрясающая. Масюков искренне радовался, если видел талантливые строчки, поэтические находки, которые очень ценил. Приходили в «Стрежень» и молодые начинающие авторы, которым Виталий Андреевич помогал сориентироваться в литературном мире – где надо, подхвалив, где надо, подправив. «Капустка, чувствуется, только заквасилась», – говорил он о рукописи какогонибудь нового юного автора… Виталий Андреевич подбирал стихи и прозу в литературное приложение к газете машзавода «Рабочая правда», которое, как и литобъединение, называлось «Стрежень». Выходило оно приблизительно раз в квартал. В те годы была уверенность, что если твое произведение попало в «Стрежень», то оно достойное, интересное, имеет свою долю литературно-художественной ценности. «Стрежень» являлся своеобразным знаком качества, знаком Масюкова.

Он был тактичным, но в то же время честным критиком и редактором: халтура мимо него проскочить не могла.

У Виталия Масюкова вышло в Ульяновске всего две скромные по объему поэтические книжки – «Последняя радуга» (1997 г.) и «Быть утром» (2008 г). Остальное его внушительное наследие – пока в рукописях, на отпечатанных машинкой листах, в пожелтевших от времени номерах «Стрежня», альманаха «Карамзинский сад». Сегодня друзья Масюкова потихоньку переводят его литературное наследие в электронный вид, потихоньку выкладывают его стихи на ресурс www.stihi.ru в Финляндии готовится к опубликованию его книга стихов «Алатырькамень», как выражался Виталий Андреевич, вышедшая в двух экземплярах в издательстве «Самсебяиздат». Но пока неизвестными для читателя остаются его проза, пьесы и стихи, объемом, как говорил сам автор, «томов на семь»… В мае 2011 года довелось беседовать с Виталием Масюковым у него дома. В числе прочего речь шла о литературном труде, о сущности поэзии. Я включил диктофон.

– Кто-то, чуть ли не Лев Толстой, сказал, что вдохновение – это хорошее рабочее состояние. Но я для себя сейчас считаю, себе как бы говорю: если у тебя есть своя планка – от этой планки не опускайся ни на микрон. Мы в детстве читали «Как закалялась сталь» Островского, там было так: сколько раз в атаку ходили не получилось, двести раз ходили, две тысячи раз… Сколько раз надо идти в атаку – иди, но что ты задумал – сделай. Не получается – все равно продолжай. А кто другой за тебя это сделает?! Если считаешь, что именно так надо, как ты задумал – то делай. А если любой другой так сотворит, как ты – то на черта тебе это сдалось все?! То есть получается, что нет никакого вдохновения – есть некий долг. Долг перед людьми, перед Господом, перед собой. Вот создали тебя, выкинули на эту Землю – будь добр, надо «носить богов всемогущих корзины». Это означает, что надо попросту делать что-то хорошее. Причем с возрастом будет все труднее и труднее. И не дай Бог стать конъюнктурщиком, быть, как некоторые: как подуло откуда-то – то он о спорте, то он о святых, то он чернуху пишет сплошную, чего только нет… А некоторые так: решил написать – и напишу. И в этом случае профессионализмом и не пахнет совершенно.

А что такое литературный профессионализм?.. Талантливые люди не могут ответить на этот вопрос, у них это само собой получается.

А обычный человек вполне может стать профессионалом, по крайней мере, прозаик. Ну чего тут трудного? Вот у тебя герой – Иванов, Петров, Тося, Фрося, – какой-то сюжет. Так ты не мни о себе что-то, читай классиков. Ты звезд с неба не хватаешь – пиши традиционные роман, повесть. Если «Петров» – опиши его, чтобы читатель видел его перед собой. Может, он ногу приволакивает, может, он за ухом не вовремя чешет. Некоторые говорят: «А если у него нет никаких особенностей?». Черт с ним, это литература, не жизнь – придумай эти особенности. Ты простой человек, ты не талант, ты просто хочешь быть профессионалом – придумай, и тогда твой герой «оживет» у тебя и читатель увидит его. Вот такой-то у него нос, вот это – любимое его слово. Ну что тут трудного?!

А иногда читаешь – ничего этого нет, как сквозь облако какое-то проходишь. Ничего нет: схема и схема! Не человек, а схема. Я говорю о самом простом писателе, не о талантливом. У талантливого это само собой получается, он один штришок даст – и все, герой уже сроднился с читателем. Профессионализм – это знание писательского дела и трезвая оценка своих способностей. И это такая, оказывается, редкость, боже мой… Небольшие рассказы – это одно. А когда пишешь большую вещь, прозаическую? Конечно, это не так просто, но вот я кое-что от Коли взял, от Гены взял, сообразил какой-то типаж. Допустим, он у меня токарь или футболист. И вот я начал про него писать. И вдруг я чувствую, что он «оживает». Он уже и не Коля, и не Гена, а я назвал его Игорем. Он Игорь, черт подери! Вот и Пушкин писал: что Татьяна Ларина со мной сделала?! Я же в монастырь ее предполагал, а она замуж за генерала вышла. Она живая стала, и он ничего с ней не может сделать. Он хоть и «соткал» ее, домыслил, но она уже живая, а живая она – за генерала замуж. Вот такая штука, и это серьезная вещь. Почему серьезная? Потому что когда я сжигал рукописи свои – было как-то, – ощущения были такие: если это стихи – это личное что-то, горят – и ладно. А вот когда пьесы и повести – это совсем не так: это как будто сжигаешь живых людей. Ну что такое!

Я же написал вас! Вы же никому не нужны, вы советские люди, написаны в советское время, боретесь за социализми так далее. Чего вы?! И все равно – как будто сжигаешь живых людей… Так что прозаик может быть даже человеконенавистником, но своих героев он должен любить. Даже подлеца надо ему любить – за то, что он с изюминкой подлец, колоритный подлец. А если не любит своих героев, то без любви получается ерунда.

Андрей ЦУХЛОВ